Как и о чём писали бы в ЖЖ Винни-Пух и "все-все-все"

Встал с утреца пораньше думал созвониться типа по медку с Пятаком. Да хуй там плавал! Пятака дома нет, мобилка блокирована в общем жизнь не удалась. Или он спит. Совы хувевы вокруг все один я встаю как нормальный с утра. От Кроля слышал такую байду что русский крестьянин вон в 4 утра вставал. Я наверна русский крестьянин по жизни.
На улице опять та же лажа. Гавно из-под снега полезло неимоверно. Собачек развели билядь. Одна собачка за год производит пуд говна я так думаю а у нас их СОТНИ. Ну не сотни, это я предположим гоню но до хуищща будет точно.
Ёбаные телефонщики с утра опять отрубили связь. Потом правда включили. По уму надо выделенку набыдать где-то, но мы скажем ХУЙ ЗАМЕНИТЕЛЯМ. Диалап у меня на шару и мне это по кайфу. Надо бы платить но вот такой я злой чел! бабло тратить это не для меня.
Как включили тут же звенелка затрыдилила. Определилась Сова. Говорит, вчера в Пирогах опять зависла со всей шалупонью. Кенга нажралась и полезла прыгать на столе голая. Думаю совища песдит. Она вобщем хорошая тётка просто по жизни с ней траблы всё время.
Чё-та надо делать.

Сегодня поймал себя на том, что мой слух коробит ударное "-а" в pluralis - например, когда при мне говорят "директорА". Но и "директоры", конечно, тоже невозможное слово. Видимо, поэтому я инстинктивно стараюсь избегать pluralis'а в подобных случаях - говорю, например, "директорский состав". Интересно, насколько эти фонетические предпочтения отражаются на структуре мысли? "Директорский состав" - это же явная субстантивация: предполагается существование некоего corpus'а, тела. "Язык переодевает мысли" (Wittg.)
Вчера у друзей пересматривал "Трёх аморальных женщин" Боровчика. Вся эта эротика с кринолинами, десадовщина и скотоложество сейчас кажется безнадёжно устаревшими. Лучшая сцена, пожалуй - как три священника входят в плохо освещённую комнату. Пришло в голову, что все фильмы Боровчика - это такие черновики к "Контракту рисовальщика".
Вечером, возможно, с Совой в обычном месте. Кто желает присоединиться - милости просим.

Боль - это наркотик. Снова и снова прикасаться пальцем к больному зубу, нажимать сначала нежно, потом сильнее, сильнее, чтобы снова испытать это: острый укол в десну, первое шевеление нервной ткани, и вот, наконец, Она. Боль. Бооооль. О как больно. Растревоженный зуб мелленно утихает, умирает - а ты опять тянешься, тянешься... Что-то тебя тянет.
Душевная боль возникает так же. Сначала - сладостное расчёсывание памяти: вот так это было, вот так он смотрел, вот такое тогда светило солнце. Потом вступает воображение, подбирая в вещном мире метафоры: смотри, солнце такое же как сейчас, и так же косо лежит солнечный зайчик на самом краешке пледа. Такое же море и то же вино. Но и отсутствие вещи, пустота, пробел становится красноречивым знаком: а здесь стояло зеркало, стояло бы, если бы не. Если бы не. Если бы не. Не-воз-мож-но. Этих ве, этих зе, этих эм. И только тогда начинаются слёзы.
Когда мне сегодня позвонила Кенга, я почему-то подумала, что это она она мне могла сниться той ночью [здесь ссылка на подзамочную запись - К.К.]. Мне стало неприятно - как будто она подглядывала. Смяла разговор. Приняла душ. Вроде полегчало. Это как слёзы - вода плачет за тебя сама. Вода плачет. Вода лечит. Если бы вода могла ещё и писать.
Вспоминала поездку в Италию. Самое потрясающее там - живой воздух. Он именно живой, он может ласкаться, злиться, даже целовать тебя. Когда я стояла на той лестнице и ветер целовал меня в губы, я понимала, почему древние обожествляли природу. Я чувствовала объятия Аквилона, Нота, Борея - это не метафора, это на самом деле было. Стоять босыми ногами на холодеющем мраморе в окружении пёстрой толпы туристов с их разноцветными сумками, детьми, фотоаппаратами, собаками, зонтиками, и чувствовать прикосновение божества.
Звонил Кролик. Приглашал на посиделки. Возможно, пойду.