Максим Солохин (palaman) wrote,
Максим Солохин
palaman

«Путешествие в Казохинию» — попытка рецензии

Оригинал взят у yury_finkel в «Путешествие в Казохинию» — попытка рецензии
Недавно я закончил чтение книги Шандора Сатмари «Путешествие в Казохинию». Эта книга считается одним из выдающихся произведений, написанных на эсперанто. Она была переведена на несколько языков, в том числе недавно и на русский. Русский перевод (хотя ещё не приглаженный) можно скачать здесь, а комментарии к книге — здесь. Я читал книгу, естественно, в оригинале, на эсперанто, но для этой рецензии буду использовать цитаты из этого перевода.

Об авторе (Sándor Szathmári (1897-1974)) можно прочесть в англоязычной википедии.

Книга вызвала у меня острое несогласие с автором и побудила написать нечто вроде рецензии. Вначале я приведу краткое изложение содержания книги, а затем выскажу своё мнение. Но прежде отмечу, что с точки зрения сюжета книга написана блестяще (хотя не без некоторых языковых и стилистических шероховатостей, характерных и для других произведений Сатмари, но это можно считать особенностью авторского стиля).

Книга написана в форме одного из путешествий Гулливера (в подражание Свифту), однако время действия перенесено в 1930-е годы (время написания романа).

Уже с самого начала видна ирония автора, доходящая до сарказма. Британия направляет к берегам Китая дряхлый крейсер Инвинсибл, «ибо если японцы его потопят, потеря не будет слишком большой, и поэтому нам не придётся рассматривать это как враждебный шаг, избегая тем самым ещё одного конфликта. Этот план был совершенно секретным, но постепенно он становился известен морякам, которые, узнав об этом, один за другим подавали рапорты об отпуске или переводе, а получив отказ дезертировали с корабля». Жена Гулливера, узнав, что за службу на Инвинсибл обещано двойное жалованье, уговаривает его поступить на службу на этот корабль.

Как обычно в путешествиях Гулливера, корабль терпит крушение, выживает лишь один Гулливер, попадая на неизвестный остров. Он видит там признаки высокоразвитой цивилизации — автомобильные дороги, сады, богатые дома, в которых никто не живёт и которые при этом не заперты — но «честь английского джентльмена» не позволяет Гулливеру войти в дом и взять то, что ему нужно, поэтому он мучается от голода и жажды. Позже он встречает и людей, которые отводят его в город. После ряда недоразумений, в которых Гулливер никак не может понять, кто хозяин всего этого богатства, почему люди ничего не платят и т.п., его обучают местному языку. Выясняется, что местные жители называют себя хинами, а сам остров — Казохинией. Постепенно Гулливеру и читателю становится ясно, что в Казохинии самый что ни на есть полный коммунизм: нет денег, в магазинах все берут всё, что и сколько захотят, нет правительства и государства, каждый делает, что хочет — но при этом, однако, все всё время заняты на работе. В техническом отношении, как пишет Гулливер, «они опережают нас на сто лет».

Пытаясь понять, что же управляет людьми в этом обществе, Гулливер выясняет, что в языке хинов есть два важнейших понятия. Одно из них — «казо» (от чего и происходит название острова).

«Если кто-то сказал о чём-то, что «это казо», это означает примерно то же, что и у нас «это законно, справедливо». Но только приблизительно.
...

Казо это что-то среднее между благородством, честностью, терпимостью и справедливостью, но в точности ничему из этого не соответствует. Оно означает вообще справедливое намерение, но непереводимо никаким словом, потому что у нас например чаевые, которые дают официанту считаются благородством, а у них это не казо, потому что в это означает излишнюю плату за что-то. И казо это не обыкновенная честность, потому что это понятие включает в себя ещё и уступчивость, а казо не подчиняется голосу сердца. Казо это строго математическая концепция равенства работы и компенсации, как физический закон о равенстве силы действия и
противодействия.

Например если кто-то, кто делает сложную работу, и ест тоже больше, то это для них казо. Если кто-то больше ест, потому что его желудок требует больше пищи, то и это казо. Если больной человек, который не работает, хочет есть более нежную пищу, то и это казо.

И если кому-то угрожает опасность и остальные, бросив свою работу, его спасают, то и это является казо, но лишь до тех пор, пока ему действительно нужна помощь.

Я потратил много времени на то, чтобы понять это слово. Лучше всего объяснить его моим уважаемым читателям я могу примерно следующим образом:

Казо это чистый разум, который знает с математической точностью, что и как нужно делать, чтобы индивидуум достиг наилучшего благополучия в обществе.

Так что оно заключается в разумном разделении работы, отдыха, сна, спорта, еды и в обращении с ближними так, чтобы каждый отдавал обществу как можно больше без вреда для здоровья. Если кто-то работает меньше чем может, то это уже не казо, потому что несделанную им часть должен сделать кто-то другой, а это вредно для его здоровья. И не забывайте, что казо — характеристика не индивидуальная, а общественная: что для
других не казо, то не казо и для меня».

«Его антоним это кази. Кази это например если кто-то берёт в магазине новую одежду, когда можно ещё носить старую. Или если кто-то мешает работе своего соседа без какой либо серьёзной причины, например если слишком много болтает на темы, которые ни тому ни другому не приносят никакой пользы. Или если кто-то объявит, что на какое-нибудь кресло в саду другой человек не имеет права сесть, даже если оно свободно».

«Себя они зовут хинами, что возможно следовало бы перевести словом «человек», но как и любое другое их слово, и оно имеет отношение к намерениям и целям, в чём читатель вскоре убедится.

Потому что если чьё-то поведение не соответствует требованиям казо, то они его уже не зовут хином, а имеют различные слова, чтобы его называть, в зависимости от того, делает ли он кази-дела нечаянно или специально. Те, кто делает это неумышленно, зовутся белохинами, а упрямцы — бехинами, и следует рассказать и об их отношении к таким людям.

Понятие белохин примерно соответствует тому, что у нас значит слово «необученный». К ним относятся дети и те, кто осваивает новую профессию. Чтобы обучиться, они ходят в школы, но там почти нет ничего всеобщего и обязательного, а то что есть, бывает только для самых маленьких, потому что они убеждены, что никто в здравом уме не станет совершать кази-поступков.

...

Хины считают бехином не только того, кто ест стекло, но и того, кто сгоняет усталого человека с кресла или кто уступает место в кресле менее усталому человеку. Бехином также является тот, кто работает меньше или больше, чем он может без вреда для своего здоровья, и тот кто съедает еду соседа или, будучи более голодным чем другой, отдаёт ему свою еду».

Гулливер получает удостоверение белохина, которое он предъявляет, когда задаёт дурацкие вопросы людям — иначе его могут принять за бехина («Потому что бехины... часто останавливают прохожих и начинают им рассказывать о разных несуществующих кази-вещах»).

Живя среди хинов, Гулливер не перестаёт удивляться их странности. Автор с иронией описывает его попытки объяснить хинам, для чего на его родине нужны деньги.

«Оказывается, всё здесь происходит без денег. Заводы и сельскохозяйственные предприятия производят товары, но никто не получает зарплату. Товары лежат в магазинах на всеобщее разграбление, и каждый уносит оттуда столько, сколько хочет. Я не понял, как возможно поддерживать порядок при такой анархии.

Пусть читатели только представят, что произошло бы, если бы наши железные дороги бесплатно, без кондукторов перевозили бы пассажиров. Если даже забыть о скором банкротстве, в мире просто недостаточно вагонов для того, чтобы возить всех желающих.

Я спросил его, не бывает ли так, что люди просто бесцельно ездят взад-вперёд.

— Нет, — ответил он, — потому что это было бы кази».

«— И кого вы называете богачами и бедняками?

— Эти слова отражают распределение денег. Богачи это те, у кого много
денег, а бедняк тот, у кого их мало.

— И по какому принципу распределены деньги?

— Если у кого-то много денег, то он богач. Такой человек построит завод или организует бизнес. Поэтому он заработает больше денег, чем бедный человек, которому не хватит на это денег.

Он заявил, что это слишком запутанно и ничего не объясняет и потребовал «естественной исходной точки». Однако и после долгого объяснения он понял лишь то, что у нас у некоторых много, а у других мало денег. Подумав ещё немного, он воскликнул:

— Значит деньги не существуют!

— Почему же?! — удивлённо спросил я.

— Чего нет в природе, то вообще не существует.

Напрасно я показывал ему свои деньги. Он лишь всё больше убеждался в своей правоте, потому что, как он сказал, когда он просил меня показать деньги, я показывал бумагу, золото или серебро, но ни разу деньги».

Однако хинам не знакомы не только деньги. Постепенно выясняется, что им не понятна не только религия, но и искусство, история, науки об обществе. Безуспешные попытки Гулливера объяснить, что это такое и для чего они нужны, вызывают у читателя усмешку, так как он и сам толком не понимает этого. Однако не вызывает сомнения факт, что хины этих вещей просто не имеют. Они не знают также любви и дружбы. Постепенно Гулливер приходит к мнению, что у хинов нет души, они — роботы.

В конце концов Гулливер чувствует, что начинает сходить с ума в этом холодном, бездушном, муравьином обществе, где все только и делают, что работают. Он приходит к мнению, что ему будет лучше в обществе бехинов, живущих в отдельной резервации, и просит отправить его туда.

Сразу по прибытии в резервацию Гулливеру кажется, что у этих людей действительно существует культура, потому что они смеются, поют, плачут — всего этого не было у хинов. Однако вскоре он осознаёт, насколько мир бехинов нелогичен и странен.

Однако на самом деле автор с большим сарказмом под видом сумасшествия бехинов показывает лишь доведённые до крайности и слегка изменённые «безумства» нашей цивилизации, причём сам Гулливер не осознаёт этого, и пытается возражать бехинам практически в тех же выражениях, в которых ему самому до этого возражали хины, доказывая, что то, о чём он говорит (религия, культура, патриотизм и т. п.) — не существует. Теперь же он сам говорит, что такие вещи, как «анеба», «бетик», «кипу», «бруху», «боэт» и прочее — только слова, смысла которых не понимают сами бехины, но
которые имеют над ними власть. На самом деле из контекста читателю становится ясно (и об этом говорит сам автор в позднейшем примечании), что «анеба» — табу публичной жизни, «бетик» — высший по рангу (аристократ, начальник, богач и т.п.), «кипу» — красота, эстетика, «бруху» — душа, «боэт» — религиозная благодать и т.п.

Сарказм автора местами достигает вершины обличения капиталистического общества. Например, Гулливер видит, что строители с одной стороны строят дом, а с другой — ломают его. На вопрос, зачем, рабочие отвечают: «Чтобы мы не стали бездомными». Позже Гулливер пытается выяснить этот вопрос у своего знакомого, и это место заслуживает того, чтобы его привести полностью:

«...Я спросил, зачем они разрушают другую часть дома, если она предназначена для того, чтобы жить. Но он ответил также как и тот каменщик:

— Чтобы не было бездомных.

Я робко заметил, что бездомным как раз помогло бы существование жилья.

Не знаю, что было в этом смешного, но Земоки расхохотался над моими словами, назвал меня несчастным бивагом и заявил, что вероятно я не знаю даже азов жилищной экономики. Эти вещи, которые кажутся мне очень сложными, у них очевидны даже последнему поливателю.

Я старался сохранить спокойствие и вежливо попросил его объяснить мне науку жилищной экономики.

Земоки усадил меня на скамейку и начал рассказывать.

Он рассказал, что раньше бехины строили дома под влиянием странной идеи, что это уменьшит жилищную нужду.

Но материальная справедливость разумеется требовала, чтобы только те бездомные получали жилище, которые принимали участие в строительстве. Поэтому строителям ежемесячно выдавали красивое напечатанное удостоверение в том, что они в течение месяца имеют право на своё жилище.

Разумеется вначале толку от этих удостоверений не было, потому что не хватало домов и только немногие могли получить жилище. Но по мере прогресса в строительстве, всё больше бехинов обзаводились жильём. Так что временно всё стало в порядке.

Но когда закончилась программа строительства, жителей пришлось один за другим выселять во двор, потому что они уже не работали на стройке и следовательно не получали новые удостоверения.

Так учёные выяснили, что строительство приводит к бездомности.

Я попробовал возразить, зачем они требовали от строителей новое удостоверение, и, если дома уже были готовы, почему бы не пустить их постоянно жить там.

Земоки ответил, что это было бы несправедливо и что было бы ламичеством требовать жильё для человека, который больше не работает на стройке. Но он согласился, что проблема очень сложная и ради её решения кона наняли много учёных, дав им хорошую зарплату, которые днём и ночью размышляли над этим. Им удалось вывести научный тезис жилищной экономики, который звучит следующим образом:

"Жильё выселяет человека"

Но решения ещё долго не было, потому что проблема серьёзная: во время строительства существуют удостоверения, но не существует жильё, а после окончания строительства существует жильё, но уже не существуют удостоверения. Вначале с этим пытались бороться постоянным строительством множества новых домов, и пока оно продолжалось, строители могли оставаться жить в своих квартирах, но постепенно появлялось всё больше и больше новых домов, с которыми непонятно что было делать.

Тогда всем стало понятно, что работа строителя только тогда полезна обществу, если она не создаёт новые дома. Так и повелось, что с тех пор людей занимают работой, а дома сразу же после строительства разрушают, чтобы все повально не стали бездомными.

— Но ведь это тогда и не строительство! — сказал я.

— Разумеется! Только строительства ещё не хватало! Благодаря мудрому решению ради заботы о кона, людям в руки дают кирки, чтобы они не стали бездомными. Поэтому мы должны почитать кона».

Гулливер переживает множество неприятностей у бехинов, и в конце концов из-за того, что он нарушил очередное табу, попадает в тюрьму, затем становится нищим, а затем между бехинами (которые разделены на две «нации» — кона и кемон) начинается война и его за то, что он пытался избежать участия в бойне, собираются сжечь на костре. (Надо заметить, что Гулливер — сам офицер британской армии — не замечает, что демагогия вожаков бехинов совершенно тождественна патриотической демагогии его собственных правителей). В самый критический момент появляются хины в противогазах с баллонами усыпляющего газа и спасают Гулливера. В это время готовится битва кона с кемонами, и хины усыпляют противостоящие друг другу стороны, пытаясь решить, что же с ними делать — не «прекратить» ли их (так они называют эвтаназию) из-за их неизлечимости? Гулливер говорит, что среди них могли оказаться те, кто пошёл убивать против своей воли, как и он. Тогда они поручают Гулливеру (как прожившему среди бехинов долгое время и понимающему их) отделить тех, кого ещё можно излечить. Гулливер организует среди бехинов голосование за или против войны («буку»), но, к его удивлению, большинство голосует за войну.

Тогда хины решают — пусть неизлечимые бехины перебьют друг друга. Но неожиданно они объединяются против хинов, обвиняя их в том, что они хотят лишить их права на войну. Они нападают Гулливера, обвиняя его во всех грехах, и хины усыпляют бехинов, а затем и «прекращают» их.

Гулливер беседует с хином, который объясняет ему, что на функции человеческого мозга влияют космические лучи солнца. «Мозг принимает эти лучи, как антенна, и его работа формируется под влиянием этих лучей. Это называется инстинкт». У бехинов же мозг «излучает ещё и своё излучение, которое смешивается с космическими лучами солнца. И мозг принимает уже смесь этих двух излучений, из-за чего мышление человека деформируется, и его жизненные функции сходят с рельсов казо. Кроме реальных целей мозг производит цели для самого себя: кетни, кипу, бруху, бикбам и тысячи прочих несуществующих вещей, которые сами себя отрицают и
приводят к несуществованию». Изначально все жители острова были бехинами, но из-за естественного отбора «в мозгу появились электропроводящие слои, гасящие собственное излучение. Из-за них собственное излучение не может развиться и не может помешать космическим лучам. Таким образом хины это более развитые существа. Теперь ты должен понять, почему мы считаем бехинов совершенно отдельной расой». Бехины существуют до сих пор, потому что за болезнь бехина отвечает рецессивный ген и он время от времени проявляется. Сумасшествие бехинов — это по сути атавизм. Бехины — не люди, а устаревшая раса.

Хин объясняет ему, что так же, как человек не узнаёт своего голоса в записи, так же и Гулливер не узнал своей собственной цивилизации в сумасшествии бехинов. На самом же деле Гулливер и его соотечественники — такие же бехины.

После этого объяснения Гулливер хочет уплыть с острова, но ему никто не помогает, так как казо не позволяет помогать человеку в деле, которое может причинить ему вред. Гулливер самостоятельно строит корабль, уплывает, попадает в бурю и наконец его подбирает британский крейсер. После рассказов Гулливера о своих приключениях в офицерской кают-компании выступает адмирал, чья речь о патриотизме, о долге солдата и т.п. поразительно напоминает речи бехинов. Однако Гулливер этого не понимает, он счастлив, что он вернулся к своим.



В своём комментарии к книге, написанном в 1960-м году, автор пишет об основной идее книги так:

«Сегодняшняя цивилизация и научно-технический прогресс могут дать человечеству возможность наслаждаться полноценной спокойной жизнью без страхов, и несмотря на это мир живёт в нищете. Современные войны не могут быть выгодны ни победителю ни побеждённому. Война приносит лишь страдания и ущерб всем. Материального благополучия можно достичь лишь при условии мира и работы. Тогда почему же всё-таки мир воюет или по крайней мере бряцает оружием сейчас, когда война уже давно потеряла возможность достичь материальной выгоды?

Причина в том, что человек и сегодня обладает теми же инстинктами, что и в доисторическую эпоху, когда отсутствовала промышленность, а человек ел только то, что мог добыть в борьбе и битве с природой или друг с другом.

В настоящее время людей стравливают друг против друга только наши атавистические инстинкты, которые сейчас уже не нужны и даже вредны, но от которых мы не можем избавиться по своей природе. Любовь, ненависть, этикет, мода, азартные игры, искусство, коллективные страсти (например филателия), партии, религиозные противоречия, всё это существует лишь для того, чтобы удовлетворять наши боевые инстинкты: превзойти другого человека. Даже классовое или национальное угнетение уже не имеет никакой материальной основы: его целью является лишь само угнетение. Эксплуатация имеет скорее боевую чем материальную цель. Религия, патриотизм, искусство, и т.д., по сути своей лишь скрытые названия боевого инстинкта, потому что человек не может жить без противоречий, и для удовлетворения своего инстинкта он находит поводы для войны.

Итак, сегодняшняя цивилизация нуждается в новой природе человека: лишить нашу душу страстей, всех чувств, и жить абсолютно разумно, как хины.

Но мы не можем жить иначе, чем диктуют нам наши инстинкты. Мы — бехины, ищущие всяческие фантасмагории для войны. К этим фантасмагориям мы привыкли настолько, что уже не видим их глупости. Только если кто-нибудь придёт к нам с другой планеты, кто ещё не заразился
привычкой к ним, только тот поразится и подвергнет сомнению наши бехинские глупости, так же, как Гулливер удивляется и смеётся над привычками бехинов».

На мой взгляд, в этом и заключается основная ошибка автора. Во-первых, он ссылается на «природу человека», на его «инстинкты», в то время как мы (марксисты) знаем, что инстинктов у человека не существует, и что «природа человека» определяется его социальным бытием. Автор пытается вульгарно-материалистически, редукционистски, объяснить поведение людей непосредственно из природы, из биологии, из «космических лучей», забывая о том, что гораздо больше, чем космические лучи, на людей влияет их собственная практическая деятельность, направленная на воспроизводство условий своей жизни. А сумасшествие бехинов, оторванность их слов и идей от реальной жизни и подавляющую власть этих слов и идей над самими людьми (то, что в марксизме называется «отчуждение») автор объясняет «самовозбуждением», «автоколебаниями», т. е. фактически случайными причинами. Понятно, что конкретное объяснение с «космическими лучами» — лишь фантастическое допущение автора, но оно многое говорит о его убеждениях.

Автор не понимает (или не хочет понимать), что причина классового и национального угнетения в конечном счёте как раз материальна, оно происходит из-за того, что эксплуататоры хотят сохранить своё эксплуататорское положение, обеспечивающее им большее благополучие, чем
эксплуатируемым, и ради этого и создаётся вся «сумасшедшая» «бехинская» надстройка с религиями, нациями, патриотизмом, искусством и т.д.

Идея о том, что более совершенное общество возможно лишь с другой природой человека, что для такого общества нужно отказаться от культуры, страстей и эмоций, пессимистична и фактически означает, что более совершенное общество невозможно в принципе.

Поэтому, несмотря на острую и язвительную критику капитализма и вообще любого эксплуататорского общества, книгу «Путешествие в Казохинию» я вряд ли могу признать прогрессивной. Но заставляющей задуматься и пойти дальше автора — да.
Tags: эсперанто
Интересная концепция, но судя по описанию, ведь почти о том же писал Замятин. Скажем так, цивилизация хинов - это цивилизация замятинского Города, которая только-только начала складываться и со временем станет таким же абсолютным механизмом. Но Замятин как раз выступал в защиту эмоций и фантазий, которые не дают обществу механизоваться.

Позиция Сатмари более интересная.

Он не выступает ни "против", ни "за". Видно, что ему лично там было бы неуютно, но он сознает, что это может быть следствием его ограниченности, а не ограниченности хинов.

Вообще, книга гораздо сложнее и тоньше, чем можно было бы думать, судя по данной рецензии.
Я о ней молчу именно потому, что не чувствуя себя вполне созревшим для того, чтобы дать свою рецензию.

Пока вот - просто дал ссылку на чужую рецензию, чтобы привлечь внимание публики к этому (совершенно нетривиальному) произведению.