Максим Солохин (palaman) wrote,
Максим Солохин
palaman

«Нейтралитет» Венеции. Мир в ступоре. (1235-1250)

Этот текст - продолжение цикла "За кулисами Столетней войны"

Оглавление цикла

Не имея доступа к каким-либо секретным архивам Светлейшей Республики, я вынужден довольствоваться общедоступной информацией из Сети и, конечно, в первую очередь великолепной и уникальной в своем роде работой Джона Норвича «История Венецианской республики». Это весьма своеобразный источник информации, из которого можно извлечь и очень много, и очень мало – в зависимости от остроумия читателя.



Примером характерного стиля повествования Норвича может служить, например, такой пассаж: «Снова и снова, изучая раннюю историю Венеции, мы обращаем внимание на то, что дожи, внезапно покинувшие свой пост, умирали после этого через несколько недель или месяцев. Традиции уходить в отставку по причине возраста в республике, конечно же, не было. Венецианцы всегда славились своим долголетием. По сей день продолжительность жизни здесь превышает уровень любого другого крупного итальянского города. Когда дож сходил с трона, скорость, с которой наступала его смерть, вероятно, вызвана тем, что решение уйти он принимал, поняв, что жизнь близится к концу»

Должен признаться: читая Норвича, я ощущаю порой литературную зависть, так как прекрасно сознаю, что мне никогда не овладеть искусством слова на таком уровне, где оказывается возможным в немногих словах выразить столь многое, не высказав при этом, собственно, почти ничего.

Дипломатия любой европейской империи многослойна, и простое разделение на официальную дипломатию и тайную дипломатию мало отражает сложное взаимодействие этих слоев. Но дипломатическая история Венеции ещё сложнее. Венеция ведет себя рационально, я бы сказал, запредельно рационально, так что то и дело ловишь себя на ощущении сюрреалистической иррациональности происходящего. Примером обычного и не слишком замысловатого дипломатического приема Венеции может служить манера заключать союз со своими врагами против своих друзей. Надо понимать, что это нимало не является предательством, а если это и коварство, то направленное против врагов, а не против друзей: ведь всякому понятно, надеюсь, что заключив союз с врагами, гораздо удобнее причинять им вред, чем находясь в открытой вражде с ними. Ну, а в том случае, если друзья вдруг сделают попытку проявить коварство первыми и начать вредить Венеции, никогда не поздно воспользоваться уже имеющимся союзом с их противниками для того, чтобы подобное коварство понесло заслуженное наказание.

Примером подобной политики может служить история взаимоотношений Венеции с Фридрихом II Гогенштауфеном – тем самым, который был прозван "Изумление мира" (Ступор мунди). С точки зрения официальной дипломатии, Венеция с Фридрихом Гогенштауфеном воевала, а с его противниками – городам Ломбардской лиги вкупе с Папой Римском – находилась в союзе.



Но послушаем, что говорит о Фридрихе Норвич.

«Фридрих… был коронован в Риме в 1220 году. Вероятно, корона стала последним благодеянием, которое он когда-либо получил от папы. Тридцать лет, до самой смерти, Фридрих воевал с папством и с итальянскими городами возрожденной Ломбардской лиги. Подобно отцу и деду, он стремился восстановить над ними контроль. В новом союзе, основанном в 1198 году, Венеция участия не принимала… Ее нейтралитет, столь триумфально продемонстрированный двадцать один год назад, когда Барбаросса покорился папе Александру, весьма ей пригодился. Он еще больше окреп во время долгого междуцарствия, последовавшего за смертью Генриха VI и недавними венецианскими успехами на Востоке. Теперь, когда тучи снова стали сгущаться, Венеция по-прежнему старалась держаться в стороне»

Нельзя объять необъятное, и потому мы не будем подробно описывать, что стоит за словами «нейтралитет, столь триумфально продемонстрированный двадцать один год назад, когда Барбаросса покорился папе Александру». Достаточно сказать, что «нейтралитет Венеции» – понятие столь же тонкое и многозначное, порой неуловимое в своих оттенках, как и понятие «союзник Венеции». Норвич говорит об этом «нейтралитете», в сущности, с предельно допустимой откровенностью. Вслушайтесь: под «недавними венецианскими успехами на Востоке» подразумевается завоевание ею Византии (руками французов, IV Крестовый поход). Венеция стала самой могущественной державой Европы, заменив собою Царьград, и силу её «нейтралитета» прекрасно сознавали все политики того времени.

Венеция безмятежно наблюдала, как Фридрих пытается подмять под себя Италию. Если верить Норвичу, её совершенно не волновали проблемы Ломбардии, к которым она не имела ни малейшего отношения. А бедному Фридриху всё не спалось, он все думал, как бы заключить с Венецией союз, как бы вывести её из этого дискомфортного для него «равнодушия». В самом деле, если бы Фридриху удалось подмять под себя Ломбардию и заодно укоротить руки Генуе, Венеция явно оказалась бы в выигрыше. Потому открытый военный союз Венеции с Империей явно был бы делом взаимовыгодным. Отчего же Венеция так держалась за свой крепнущий и крепнущий «нейтралитет»? Слово Норвичу:

В попытке пробиться сквозь это равнодушие и желая перетянуть республику на свою сторону, в начале 1223 года Фридрих посетил Венецию… Его любовь к роскоши — экзотический зверинец, с которым он путешествовал, был источником удивления для его подданных — должна была в полной мере получить отклик в самом красивом и великолепном городе, который он когда-либо видел… Интересно узнать о его впечатлениях от увиденного… В Венеции, ставшей теперь вместо Палермо мостом между Востоком и Западом, в городе культурном, как и коммерческом, он должен был найти ту же атмосферу, многонациональную, многоязычную, что сформировала его как личность. Его любовь к роскоши — экзотический зверинец, с которым он путешествовал, был источником удивления для его подданных — должна была в полной мере получить отклик в самом красивом и великолепном городе, который он когда-либо видел.
Тем не менее остается открытым вопрос, насколько привлекали человека, общавшегося на равных с выдающимися учеными и философами своего времени, императора, при дворе которого был изобретен сонет, интеллектуальные достижения Джакомо Тьеполо и других известных венецианцев, с которыми он познакомился во время своего короткого визита. Фридрих, конечно же, обратил на них всю силу обаяния своей необычайной личности, подтвердил все бывшие привилегии республики и пожаловал несколько новых концессий в Апулии и Сицилии. В качестве благодарности получил щепку от Святого креста и больше почти ничего.




(Ещё о Фридрихе Гогенштауфене)

Джон Норвич, кажется, близок к благородному негодованию: Венецию посетил сам Ступор Мира, накоротке общавшийся с «выдающимися учеными и философами», а невежды-венецианцы не сумели по достоинству оценить день сего посещения!
Почему же так вышло? Неужели виною тому лишь суетная косность и малопросвещенность тогдашней венецианской элиты?

Возможно, он сделал тактическую ошибку, заказав новую императорскую корону у венецианского ювелира: пришлось убеждать власти, которые в конце концов разрешили эту работу при условии, что это лишь частная, неофициальная сделка. Несмотря на то, что любезность была проявлена с обеих сторон. Фридрих уехал из города разочарованным. Венецианцы, как всегда, были настороже»

Короче, Ступора похлопали по плечу и велели продолжать в том же духе. Уф… никак не получается у меня удержаться на должном дипломатическом уровне. Не хватает воспитанья-с.

В последующие годы взаимоотношения Венеции с империей быстро ухудшались. Венеция не хотела видеть на своем пороге сильного и, возможно, алчного Фридриха. Причины, которые понудили ее вступить в первую лигу, все еще оставались в силе, и ее симпатии до некоторой степени были связаны с ломбардскими городами. Вскоре она стала банкиром новой лиги. Выдающихся венецианцев постоянно приглашали в города на должность подесты… Например, и Падуя, и Тревизо к 1236 году имели у себя на службе венецианцев в должности подесты. В Тревизо служил не кто иной, как сын дожа, Пьетро. В том году он вел героическую оборону города против командующего армией Фридриха II в Северной Италии, ужасного Эццелино да Романо, и заслужил такую репутацию, что, даже когда город в 1237 году вынужден был сдаться, его тут же пригласили занять ту же должность в Милане. Венеции было выгодно направлять своих людей на должность подесты, потому что через них она незаметно проводила свои интересы, официально не нарушая нейтралитета.

Иными словами, Венеция благосклонно принимала ухаживания с обеих сторон, но продолжала неуклонно идти своим собственным курсом, столь знакомым нам по политике наших заклятых друзей.

Со временем нейтралитет стало соблюдать еще труднее. Венецию все чаще вовлекали в дела ломбардских городов, ее все больше тревожили непрекращающиеся успехи императора, особенно ее взволновало сражение 1237 года при деревне Кортенуова, где Пьетро Тьеполо был взят в плен и с триумфом препровожден на слоне.

Что делал дож «нейтральной» Венеции Пьетро Тьеполо к какой-то деревне в зоне боевых действий, этого Норвич нам и не пытается объяснить, предоставляя простор нашему собственному остроумию. Нечаянно пленившие дожа вояки, наверное, и сами были не рады тому, что натворили. Я так понимаю, что «на слоне» дожа везли дабы оказать ему максимально возможную в боевых условиях честь.
Относительно событий 1237-го года у историков проскальзывает ещё одно любопытное сообщение:

В 1237 г. подеста республики Генуя раскрыл заговор Гульельмо Спинола, направленный на захват власти в Генуе. Правительство постановило изгнать клан Спинола из Лигурии и уничтожить их имущество. Только заступничество местного архиепископа спасло Спинола от полного разгрома.

Семейство Спинола было в Генуе оппозиционным. О действовало в пользу Империи и против Папы - а значит, де-факто оно проводило провенецианскую политику. В ходе дальнейшего нашего повествования мы ещё увидим, что когда Спинола наконец сумели захватить власть, Генуя немедленно заключила с Венецией перемирие: в 1270 г. Оберто Дориа и Оберто Спинола всё-таки захватили верховную власть в Генуе и на протяжении 15 лет правили городом самовластно.Смотрите подробности здесь: Трехсотлетняя война: взгляд из Венеции. Союз двух пауков (1270-1291)
Трудно отделаться от подозрения, что эта история с "заговором Спинола" была инспирирована Венецией. Мне думается, события 1237 года в Генуе были ни чем иным как попыткой венецианцев уничтожить соперника изнутри, правда неудачная.

Однако же далее Венеция притворяться «нейтральной» уже не могла. И она наконец заключает союз – как и полагается, союз со своими врагами против своих друзей:

В сентябре 1239 года подстрекаемые папой Григорием IX венецианцы вступили, возможно, в самый удивительный союз в своей истории — с двумя главными соперниками, Генуей и Пизой. Они даже договорились, что венецианские и генуэзские галеры будут поднимать рядом с собственным штандартом флаг Венецианской республики.
Этот договор, как того и следовало ожидать, соблюдали недолго. Не считая короткой экспедиции против любезной сердцу Фридриха Апулии, альянс устроил всего одну важную кампанию. Она была направлена против Феррары, которую Эццелино и его коллега гибеллин Торелли-Салингуэрра пытались сделать торговым соперником Венеции. Венецианский флот поднялся вверх по течению По и заблокировал город. Через пять месяцев Салингуэрра вынужден был пойти на переговоры. То ли венецианцы захватили его во время переговоров, то ли он добровольно им сдался, неизвестно. На тот момент ему было за восемьдесят. Его привезли в Венецию, и он прожил там в очень достойных условиях еще пять лет, до самой смерти. Ему устроили государственные похороны и поставили великолепный памятник в церкви Сан Николо ни Лидо.


Таким образом и волки остались сыты, и овцы целы. Венеция повоевала на стороне Ломбардской Лиги? Повоевала. Победила, и в плен супостата взяла, и памятник поставила, и надпись написала. И какие после этого могут быть претензии? Никаких! Все историки так и поняли ситуацию, и так до сих пор и пишут прилежно в своих трудах: Венеция воевала против Фридриха Гогенштауфена на стороне Папы и Ломбардской лиги. Учитесь делать дела.

В 1241 году в возрасте ста лет скончался главный враг Фридриха II, папа Григорий IX. После двухлетнего перерыва преемник, папа Иннокентий IV, продолжил его политику, однако с Венецией бороться не стал, и в 1245 году она подписала с императором мирный договор, который лишь подтвердил существующее состояние дел. Венеция осознала, что империя не представляет прямой угрозы ее суверенитету.

Ну, в самом деле. Как говаривал Отто фан Бисмарк,



на своих ошибках учатся только дурачки. Умные люди учатся на чужих ошибках. Глупым венецианцам, конечно, не хватило чужого жизненного опыта, им понадобилось сначала повоевать со Ступором Мунди, чтобы получить свой собственный опыт и наконец понять, что его ну нечего бояться. Повоевали, получили опыт, всё поняли, заключили мир. Такую версию нам рисует Норвич.

Ну, а если говорить недипломатично – наш Ступор оказал Венеции большую услугу, связав на долгие годы руки городам Ломбардии вообще и Генуе в частности. Всё это время Венеция наслаждалась покоем в своей мнимой «крепнущей с каждым днём нейтральности», пока Италия истекала кровью в войне Севера и Юга. Как говаривали англичане, «мир – это когда колонии воюют между собою, а война – это когда колонии воюют против Англии». Были ли это простым везением Венеции или же следствием действия тайной её дипломатии, этого мне выяснить не удалось. Пусть каждый читатель составит по этому поводу своё собственное мнение.

Так или иначе, факт остается фактом: после смерти Фридриха II Гогеншатуфена времена мира и благоденствия для Венеции отошли в прошлое. Об этом – в следующей главе.

Написав все это, я смутился, обнаружив в книге Эрнста Виса «Фридрих II Гогенштауфен» следующее сообщение: «Пытаясь вызволить борющуюся Фаэнцу, флот венецианцев напал на апулийские прибрежные города Термолу и Васто и спалил их дотла. Когда ему также удалось захватить императорскую галеру, возвращавшуюся из Иерусалима, то император в слепой ярости приказал зашить в кожаный мешок, повесить на виселице и умертвить в мучениях захваченного в бою при Кортенуова миланского подесту, сына венецианского дожа Пьетро Тьеполо. Только в апреле 1241 года храбрая Фаэнца сдалась»

О благородном порыве венецианцев спасти храбрую Фаэнцу Джон Норвич в своей «Истории венецианской республики» ничего не упоминает. Там могла быть самая неожиданная подоплёка. Но умертвить сына дожа Венеции – это для человека, действующего в интересах Венеции, уже слишком! Неправдоподобно.

Однако при ближайшем рассмотрении дела оказывается, что у Виса здесь допущена существенная неточность: на самом деле дож Пьетро Тьеполо в 1239 году «добровольно ушел в отставку» и, как это было принято у венецианских дожей, вскоре его не стало. Так что речь идет не о сыне дожа, а о сыне бывшего дожа, на момент казни сына – покойного.

Ещё странная, на первый взгляд, деталь: В 1236 году сына императора, Генриха (VII), пленника, везут через Венецию в Апулию. Там он четыре года находится в заключении в Рокка Сан-Феличе в Венозе; затем его переводят в Никастро, горную крепость в Калабрии. В 1242 году он умирает в заключении.

И здесь нет неточности. Разрешается это недоумение в предшествующих событиях: в 1234 году папа Григорий IX по желанию императора отлучает от церкви его сына Генриха (VII). В сентябре король Генрих (VII) договаривается с враждебными императору городами и в декабре заключает с городами Ломбардии союз, направленный против императора. В 1235 году король Генрих (VII) пленен отцом в Вимпфене. Впоследствии над ним состоялся суд и его лишили трона. Словом, папаша с сыном не ладили, сын оказался непутевым, воевал на стороне противника.

Описав движение двух основных политических тел в во времена Ступора Мунди, коснемся и периферийных событий той эпохи.

В Англии повзрослевший король начинает мало-помалу менять политический курс. Современные демократические историки объясняют происходящее исключительно тираническими наклонностями государя:

Повзрослев и став единовластным государем, Генрих склонялся к авторитарному стилю правления; он назначал на высокие посты в государстве французов, придворных своей жены, Элеоноры Прованской, раздавал большое количество государственной собственности временщикам.

На Пиренейском полуострове в 40-е гг. трения между Англией и Наваррой привели к частным вооруженным конфликтам в Гаскони, которые были быстро урегулированы и завершились договором об «устранении всех разногласий» (1249).

Англия в этот период занимает наступательную позицию. Учитывая постоянные военные неудачи Англии в этот и в предыдущий период, этот факт должен казаться странным, если не верить, что за спиной Англии стоит Венеция. Факт тот, что в это время у Франции к Англии нет претензий, а у Англии претензии имеются. Впрочем, победить Францию Англия не может. Зато она продолжает давить на Шотландию:

Периодически поднимался вопрос о вассальном статусе Шотландии и продолжались споры из-за пограничных областей. Наконец в 1237 г. шотландский король Александр II был вынужден пойти на подписание Йоркского договора, по которому Шотландия отказывалась от притязаний на графства Нортумберленд, Кемберленд и Вестморленд. Это было серьезное дипломатическое поражение и отступление в борьбе с давним и опасным политическим соперником... очередное усиление английской опасности заставило шотландский двор вновь обратить свои взоры к Франции. В 1239 г. Александр II предпринял шаг, казалось бы, исключительно частного, даже личного характера. Овдовевший король Шотландии вступил в брак с дочерью одного из крупнейших французских феодалов – Ангеррана де Куси.

В 1244 г. снова вспыхивает война. Однако, как замечает Басовская, Франция в 40—50-е гг. XIII в. не сделала реальных шагов для укрепления связей с Шотландией, оставив ее, как и в начале столетия, один на один с сильным противником... Причина пассивности Франции понятна: руки коротки.

С переходом шотландского престола к малолетнему Александру III, которому был навязан брак с дочерью Генриха III, английское вмешательство в дела Шотландии стало носить почти неприкрытый характер. Под видом заботы о дочери английский король внедрял своих ставленников в королевское окружение и требовал принесения «тесного оммажа», что означало бы превращение Шотландии в зависимое владение Англии. Шотландский двор апеллировал к римскому папе, искал юридических зацепок, но сила была на английской стороне, и отступление продолжалось... После короткого вооруженного конфликта 1244 г. Александр II подтвердил условия Йоркского договора 1237 г. о пограничных областях, обещал не вступать во враждебные Англии союзы (вполне очевидно, что речь шла о Франции) и женить своего наследника на дочери английского короля.

Англия вступает в союз с Фридрихом II Гогенштауфеном. Басовская:

Политические контакты Фридриха II с английской монархией начались уже в 1235 г. и привели в 40-х гг. к взаимной военной (а со стороны Англии, видимо, и финансовой) помощи. Реальной основой этого были интересы, проистекавшие из внешнеполитических трудностей и неудач… усилия английской политики, направленные на сближение с Германской империей (естественно, в противовес Франции), начали приносить плоды. В 1235 г. была достигнута договоренность о династическом браке между Фридрихом II и сестрой Генриха III. Хотя в официальных документах говорилось только о браке, антифранцузская направленность этого шага, видимо, была совершенно очевидной. Во всяком случае, английский хронист пишет, что император обещал Генриху III помощь против Франции. Обещания были, по-видимому, взаимными, так как уже в 1237—1238 гг. в ответ на официальное обращение Фридриха II к Англии за помощью против ломбардских городов ему были выделены денежные средства и войско во главе с сенешалом Гаскони...

Наконец, Англия прямо нападает на Францию, хотя и неудачно:

Летом 1242 г. английский король начал войну с Францией в Гаскони, использовав как основание для вооруженного выступления нарушения перемирия с французской стороны. Это была очередная и последняя попытка Генриха III возвратить утраченные владения во Франции. В отличие от выступлений 30-х гг., английский король вновь обеспечил себе международную поддержку. Его союзниками считались германский император и граф Тулузский, короли Кастилии и Арагона. Судя по отражению этой очередной неудачной для Англии войны в источниках, Генрих III наиболее реально рассчитывал на поддержку Фридриха II.

Тут у меня вызвал недоумение «король Кастилии». Почему Фернандо III, канонизированный католической Церковью, выступает в данном случае союзником проклятого той же Церковью Фридриха II Гогенштауфена – это так и осталось для меня загадкой. Единственная зацепка - первая жена Фернандо, Елизавета Гогенштауфен, оказалась двоюродной сестрой нашего главного героя, Фридриха II Гогентауфена. Цитирую Википедию: После смерти отца в 1208 году над ней взял опеку двоюродный брат Фридрих II, который сосватал и 30 ноября 1219 года выдал еë замуж за короля Кастилии Фернандо III. Однако она умерла в 1235 году, за семь лет до сего странного союза...

Продолжение:
Мир в ступоре ( (1235-1250). Монгольское нашествие на Европу.
1
Пользователь ar1980 сослался на вашу запись в своей записи «palaman о Столетней войне» в контексте: [...] «Нейтралитет» Венеции. Мир в ступоре. (1235-1250) [...]
Пользователь lady_dalet сослался на вашу запись в своей записи «Волшебная флейта... в чьих? руках...Устройствo власти в Средневековье... XIII век.» в контексте: [...] После смерти Фридриха II Гогенштауфена [...]
Пользователь lady_dalet сослался на вашу запись в своей записи «Волшебная флейта... в чьих? руках...Фридрих II. Гогенштауфен» в контексте: [...] Кастилии Фернандо III. Однако она умерла в 1235 году, за семь лет до сего странного союза...Quelle [...]