Здравствуй, племя младое!

Текст Фунта и краткое, но насыщенное обсуждение его в конце:

Трагедия гениев советского периода в том, что они описывали мир, который не нужен. Это окончательно понятно после просмотра фильмов Балабанова. И осознания того, что он словно намеренно умер тогда, когда его вселенная обернулась из меткого попадания в русскую реальность каким-то нуарным фэнтези, снятым в декорациях, похожих на российские города.

И все эти люди – от Балабанова и Егора Летова до Венедикта Ерофеева и Наталии Медведевой – они зажгли свои таланты в перевёрнутом, уродливом советском и постсоветском мире. И приняв этот мир за настоящую Россию, за Россию как она есть, они его полюбили, и как настоящие большие художники описали в мельчайших деталях, со знанием дела и невероятной теплотой.

А потом вдруг выяснилось, что это всё не нужно и обречено на смерть. Что вся эта эстетика – питерских коммуналок, повсеместной слякоти, презрения к человеческой жизни, вечной изломанности и трагизма на ровном месте – это всё очень временное, а главное – пустое. И всё это можно взять и просто смахнуть шваброй в мусорное ведро. И жить иначе. Пришли новые поколения, и всё это уничтожили просто самим фактом своего существования. Девушка Димы Бастракова – совсем ещё юное создание – смотрит фильмы Балабанова, врубается, ей нравится, но ОНА НЕ ПОНИМАЕТ, ЧТО ЭТО РЕАЛИЗМ. «Он омрачняет». «Так не бывает». «Это же просто хоррор». Она отнюдь не одинока в своих впечатлениях.

Тридцатые или пятидесятые годы в США до сих пор могут быть интересны. Советская же эпоха в истории СССР не интересна вообще. Приходится стилизовать её под Америку – отсюда все эти бесконечные заходы под пинап или те же «Стиляги». Само по себе, как есть, это неактуально, и это невозможно актуализировать. Стихи Высоцкого, песни Летова и фильмы Балабанова из Откровения превращаются в этнографию – причудливый элемент культуры какой-то странной цивилизации, которой больше нет, и которую при этом, в отличие от той же Российской Империи, НЕ ЖАЛКО, просто потому что нет желания соприкасаться с этой жизнью. Больше того – даже нет ощущения, что это вообще жизнь. Это «страшилка», «так не бывает».

В этом смысле вообще все советские гении отчего-то умирали очень вовремя – ровно тогда, когда уходил мир, над которым они отчаянно рефлексировали. Уходил безнадёжно, навсегда, не оставляя за собой ничего, кроме светлого чувства ностальгии у людей, которые в этом мире жили и взрослели.

С другой стороны, пришедшие им на смену, при всех своих положительных качествах, в основном почему-то оказались неспособны на серьёзное высказывание. Вместо рефлексии посреди уродства пришло отсутствие желания рефлексировать посреди красоты. Вероятно, в этом есть своя логика, и может быть пусть лучше счастливые русские люди пляшут под «Скибиди уап-пап-па», чем пускают пьяные сопли в бараках. Но всё же потребность в серьёзном разговоре есть у всех и она никогда не исчезнет. Тот же Тальков – при всей своей комичности (гитаристы в белогвардейских мундирах и кабацкие песенки с попыткой в анализ русской истории) всё-таки написал великую песню «Россия», которую можно исполнять без тени самоиронии. Теперь такое писать стесняются, и интуитивно мне кажется, что кассу возьмут те, кто однажды стесняться перестанет.

Конец цитаты.

Я предложил его вниманию современного молодого поэта, снабдив комментарием:

Ты - представитель первого поколения, которое перестало стесняться великого.

Юноша:

Какая серьёзная и красивая мысль
Но такое немного страшно воспринимать и тяжело думать, что твой мир - это попытки старого дерева прорости через слой серого асфальта

Я:

Ты семя великой России, которое не прорастает, а уже проросло, пробило асфальт. И не ты один. Целое поколение.