antoin в Заёмщик из ПреисподнейЧто можно узнать, убив шесть лет на чтение 5000 рукописных страниц кредитных договоров XVI века? Не так уж мало: процентные ставки времён "революции цен", способы обеспечения исполнения договоров монархами, имена деловых партнёров генуэзских банкиров, предысторию мятежей в Армии Фландрии, ошибки Фернана Броделя, развенчание Чёрной Легенды и (куда ж без этого) причины взлёта и падения Испанской Империи. К счастью, эти полезные выводы теперь могут прочитать и простые смертные без прорвы свободного времени.[Spoiler (click to open)]
19 января этого года вышла замечательная книга Lending to the Borrower from Hell: Debt, Taxes, and Default in the Age of Philip II by Mauricio Drelichman, Hans-Joachim Voth. Хотя отзыв и писался за недостатком времени несколько дней, само желание сделать его непосредственно после прочтения (а не как обычно) может служить выражением степени удовольствия, полученного мною от этой книги.
Авторы по сути объединили в одно целое результаты уникальных многолетних исследований, уже отражённых в их статьях (не знаю, как сейчас, но ранее они их сами выкладывали в интернет совершенно бесплатно, гугл в помощь). Если статьи порой читались как сухой отчёт об исследованиях по узким вопросам, то здесь кроме изложенных более читаемым стилем фактов предложена единая концепция, которая эти факты вплетает в общий контекст финансовой, государственной и военной истории XVI века.
С одной стороны, когда авторам надо выглянуть из своей узкой области, они опираются на самые актуальные сегодня работы по эволюции государств Раннего Нового Времени. С другой стороны, внутри выбранной темы они расправляются с прежними гипотезами так же быстро и некуртуазно, как ландскнехты с юным рыцарем, заехавшим внутрь их коробки. Так, авторы смеют считать странными рассуждения типа «Кастилия много брала в долг и много воевала, а это плохо, потому она и рухнула. А вот Англия брала в долг ещё больше и воевала ещё больше, а это хорошо, поэтому она и доминировала». Досталось и старику Броделю: на чём основано его мнение, что каждый из дефолтов Филиппа ІІ начисто сметал глупых кредиторов, на смену которым следующая команда банкиров набиралась чисто из безумия и авантюризма? Эта иррациональность немного смущала: любому знакомому с их профессией станет неловко от попыток вообразить банкиров порхающими к свечке мотыльками. И вот ведь как оказалось: документы свидетельствуют, что дефолты были лишь кратковременными кризисами ликвидности, а кланы финансистов стабильно оставались в плюсе, так что готовы были кредитовать Филиппа ІІ снова и снова. Получили на орехи и те, кто переоценивал объём дефолта, хотя на деле под удар попадала лишь максимум четверть всего государственного долга, реструктуризация вполне устраивала банкиров, а по современным меркам Филипп II и вовсе был мечтой кредитора.
Очень хорошо при чтении этой книги параллельно листать в чертогах разума её «злого близнеца» — труд Паркера об испанской армии во Фландрии. Не только средневековое общество можно понять лишь в контексте войны: из каждых пяти дукатов четыре Филипп ІІ тратил на войну. За цифрами MIRR, пунктами о форс-мажоре и условиями конвертации валют стоит видеть плоды всей этой бумажной возни: несмолкающий гром барабанов кастильской пехоты. Генуэзское золото во Фландрии алхимически превращалось в огонь и меч для принуждения к миру еретиков, стоявших насмерть за право притеснять добрых католиков.
Мы помним, что бичом испанской армии были мятежи, вызванные задержками жалованья. Из всех событий, облегчивших голландцам добычу независимости, одним из самых полезных был случай «испанской ярости» — разорение мятежными солдатами Антверпена в 1576 году. Жестокость вызвала такие последствия, что лишь к 1584 году Испания смогла контролировать такую же территорию в Нидерландах, как до 1576 года. Но вот что интересно: по выводу авторов, мятежи не возникали из-за уменьшения денежных потоков из Кастилии. Наоборот солдаты восставали, когда делались переводы большего размера, чем обычно. Это позволяет сказать, что мятежи были не жестоким ответом на нехватку ресурсов, а обычной практикой торга между полководцами, королём и обычными солдатами по вопросу задержанных платежей. Так, после банкротства 1575 года Филипп обеспечил поступление во Фландрию 732000 экю, что в пять раз превышало долг перед мятежниками, не говоря о конечном соглашении. Деньги не поступили к солдатам лишь из-за политических игр, в которые стал играть фламандский Государственный Совет, наполненный местными дворянами. Они считали мятежи хорошим способом прекратить войну, умерив военные амбиции Испании, а потому решили не направлять деньги на умиротворение солдат.
К сожалению, про другие причины неплатежей авторы подробно не писали. Но если деньги были практически всегда, а задержки в выплате жалованья набегали астрономические, то я вижу тут подтверждение своей старой гипотезы, что с каждым поступают так, как он позволяет. Наёмников государи обычно обманывали по максимуму, насколько только могли это позволить. Не зря, например, во французской армии части, которые имели привычку маршировать в сторону дома при малейших задержках жалованья (ландскнехты и швейцарцы), деньги получали вовремя, а более верные полки могли сосать лапу годами (особенно в забытом гарнизоне пограничного замка).
Но вернёмся к основному содержанию книги.
1. Как принудить должника, если он - король?
По профессиональным мотивам мне больше всего были интересны непосредственные условия договоров, которые пункт за пунктом авторы книги вычитывали с рукописных страниц в испанских архивах. Жаль, что нет приложения, в котором бы целиком приводился хотя бы один контракт, но и краткое описание впечатляет. Невероятно, но уже в середине XVІ века в Испании в ходу были многоуровневые синдицированные кредиты, перепродажа именных облигаций, уступка прав требования в оплату долга, реструктуризация долга через ценные бумаги и прочие знакомые нам кунштюки. Даже было ощущение, что настоящие, металлические деньги появлялись в этих схемах два раза: когда приплывали из Индий и когда выплачивались солдатам непосредственно в лагере (конечно не так, но близко). Всё остальное время циркулировали бумаги с циферками.
Генуэзские банкиры успешно решили главную проблему кредитования государства: как принудить должника уважать договор, если суд не вариант. Они принесли с собой в Кастилию пару столетий полезного банковского опыта и кредитовали короля не поодиночке, а группами семей, связанных многолетними деловыми и кровными узами. В свою очередь, каждая семья перепродавала части долга на финансовых рынках Европы и тасовала между партнёрами в оплату по другим договорам. Генуэзская практика взаимозачётов позволяла банкирам получать от короля его долг перед другими банкирами, передавать по цепочке обеспечение кредитов и т.д., а король мог обязаться перечислить сумму кредита при возврате сразу указанному кредитором банкиру или наоборот вернуть кредитору и его кредит, и кредит другого банкира.
Это была сеть, в которой невозможно было вычленить кого-то одного. Риски и прибыли так успешно распределялись среди участников, что авторы считают генуэзскую систему даже более эффективной, чем банковская система 2000-х. Когда король объявлял о задержке платежей (кстати, в преамбуле таких указов обычно вещали о грехе ростовщичества, который ВНЕЗАПНО был обнаружен королём, что вызывало необходимость немедленно спасать души кредиторов), генуэзцы в ответ объявляли общий мораторий на кредитование, а больше никто в Европе не мог привлекать столько денег, сколько нужно было Филиппу. Король раз за разом безуспешно предлагал отдельным кредиторам наивыгоднейшие условия, но все отказывались, и он был вынужден согласовывать договор о реструктуризации долгов.
Для примера авторы показывают, что Фуггеры действовали по классической схеме привлечения займов и депозитов для направления этих средств от своего имени в кредитование короля и в итоге оказались более уязвимы. Неплатёж короля делал Фуггеров неплательщиками перед их кредиторами. Впрочем, они тоже остались в плюсе и продолжали кредитовать Филиппа вопреки утверждениям Броделя. Интересно, что в 1575 году платежи по их кредитам не были заморожены, но Фуггеры сами решили приостановить выдачу новых кредитов, так как боялись, что неизбежное соглашение с генуэзцами в итоге позволит королю полностью скинуть долги перед Фуггерами, не имевшими сравнимого рычага давления.
2. О форс-мажоре.
Четыре дефолта Филиппа II (или кризиса ликвидности в терминологии авторов, т.к. под современное определение государственного дефолта те события не подходят) были лишь самыми серьёзными кризисами, а кроме них нередкими были другие задержки платежей. Интересно, что договоры с кредиторами отличались детально проработанными условиями на предмет всех возможных событий вне контроля сторон. Так, раз платежи по кредитам обычно делались из серебра, привезённого из Нового Света, контракты сразу предусматривали, что если король задержит выплату по причине задержки Серебряного Флота, неустойка составит 1% в месяц. Аналогично разбирались и нарушения со стороны банкиров (короля тоже подводили нередко).
Подробный разбор всех вероятностей просто восхищает: Филипп и генуэзцы проявляли то самое стремление решить все потенциально спорные моменты на моменте составления договора, о чём я не устаю говорить клиентам. Гораздо проще заранее на холодную голову выяснить, кто за что и сколько платит, чем потом внезапно обнаружить неучтённый расход и торговаться с налитыми кровью глазами. Уму непостижимо: многие бизнесмены не хотят учиться защищать себя от рисков в современной коммерции, которая работает как часы по сравнению с хаосом прошлых веков, а вот тогдашние банкиры всё предусматривали и чувствовали себя в безопасности.
3. О перспективе.
Ещё один урок тем историкам, кто вёлся на письма банкиров в час дефолта: учитесь мыслить долгосрочно. Да, банкиры могли писать домой в порыве чувств, что всё пропало, всё, нажитое непосильным трудом, но вскоре те же люди опять выстраивались перед дворцом с мешками денег (естественно, фигурально, расчёты вплоть до «последней мили» обычно шли в безналичном виде). Дело в том, что после каждого дефолта Филипп всё же обычно возвращал кредиты. Более того, дефолты были прогнозируемыми с точностью до месяца, и в те моменты основная часть выданных кредитов уже была возвращена королём.
Ни одна банкирская семья, вовлечённая в долгосрочные отношения с Филиппом, не потеряла деньги в описанный в книге период 1566-1598. Они все заработали больше обычных 7,14% годовых, которые давали безопасные «постоянные» облигации (juros), по которым никогда не отменялись платежи. Обычно банкиры давали королю краткосрочный кредит под 20,3% годовых, но этот доход уменьшался примерно на 9% из-за случаев прощения королю части долга, недополученных процентов и задержки в достижении соглашения о реструктуризации. В итоге, подсчитали авторы, кредиторы Филиппа ІІ в реальности заработали 11,6% годовых. За разницу в 4,4% с постоянными облигациями они платили чередованием периодов высокой прибыльности (когда король платил в срок), периодов небольших задержек и четырёх периодов кризиса. Долгосрочная стратегия позволяла спокойно воспринимать дефолты, они были ожидаемыми и заложенными в стоимость кредита.
4. Зачем королю столько кредитов.
Что же получал взамен король? Страховку. Суммарные доходы за его правление превышали сумму расходов, но королю нужна была стабильность. Он знал, что в тяжёлые времена генуэзцы нормально отнесутся к задержкам платежей. Договоры часто даже сразу включали условия, изменяющие процентные ставки при желании короля изменить сроки платежей. А изменять сроки нужно было, например, в связи с задержкой Серебряного Флота, который, мягко говоря, приплывал не по графику, или сбором налогов, или внезапной военной задачей. Кредитование было жизненно необходимо для поддержания ровного ежемесячного денежного потока.
Ко времени смерти Филиппа общий долг Короны по отношению к ежегодным доходам оставался на том же уровне, что и в начале его правления 33 года назад. Для устойчивости соотношение долга к годовому доходу должно было составлять 5,2 раза, а составляло 5,5 раза, но эта разница не слишком важна. По сравнению с другими великими государствами Европы Кастилия тратила на ежегодное обслуживание долга не такую уж большую часть своих доходов. Хотя Испания Филиппа ІІ каждый год находилась в состоянии войны, у неё почти никогда не было первичного дефицита бюджета. Лишь в 4 тяжёлых года (особенная активность Мятежа во Фландрии и Армада) приходилось нарушать первую заповедь заёмщика и занимать для оплаты процентов по другим кредитам. Растущей массе долга соответствовал рост первичного профицита (с 1 млн дукатов в начале правления до более чем 5 млн к 1595г.). В среднем в правление Филиппа ІІ в Кастилии был первичный профицит в 32% доходов.
5. Ограничение власти.
В наше время Чёрная Легенда, созданная протестантами ещё в 16 веке, приобрела светский вид наукообразных теорий о том, что государства с неограниченной властью правителей шли к краху, а государства с ограниченной властью неумолимо расцветали. Факты же, как я не устану повторять, лежат совсем в другой плоскости. Авторитаризм - это такой же пустой ярлык, каким сделали абсолютизм англичане в XVIII веке, заменив прежнее нормальное значение этого слова выражением абстрактного осуждения (прежде всего, осуждения французского государства). Невозможно составить адекватное мнение о государстве без разбора "правил игры" в каждой отдельной области. Так, отсутствие возможности участия 90% населения в представительских органах может спокойно сочетаться с широкими экономическими возможностями и работающими как часы судами.
В Раннее Новое Время основной вопрос был не в системе сдержек и противовесов, а в самом появлении государственной власти, позволявшей, в отличие от Средневековья, контролировать исполнение одних и тех же норм на всей территории страны. Сильная власть помогала экономическому развитию, а слабая его затрудняла.
Авторы обращают внимание на тот факт, что в Раннее Новое Время не было особенных отличий между европейскими государями по части их юридических прав. Власть кастильских королей была не менее ограниченной, чем власть английских, а возможно даже более ограниченной. Судебная система уступала английской, но тоже показывала значительную эффективность и независимость.
Если военные решения Филиппа II открыты для критики, то его ведение финансов авторы оценивают как более ответственное, чем у других держав. Первичный профицит Испании превосходил таковой у Англии и Франции на пике их военных амбиций и давал более твёрдую основу, хотя это Англию XVIII века считают образцом финансовой разумности. Ключевым отличием Испании и Англии был успех на поле боя. Англия часто побеждала результативно, а победы Испании не приносили весомых плодов.
В Англии, пишут авторы, реформы после "Славной Революции" породили действительно работающую эффективную бюрократию: централизованную, с постоянными зарплатами, с контролем за сотрудниками, чёткой иерархией и ясными стимулами. Реформы Уильяма Питта в 1780-х достигли того же результата, упорядочив взимание прямых налогов, и заложили основы для первого налога на доходы в истории, который успешно собирался в больших размерах. Самой примечательной чертой британского государства была именно способность собирать налоги таким образом, чтобы не душить экономический рост, а позволять ему продолжаться, пусть даже медленно.
6. Значение серебра из Индий
Динамика торгов между королём и кортесами привела к созданию безопасных долгосрочных облигаций (juros), обеспеченных налогами. По этим облигациям Филипп II никогда не объявлял дефолта. Долговая масса по этим бумагам постоянно росла вместе с ростом налоговых поступлений, увеличиваемых с согласия основных городов Кастилии.
Но у короля был доступ и к нескольким видам доходов, которые не контролировались кортесами. Важнее прочих оказалась прерогатива облагать налогом полезные ископаемые. В Средние века это право не так уж много значило, но обнаружение месторождений серебря в Америке резко изменило картину - налог на ввоз серебра в среднем давал четверть бюджета. Король внезапно получил доступ к существенным доходам, неподконтрольным ни городам, ни аристократам, ни купеческим верхушкам. Эти ресурсы и пошли на обеспечение краткосрочных кредитов (asientos). В некоторые годы они могли составлять до 25% общей суммы полученных кредитов. Именно по этой части долга Филипп II объявлял дефолты.
Банкиры всегда следили за тем, из каких доходов будут возвращаться кредиты. Ни Генрих VIII, ни Карл V не могли занимать более двукратного годового дохода. Генуэзцы бы не дали и Филиппу II больших кредитов, если бы пришлось зависеть от воли кортесов. Налог на американское серебро, поступающий напрямую королю, позволял банкирам вести хорошо рассчитанную игру, поскольку Корона всегда имела возможности для возврата большей части займов. Серебро позволяло Филиппу II ввязываться в военные авантюры, которые в итоге не оставляли кортесам иного выхода кроме как разрешать сбор дополнительных налогов в годы, когда отсутствие денег на войну уже имело бы ещё более дорогие последствия. Кортесы раз за разом оказывались в такой ловушке.
7. Последствия.
В Испании власть не стала более авторитарной из-за банкротств и финансовой некомпетентности, но доходы от серебра усилили короля как раз в тот момент, когда могла бы сформироваться система сотрудничества, ставшая бы более выгодной в долгосрочной перспективе. При этом по части проникновения королевского слова во все уголки Испании продолжало царить Средневековье. Чиновники повсеместно с радостью игнорировали прямые указы короля, если они противоречили прежним привилегиям. Юридически это было нормально: т.к. король был обязан соблюдать прежние свободы, он не мог приказывать чиновникам поступать иначе. Как говорили испанцы, законы короля уважали, но не исполняли (la ley se obedece, pero no se cumple). При этом чиновники ни в коей мере не боялись санкций. Получить штраф, увольнение, лишение наград и титулов или тюремный срок было очень отдалённой перспективой. Мадридский двор никогда не имел достаточных административных механизмов вдали от столицы. Даже в вопросе сбора налогов не произошло достаточной централизации и унификации правил. В Испании не возник эквивалент французских интендантов, наблюдавших за сбором прямых налогов. Значительные суммы даже если собирались, то миновали королевские сундуки.
Проблемой Испании было отсутствие компромисса между центральной властью и местными элитами как раз в то ключевое время трансформации государства, когда центр делился правами с элитами в обмен на их согласие в сборе налогов. В отсутствие аппарата принуждения в то время после какого-то уровня люди переставали платить, если не видели, что они получат в обмен, причём лично для себя, а не "мы победим и жить станет веселее». Зато единение короля с элитой в лице представительного органа давало безграничную власть. Как говорили в Англии королю, «никогда Ваша власть не бывает настолько абсолютной, как когда вы стоите во главе Парламента». Галантерейщик и кардинал - это сила, но король и парламент - это сила в квадрате.
Налогообложение постоянно росло в Кастилии, но оставалось на крайне низком уровне в Арагоне, Наварре, Португалии и других автономных территориях, составлявших то, что называют Испанской Империей, создавая ложное чувство единого целого. В итоге именно эта ноша переломила Кастилии хребет. Более успешная власть смогла бы перераспределить бремя налогов, установив общий приемлемый уровень и уничтожив внутренние таможенные барьеры. По мнению авторов, неспособность королей сделать это связана с тем, что благодаря серебру они слишком долго оставались финансово независимыми и не имели повода идти на компромисс с кортесами, хотя это было бы полезнее в долгосрочной перспективе. Кроме того, в отличие от многих других стран в Испании неоднородность права и обычаев изначально была слишком высокой, и унификация оказалась сложным делом. Короли не смогли уменьшить влияние местных властей, отменить древние свободы и привилегии и установить общую систему перемещений товаров и сбора налогов. Когда на это наложились военные неудачи, ситуация привела к глубокому кризису.
Ещё несколько деталей, которые показались мне интересными.
Как уже отмечено, каждый королевский указ о задержке платежей содержал выражение крайнего изумления: мол как же так, оказывается, кредиторы предаются греху ростовщичества! Но с ростовщичеством всё было очень тонко: так как потеря возможности зарабатывать на отданных деньгах и инфляция были очевидны, существовало понятие процента, выше которого кредит уже считался ростовщическим. В начале правления Филиппа II это 8%, в конце 16%. Юристы одобряют. Ещё больше мы одобряем то, как это ограничение обходилось сторонами договора, чтобы выгода от краткосрочных займов достигала тех самых 20-30%. В контракт просто добавлялись махинации с конвертацией одних монет в другие по грабительскому курсу, комиссии за различные услуги и т.п.
Когда-то я уже писал про трудности с физической перевозкой жалованья. Так что вы не удивитесь тому, что многие кредитные договоры XVI века могли включать условия договоров перевозки, экспедиции и поставки. После парения в облаках учётных единиц (обычно в договорах и бухгалтерии фигурировали именно условные единицы, а не реальные монеты) приходилось контрагентам возвращаться на грешную землю и думать над тем, где именно бумажные цифры обретут вес металла, в чьей валюте, в каком размене, кто будет везти груз физически, кто будет нести на это расходы, какую тару использовать, кто и как будет принимать и проверять доставленный груз по качеству и количеству и всё в таком духе, как и должно быть в приличном товарном обороте. Последствия существования денег как невероятно тяжёлой физической вещи вообще обычно забываются не только голливудскими сценаристами в отношении лёгких мешочков с миллионами купюр, но и авторами, пишущими о Средневековье.
Практика вредна, она порождает у юриста массу мыслей, которые счастлив не думать университетский преподаватель или аппаратчик высшего суда. Например, все книги ранее писали, что одним из самых злостных преступлений герцога Альбы во Фландрии было введение зловещей алькабалы - 5% налога с продаж. Далее выяснялось, что если для нидерландцев эти 5% стали поводом браться за оружие, то кастильцы испокон века платили такой же налог, а с 1491 года и вовсе 10% - и не пищали. Отлично, но тут другой вопрос: а как же он собирался в условиях того уровня государства? И вот тут наконец авторы книги подсказали, что 10% и не взимались никогда.
Король сначала применял такой способ: устанавливать arrendamiento, продавая право сбора налога в определённой местности за твёрдую сумму. Но сборщики тоже не достигали особенных успехов, а вот недовольства вызывали непропорционально много. Тогда появилась идея заключать encabezamiento - соглашение с городами и сёлами о вменённой им сумме налога, которую далее местные власти сами собирали путём обкладывания 2-3% налогом продаж ряда товаров. Обычно речь шла о лицензированных местах продажи и проверяемых товарах типа недвижимости, партий шерсти, вина и т.п. Местное сотрудничество давало плоды - алькабала была самой большой частью бюджетных доходов, более трети.
В 1573 году король попросил утроить вменённые суммы. Кортесы отказались. Спор шёл до 1575 года. Король в какой-то момент даже решил напугать города обещанием вернуться к сбору законных 10% с каждой продажи. "Блефуешь", сказали города. Король попробовал - и оказалось, что действительно собирать налог без согласия городов ему слабо. В итоге договорились до двукратного увеличения сумм. Через два года ситуация стала полегче, и потому кортесы уговорили короля ещё снизить суммы.
Вообще, все эти трудности со сбором налогов, на которые народ не согласен, напоминают о положении Кромвеля. Его правительство буксовало из-за невозможности собирать налоги: древний титул Лорда-Протектора не давал ему всех королевских прав, а потому ему отказывали в легитимности по части сбора.
Главной новостью для меня оказалось то, что у Филиппа был такой большой первичный профицит даже во время войн (исключения - резкие траты во время вспыхнувшей в 1570-х полномасштабной войны и в связи с Армадой, съевшей на одно снаряжение флота два годовых бюджета). Обычно-то писали, что в 16-17 вв. налогов на войны совсем не хватало. Зато подтвердилось, что войны того времени прибыли не приносили совершенно.
Отсутствие дефолтов по 75% долга - отличное достижение, которое стало возможно благодаря вот таким системам кооперации с городами. Кортесы при этом имели право налагать вето на увеличение налогов и выдачу долгосрочных облигаций. Юридически они могли отказать и в праве сбора налогов на будущий год (каждый раз когда создавался новый налог, он помечался, как ординарный или экстраординарный - последние должны были подтверждаться каждый год). Но на практике кортесы почти никогда так не поступали - прямой отказ считался мятежом. Соблюдался ритуал, когда король вежливо просил позволить собирать налоги, а кортесы направляли ему свои жалобы. Рассмотрение этих жалоб становилось условием разрешения на сбор налогов.
Зато кортесы постоянно отказывали в разрешении на увеличение размера налогов или ввод нового ординарного налога, или перевод экстраординарного в ординарные, требуя взамен чего-нибудь полезного.
Вспоминается эпизод из правления Карла V, когда этот монарх угрожал вышвырнуть в окно несговорчивого председателя кортесов, но тот ответил: "У вас не получится. Я человек малого роста, но вешу очень много", имея в виду вес кортесов.
Интересно, что авторы отмечают частые ошибки исследователей, связанные с отличием законных цифр налогов и реально собираемых: эти цифры воспринимались как разные налоги и суммировались, хотя были тем же самым, просто со скидкой за согласие платить.
Относительно кризиса средневековых государств, который привёл во всей Европе к яростной борьбе королей и элиты: пересмотр «общественного договора» потребовался потому, что установленные обычаем цифры в силу инфляции утратили возбуждающую округлость. Скажем, налог servicios в 1555 году давал 14% бюджета, а в 1596 году 3,5%. Напоминает яростную борьбу английских арендаторов второй половины XVI в. за сохранение арендных ставок столетней давности.
Серебро облагалось 20% налогом - королевской пятиной. Периодически этого казалось мало, и потому Карл V нередко захватывал весь груз целиком, насильно выдавая собственникам долгосрочные облигации. При Филиппе II такое тоже было, но редко: брать кредиты оказалось спокойнее.
Взойдя на португальский трон Филипп II был вынужден дать невероятное количество обещаний по поводу того, что он менять не будет, и что останется совершенно независимым от Кастилии. Но испанцы таки нашли способ испортить жизнь португальцам: их колониальная империя была основана на личной инициативе, а португальская на административной, так что когда португальские колонии перестали получать руководство и помощь короны, они стали стремительно хиреть. С инициативой у них было как-то туго.
Некоторые дефолты можно было и не объявлять, так как после экскавации архивов и сверки расчётов выяснялось, что деньги в казне есть, и всё в порядке. Издержки бумажной канцелярии-с.
Чарльз Тилли подсчитал количество лет в веках, когда хотя бы одна из главных держав вела войну:
XVI в. - 95 лет
XVII в. - 94 года
XVIII - 78 лет
XIX - 40 лет
XX - 53 года.
Естественно, тут простор для критики, но общая тенденция хороша.
Понравилась идея автора применять к оценке финансового состояния Испании XVI века массу современных методов. Это позволяет особенно ясно показывать, что многие проблемы прошлых веков мы переоцениваем, так как идентичные явления сегодня считаются нормой. Более того, многое из того, что в учебниках применительно к Испании 16 века оценивается как УЖАС, в некоторых странах 19-21 вв существует в троекратном размере - и ничего, электорат скушал.
19 января этого года вышла замечательная книга Lending to the Borrower from Hell: Debt, Taxes, and Default in the Age of Philip II by Mauricio Drelichman, Hans-Joachim Voth. Хотя отзыв и писался за недостатком времени несколько дней, само желание сделать его непосредственно после прочтения (а не как обычно) может служить выражением степени удовольствия, полученного мною от этой книги.
Авторы по сути объединили в одно целое результаты уникальных многолетних исследований, уже отражённых в их статьях (не знаю, как сейчас, но ранее они их сами выкладывали в интернет совершенно бесплатно, гугл в помощь). Если статьи порой читались как сухой отчёт об исследованиях по узким вопросам, то здесь кроме изложенных более читаемым стилем фактов предложена единая концепция, которая эти факты вплетает в общий контекст финансовой, государственной и военной истории XVI века.
С одной стороны, когда авторам надо выглянуть из своей узкой области, они опираются на самые актуальные сегодня работы по эволюции государств Раннего Нового Времени. С другой стороны, внутри выбранной темы они расправляются с прежними гипотезами так же быстро и некуртуазно, как ландскнехты с юным рыцарем, заехавшим внутрь их коробки. Так, авторы смеют считать странными рассуждения типа «Кастилия много брала в долг и много воевала, а это плохо, потому она и рухнула. А вот Англия брала в долг ещё больше и воевала ещё больше, а это хорошо, поэтому она и доминировала». Досталось и старику Броделю: на чём основано его мнение, что каждый из дефолтов Филиппа ІІ начисто сметал глупых кредиторов, на смену которым следующая команда банкиров набиралась чисто из безумия и авантюризма? Эта иррациональность немного смущала: любому знакомому с их профессией станет неловко от попыток вообразить банкиров порхающими к свечке мотыльками. И вот ведь как оказалось: документы свидетельствуют, что дефолты были лишь кратковременными кризисами ликвидности, а кланы финансистов стабильно оставались в плюсе, так что готовы были кредитовать Филиппа ІІ снова и снова. Получили на орехи и те, кто переоценивал объём дефолта, хотя на деле под удар попадала лишь максимум четверть всего государственного долга, реструктуризация вполне устраивала банкиров, а по современным меркам Филипп II и вовсе был мечтой кредитора.
Очень хорошо при чтении этой книги параллельно листать в чертогах разума её «злого близнеца» — труд Паркера об испанской армии во Фландрии. Не только средневековое общество можно понять лишь в контексте войны: из каждых пяти дукатов четыре Филипп ІІ тратил на войну. За цифрами MIRR, пунктами о форс-мажоре и условиями конвертации валют стоит видеть плоды всей этой бумажной возни: несмолкающий гром барабанов кастильской пехоты. Генуэзское золото во Фландрии алхимически превращалось в огонь и меч для принуждения к миру еретиков, стоявших насмерть за право притеснять добрых католиков.
Мы помним, что бичом испанской армии были мятежи, вызванные задержками жалованья. Из всех событий, облегчивших голландцам добычу независимости, одним из самых полезных был случай «испанской ярости» — разорение мятежными солдатами Антверпена в 1576 году. Жестокость вызвала такие последствия, что лишь к 1584 году Испания смогла контролировать такую же территорию в Нидерландах, как до 1576 года. Но вот что интересно: по выводу авторов, мятежи не возникали из-за уменьшения денежных потоков из Кастилии. Наоборот солдаты восставали, когда делались переводы большего размера, чем обычно. Это позволяет сказать, что мятежи были не жестоким ответом на нехватку ресурсов, а обычной практикой торга между полководцами, королём и обычными солдатами по вопросу задержанных платежей. Так, после банкротства 1575 года Филипп обеспечил поступление во Фландрию 732000 экю, что в пять раз превышало долг перед мятежниками, не говоря о конечном соглашении. Деньги не поступили к солдатам лишь из-за политических игр, в которые стал играть фламандский Государственный Совет, наполненный местными дворянами. Они считали мятежи хорошим способом прекратить войну, умерив военные амбиции Испании, а потому решили не направлять деньги на умиротворение солдат.
К сожалению, про другие причины неплатежей авторы подробно не писали. Но если деньги были практически всегда, а задержки в выплате жалованья набегали астрономические, то я вижу тут подтверждение своей старой гипотезы, что с каждым поступают так, как он позволяет. Наёмников государи обычно обманывали по максимуму, насколько только могли это позволить. Не зря, например, во французской армии части, которые имели привычку маршировать в сторону дома при малейших задержках жалованья (ландскнехты и швейцарцы), деньги получали вовремя, а более верные полки могли сосать лапу годами (особенно в забытом гарнизоне пограничного замка).
Но вернёмся к основному содержанию книги.
1. Как принудить должника, если он - король?
По профессиональным мотивам мне больше всего были интересны непосредственные условия договоров, которые пункт за пунктом авторы книги вычитывали с рукописных страниц в испанских архивах. Жаль, что нет приложения, в котором бы целиком приводился хотя бы один контракт, но и краткое описание впечатляет. Невероятно, но уже в середине XVІ века в Испании в ходу были многоуровневые синдицированные кредиты, перепродажа именных облигаций, уступка прав требования в оплату долга, реструктуризация долга через ценные бумаги и прочие знакомые нам кунштюки. Даже было ощущение, что настоящие, металлические деньги появлялись в этих схемах два раза: когда приплывали из Индий и когда выплачивались солдатам непосредственно в лагере (конечно не так, но близко). Всё остальное время циркулировали бумаги с циферками.
Генуэзские банкиры успешно решили главную проблему кредитования государства: как принудить должника уважать договор, если суд не вариант. Они принесли с собой в Кастилию пару столетий полезного банковского опыта и кредитовали короля не поодиночке, а группами семей, связанных многолетними деловыми и кровными узами. В свою очередь, каждая семья перепродавала части долга на финансовых рынках Европы и тасовала между партнёрами в оплату по другим договорам. Генуэзская практика взаимозачётов позволяла банкирам получать от короля его долг перед другими банкирами, передавать по цепочке обеспечение кредитов и т.д., а король мог обязаться перечислить сумму кредита при возврате сразу указанному кредитором банкиру или наоборот вернуть кредитору и его кредит, и кредит другого банкира.
Это была сеть, в которой невозможно было вычленить кого-то одного. Риски и прибыли так успешно распределялись среди участников, что авторы считают генуэзскую систему даже более эффективной, чем банковская система 2000-х. Когда король объявлял о задержке платежей (кстати, в преамбуле таких указов обычно вещали о грехе ростовщичества, который ВНЕЗАПНО был обнаружен королём, что вызывало необходимость немедленно спасать души кредиторов), генуэзцы в ответ объявляли общий мораторий на кредитование, а больше никто в Европе не мог привлекать столько денег, сколько нужно было Филиппу. Король раз за разом безуспешно предлагал отдельным кредиторам наивыгоднейшие условия, но все отказывались, и он был вынужден согласовывать договор о реструктуризации долгов.
Для примера авторы показывают, что Фуггеры действовали по классической схеме привлечения займов и депозитов для направления этих средств от своего имени в кредитование короля и в итоге оказались более уязвимы. Неплатёж короля делал Фуггеров неплательщиками перед их кредиторами. Впрочем, они тоже остались в плюсе и продолжали кредитовать Филиппа вопреки утверждениям Броделя. Интересно, что в 1575 году платежи по их кредитам не были заморожены, но Фуггеры сами решили приостановить выдачу новых кредитов, так как боялись, что неизбежное соглашение с генуэзцами в итоге позволит королю полностью скинуть долги перед Фуггерами, не имевшими сравнимого рычага давления.
2. О форс-мажоре.
Четыре дефолта Филиппа II (или кризиса ликвидности в терминологии авторов, т.к. под современное определение государственного дефолта те события не подходят) были лишь самыми серьёзными кризисами, а кроме них нередкими были другие задержки платежей. Интересно, что договоры с кредиторами отличались детально проработанными условиями на предмет всех возможных событий вне контроля сторон. Так, раз платежи по кредитам обычно делались из серебра, привезённого из Нового Света, контракты сразу предусматривали, что если король задержит выплату по причине задержки Серебряного Флота, неустойка составит 1% в месяц. Аналогично разбирались и нарушения со стороны банкиров (короля тоже подводили нередко).
Подробный разбор всех вероятностей просто восхищает: Филипп и генуэзцы проявляли то самое стремление решить все потенциально спорные моменты на моменте составления договора, о чём я не устаю говорить клиентам. Гораздо проще заранее на холодную голову выяснить, кто за что и сколько платит, чем потом внезапно обнаружить неучтённый расход и торговаться с налитыми кровью глазами. Уму непостижимо: многие бизнесмены не хотят учиться защищать себя от рисков в современной коммерции, которая работает как часы по сравнению с хаосом прошлых веков, а вот тогдашние банкиры всё предусматривали и чувствовали себя в безопасности.
3. О перспективе.
Ещё один урок тем историкам, кто вёлся на письма банкиров в час дефолта: учитесь мыслить долгосрочно. Да, банкиры могли писать домой в порыве чувств, что всё пропало, всё, нажитое непосильным трудом, но вскоре те же люди опять выстраивались перед дворцом с мешками денег (естественно, фигурально, расчёты вплоть до «последней мили» обычно шли в безналичном виде). Дело в том, что после каждого дефолта Филипп всё же обычно возвращал кредиты. Более того, дефолты были прогнозируемыми с точностью до месяца, и в те моменты основная часть выданных кредитов уже была возвращена королём.
Ни одна банкирская семья, вовлечённая в долгосрочные отношения с Филиппом, не потеряла деньги в описанный в книге период 1566-1598. Они все заработали больше обычных 7,14% годовых, которые давали безопасные «постоянные» облигации (juros), по которым никогда не отменялись платежи. Обычно банкиры давали королю краткосрочный кредит под 20,3% годовых, но этот доход уменьшался примерно на 9% из-за случаев прощения королю части долга, недополученных процентов и задержки в достижении соглашения о реструктуризации. В итоге, подсчитали авторы, кредиторы Филиппа ІІ в реальности заработали 11,6% годовых. За разницу в 4,4% с постоянными облигациями они платили чередованием периодов высокой прибыльности (когда король платил в срок), периодов небольших задержек и четырёх периодов кризиса. Долгосрочная стратегия позволяла спокойно воспринимать дефолты, они были ожидаемыми и заложенными в стоимость кредита.
4. Зачем королю столько кредитов.
Что же получал взамен король? Страховку. Суммарные доходы за его правление превышали сумму расходов, но королю нужна была стабильность. Он знал, что в тяжёлые времена генуэзцы нормально отнесутся к задержкам платежей. Договоры часто даже сразу включали условия, изменяющие процентные ставки при желании короля изменить сроки платежей. А изменять сроки нужно было, например, в связи с задержкой Серебряного Флота, который, мягко говоря, приплывал не по графику, или сбором налогов, или внезапной военной задачей. Кредитование было жизненно необходимо для поддержания ровного ежемесячного денежного потока.
Ко времени смерти Филиппа общий долг Короны по отношению к ежегодным доходам оставался на том же уровне, что и в начале его правления 33 года назад. Для устойчивости соотношение долга к годовому доходу должно было составлять 5,2 раза, а составляло 5,5 раза, но эта разница не слишком важна. По сравнению с другими великими государствами Европы Кастилия тратила на ежегодное обслуживание долга не такую уж большую часть своих доходов. Хотя Испания Филиппа ІІ каждый год находилась в состоянии войны, у неё почти никогда не было первичного дефицита бюджета. Лишь в 4 тяжёлых года (особенная активность Мятежа во Фландрии и Армада) приходилось нарушать первую заповедь заёмщика и занимать для оплаты процентов по другим кредитам. Растущей массе долга соответствовал рост первичного профицита (с 1 млн дукатов в начале правления до более чем 5 млн к 1595г.). В среднем в правление Филиппа ІІ в Кастилии был первичный профицит в 32% доходов.
5. Ограничение власти.
В наше время Чёрная Легенда, созданная протестантами ещё в 16 веке, приобрела светский вид наукообразных теорий о том, что государства с неограниченной властью правителей шли к краху, а государства с ограниченной властью неумолимо расцветали. Факты же, как я не устану повторять, лежат совсем в другой плоскости. Авторитаризм - это такой же пустой ярлык, каким сделали абсолютизм англичане в XVIII веке, заменив прежнее нормальное значение этого слова выражением абстрактного осуждения (прежде всего, осуждения французского государства). Невозможно составить адекватное мнение о государстве без разбора "правил игры" в каждой отдельной области. Так, отсутствие возможности участия 90% населения в представительских органах может спокойно сочетаться с широкими экономическими возможностями и работающими как часы судами.
В Раннее Новое Время основной вопрос был не в системе сдержек и противовесов, а в самом появлении государственной власти, позволявшей, в отличие от Средневековья, контролировать исполнение одних и тех же норм на всей территории страны. Сильная власть помогала экономическому развитию, а слабая его затрудняла.
Авторы обращают внимание на тот факт, что в Раннее Новое Время не было особенных отличий между европейскими государями по части их юридических прав. Власть кастильских королей была не менее ограниченной, чем власть английских, а возможно даже более ограниченной. Судебная система уступала английской, но тоже показывала значительную эффективность и независимость.
Если военные решения Филиппа II открыты для критики, то его ведение финансов авторы оценивают как более ответственное, чем у других держав. Первичный профицит Испании превосходил таковой у Англии и Франции на пике их военных амбиций и давал более твёрдую основу, хотя это Англию XVIII века считают образцом финансовой разумности. Ключевым отличием Испании и Англии был успех на поле боя. Англия часто побеждала результативно, а победы Испании не приносили весомых плодов.
В Англии, пишут авторы, реформы после "Славной Революции" породили действительно работающую эффективную бюрократию: централизованную, с постоянными зарплатами, с контролем за сотрудниками, чёткой иерархией и ясными стимулами. Реформы Уильяма Питта в 1780-х достигли того же результата, упорядочив взимание прямых налогов, и заложили основы для первого налога на доходы в истории, который успешно собирался в больших размерах. Самой примечательной чертой британского государства была именно способность собирать налоги таким образом, чтобы не душить экономический рост, а позволять ему продолжаться, пусть даже медленно.
6. Значение серебра из Индий
Динамика торгов между королём и кортесами привела к созданию безопасных долгосрочных облигаций (juros), обеспеченных налогами. По этим облигациям Филипп II никогда не объявлял дефолта. Долговая масса по этим бумагам постоянно росла вместе с ростом налоговых поступлений, увеличиваемых с согласия основных городов Кастилии.
Но у короля был доступ и к нескольким видам доходов, которые не контролировались кортесами. Важнее прочих оказалась прерогатива облагать налогом полезные ископаемые. В Средние века это право не так уж много значило, но обнаружение месторождений серебря в Америке резко изменило картину - налог на ввоз серебра в среднем давал четверть бюджета. Король внезапно получил доступ к существенным доходам, неподконтрольным ни городам, ни аристократам, ни купеческим верхушкам. Эти ресурсы и пошли на обеспечение краткосрочных кредитов (asientos). В некоторые годы они могли составлять до 25% общей суммы полученных кредитов. Именно по этой части долга Филипп II объявлял дефолты.
Банкиры всегда следили за тем, из каких доходов будут возвращаться кредиты. Ни Генрих VIII, ни Карл V не могли занимать более двукратного годового дохода. Генуэзцы бы не дали и Филиппу II больших кредитов, если бы пришлось зависеть от воли кортесов. Налог на американское серебро, поступающий напрямую королю, позволял банкирам вести хорошо рассчитанную игру, поскольку Корона всегда имела возможности для возврата большей части займов. Серебро позволяло Филиппу II ввязываться в военные авантюры, которые в итоге не оставляли кортесам иного выхода кроме как разрешать сбор дополнительных налогов в годы, когда отсутствие денег на войну уже имело бы ещё более дорогие последствия. Кортесы раз за разом оказывались в такой ловушке.
7. Последствия.
В Испании власть не стала более авторитарной из-за банкротств и финансовой некомпетентности, но доходы от серебра усилили короля как раз в тот момент, когда могла бы сформироваться система сотрудничества, ставшая бы более выгодной в долгосрочной перспективе. При этом по части проникновения королевского слова во все уголки Испании продолжало царить Средневековье. Чиновники повсеместно с радостью игнорировали прямые указы короля, если они противоречили прежним привилегиям. Юридически это было нормально: т.к. король был обязан соблюдать прежние свободы, он не мог приказывать чиновникам поступать иначе. Как говорили испанцы, законы короля уважали, но не исполняли (la ley se obedece, pero no se cumple). При этом чиновники ни в коей мере не боялись санкций. Получить штраф, увольнение, лишение наград и титулов или тюремный срок было очень отдалённой перспективой. Мадридский двор никогда не имел достаточных административных механизмов вдали от столицы. Даже в вопросе сбора налогов не произошло достаточной централизации и унификации правил. В Испании не возник эквивалент французских интендантов, наблюдавших за сбором прямых налогов. Значительные суммы даже если собирались, то миновали королевские сундуки.
Проблемой Испании было отсутствие компромисса между центральной властью и местными элитами как раз в то ключевое время трансформации государства, когда центр делился правами с элитами в обмен на их согласие в сборе налогов. В отсутствие аппарата принуждения в то время после какого-то уровня люди переставали платить, если не видели, что они получат в обмен, причём лично для себя, а не "мы победим и жить станет веселее». Зато единение короля с элитой в лице представительного органа давало безграничную власть. Как говорили в Англии королю, «никогда Ваша власть не бывает настолько абсолютной, как когда вы стоите во главе Парламента». Галантерейщик и кардинал - это сила, но король и парламент - это сила в квадрате.
Налогообложение постоянно росло в Кастилии, но оставалось на крайне низком уровне в Арагоне, Наварре, Португалии и других автономных территориях, составлявших то, что называют Испанской Империей, создавая ложное чувство единого целого. В итоге именно эта ноша переломила Кастилии хребет. Более успешная власть смогла бы перераспределить бремя налогов, установив общий приемлемый уровень и уничтожив внутренние таможенные барьеры. По мнению авторов, неспособность королей сделать это связана с тем, что благодаря серебру они слишком долго оставались финансово независимыми и не имели повода идти на компромисс с кортесами, хотя это было бы полезнее в долгосрочной перспективе. Кроме того, в отличие от многих других стран в Испании неоднородность права и обычаев изначально была слишком высокой, и унификация оказалась сложным делом. Короли не смогли уменьшить влияние местных властей, отменить древние свободы и привилегии и установить общую систему перемещений товаров и сбора налогов. Когда на это наложились военные неудачи, ситуация привела к глубокому кризису.
Ещё несколько деталей, которые показались мне интересными.
Как уже отмечено, каждый королевский указ о задержке платежей содержал выражение крайнего изумления: мол как же так, оказывается, кредиторы предаются греху ростовщичества! Но с ростовщичеством всё было очень тонко: так как потеря возможности зарабатывать на отданных деньгах и инфляция были очевидны, существовало понятие процента, выше которого кредит уже считался ростовщическим. В начале правления Филиппа II это 8%, в конце 16%. Юристы одобряют. Ещё больше мы одобряем то, как это ограничение обходилось сторонами договора, чтобы выгода от краткосрочных займов достигала тех самых 20-30%. В контракт просто добавлялись махинации с конвертацией одних монет в другие по грабительскому курсу, комиссии за различные услуги и т.п.
Когда-то я уже писал про трудности с физической перевозкой жалованья. Так что вы не удивитесь тому, что многие кредитные договоры XVI века могли включать условия договоров перевозки, экспедиции и поставки. После парения в облаках учётных единиц (обычно в договорах и бухгалтерии фигурировали именно условные единицы, а не реальные монеты) приходилось контрагентам возвращаться на грешную землю и думать над тем, где именно бумажные цифры обретут вес металла, в чьей валюте, в каком размене, кто будет везти груз физически, кто будет нести на это расходы, какую тару использовать, кто и как будет принимать и проверять доставленный груз по качеству и количеству и всё в таком духе, как и должно быть в приличном товарном обороте. Последствия существования денег как невероятно тяжёлой физической вещи вообще обычно забываются не только голливудскими сценаристами в отношении лёгких мешочков с миллионами купюр, но и авторами, пишущими о Средневековье.
Практика вредна, она порождает у юриста массу мыслей, которые счастлив не думать университетский преподаватель или аппаратчик высшего суда. Например, все книги ранее писали, что одним из самых злостных преступлений герцога Альбы во Фландрии было введение зловещей алькабалы - 5% налога с продаж. Далее выяснялось, что если для нидерландцев эти 5% стали поводом браться за оружие, то кастильцы испокон века платили такой же налог, а с 1491 года и вовсе 10% - и не пищали. Отлично, но тут другой вопрос: а как же он собирался в условиях того уровня государства? И вот тут наконец авторы книги подсказали, что 10% и не взимались никогда.
Король сначала применял такой способ: устанавливать arrendamiento, продавая право сбора налога в определённой местности за твёрдую сумму. Но сборщики тоже не достигали особенных успехов, а вот недовольства вызывали непропорционально много. Тогда появилась идея заключать encabezamiento - соглашение с городами и сёлами о вменённой им сумме налога, которую далее местные власти сами собирали путём обкладывания 2-3% налогом продаж ряда товаров. Обычно речь шла о лицензированных местах продажи и проверяемых товарах типа недвижимости, партий шерсти, вина и т.п. Местное сотрудничество давало плоды - алькабала была самой большой частью бюджетных доходов, более трети.
В 1573 году король попросил утроить вменённые суммы. Кортесы отказались. Спор шёл до 1575 года. Король в какой-то момент даже решил напугать города обещанием вернуться к сбору законных 10% с каждой продажи. "Блефуешь", сказали города. Король попробовал - и оказалось, что действительно собирать налог без согласия городов ему слабо. В итоге договорились до двукратного увеличения сумм. Через два года ситуация стала полегче, и потому кортесы уговорили короля ещё снизить суммы.
Вообще, все эти трудности со сбором налогов, на которые народ не согласен, напоминают о положении Кромвеля. Его правительство буксовало из-за невозможности собирать налоги: древний титул Лорда-Протектора не давал ему всех королевских прав, а потому ему отказывали в легитимности по части сбора.
Главной новостью для меня оказалось то, что у Филиппа был такой большой первичный профицит даже во время войн (исключения - резкие траты во время вспыхнувшей в 1570-х полномасштабной войны и в связи с Армадой, съевшей на одно снаряжение флота два годовых бюджета). Обычно-то писали, что в 16-17 вв. налогов на войны совсем не хватало. Зато подтвердилось, что войны того времени прибыли не приносили совершенно.
Отсутствие дефолтов по 75% долга - отличное достижение, которое стало возможно благодаря вот таким системам кооперации с городами. Кортесы при этом имели право налагать вето на увеличение налогов и выдачу долгосрочных облигаций. Юридически они могли отказать и в праве сбора налогов на будущий год (каждый раз когда создавался новый налог, он помечался, как ординарный или экстраординарный - последние должны были подтверждаться каждый год). Но на практике кортесы почти никогда так не поступали - прямой отказ считался мятежом. Соблюдался ритуал, когда король вежливо просил позволить собирать налоги, а кортесы направляли ему свои жалобы. Рассмотрение этих жалоб становилось условием разрешения на сбор налогов.
Зато кортесы постоянно отказывали в разрешении на увеличение размера налогов или ввод нового ординарного налога, или перевод экстраординарного в ординарные, требуя взамен чего-нибудь полезного.
Вспоминается эпизод из правления Карла V, когда этот монарх угрожал вышвырнуть в окно несговорчивого председателя кортесов, но тот ответил: "У вас не получится. Я человек малого роста, но вешу очень много", имея в виду вес кортесов.
Интересно, что авторы отмечают частые ошибки исследователей, связанные с отличием законных цифр налогов и реально собираемых: эти цифры воспринимались как разные налоги и суммировались, хотя были тем же самым, просто со скидкой за согласие платить.
Относительно кризиса средневековых государств, который привёл во всей Европе к яростной борьбе королей и элиты: пересмотр «общественного договора» потребовался потому, что установленные обычаем цифры в силу инфляции утратили возбуждающую округлость. Скажем, налог servicios в 1555 году давал 14% бюджета, а в 1596 году 3,5%. Напоминает яростную борьбу английских арендаторов второй половины XVI в. за сохранение арендных ставок столетней давности.
Серебро облагалось 20% налогом - королевской пятиной. Периодически этого казалось мало, и потому Карл V нередко захватывал весь груз целиком, насильно выдавая собственникам долгосрочные облигации. При Филиппе II такое тоже было, но редко: брать кредиты оказалось спокойнее.
Взойдя на португальский трон Филипп II был вынужден дать невероятное количество обещаний по поводу того, что он менять не будет, и что останется совершенно независимым от Кастилии. Но испанцы таки нашли способ испортить жизнь португальцам: их колониальная империя была основана на личной инициативе, а португальская на административной, так что когда португальские колонии перестали получать руководство и помощь короны, они стали стремительно хиреть. С инициативой у них было как-то туго.
Некоторые дефолты можно было и не объявлять, так как после экскавации архивов и сверки расчётов выяснялось, что деньги в казне есть, и всё в порядке. Издержки бумажной канцелярии-с.
Чарльз Тилли подсчитал количество лет в веках, когда хотя бы одна из главных держав вела войну:
XVI в. - 95 лет
XVII в. - 94 года
XVIII - 78 лет
XIX - 40 лет
XX - 53 года.
Естественно, тут простор для критики, но общая тенденция хороша.
Понравилась идея автора применять к оценке финансового состояния Испании XVI века массу современных методов. Это позволяет особенно ясно показывать, что многие проблемы прошлых веков мы переоцениваем, так как идентичные явления сегодня считаются нормой. Более того, многое из того, что в учебниках применительно к Испании 16 века оценивается как УЖАС, в некоторых странах 19-21 вв существует в троекратном размере - и ничего, электорат скушал.
