Лунная притча №11. Как полицейский работник Савелий Анатольевич со своей женой пельмени ел: papa_gen

Ах, когда ж весна природу
Оживить опять прийдет;
Милую ручьям свободу,
Жизнь древам, цветам вдохнет?
Скоро ль, в рощах безмятежных
Птичек поселяя вновь,
К ним на крыльях горлиц нежных
Принесет она любовь?
Василий Капнист

Никто почему-то не лепит котлеты или тефтели поточным методом, даже квадратно-гнездовым не практикуют, но вот пельмени лепят, навалясь всей семьей, порой приглашая для этого увлекательного процесса еще и родственников со стороны на подмогу. Те бы и рады не прийти, но какой-то ворог подталкивает, и вот уже человек пятнадцать, пыхтя и обливаючись потом, с ожесточенно-сумрачными лицами сосредоточено заняты процессом.

Лепка пельменей — это процесс, угрюмый и суровый, сродни варке чугуна, прокатке стали, выдутию пластиковых стаканчиков. В нем нет места творчеству — каждый пельмень обязан быть похож на другой, а потому даже в домашних условиях приготовление этого продукта может быть разделено на простейшие операции. Эти операции можно доверить людям, что даже и не догадываются о том, что в результате из всего этого выйдет, что получится. Один рубит лук, другой крутит фарш, третий месит тесто, четвертый его катает, пятый делает из него стаканом или кружкой кружочки, ну, а шестой уже лепит сами пельмени. В принципе, часть операций можно отдавать на аутсорсинг.

И если причуда судьбы вдруг спустит на наши головы ученого правителя, философа на троне, что в видах умножения наук и искусств, а равно и умягчения нравов постановит запретить готовку пельменей, разрешив только употребление хинкали, то достичь желаемого ему будет очень трудно. Ведь каждый дома будет делать свою часть, а потом будут собираться на конспиративные квартиры за городом, где и будут проходить мрачные оргии.

Вы только представьте себе: глубокая ночь, неверно, раскачиваясь, скрипя и мигая, тускло светит уличный фонарь. От трассы, озираючись по сторонам, к дому на опушке через сугробы в валенках и тулупе идет мужик с чемоданом, да что там с чемоданом, он целые саночки детские за собой тянет. Подходит к калиточке, стучит в нее. В избушке отодвигается плотная штора, пускающая на мгновение острый луч яркого света. И тут же, семеня, из дому выбегает мужичок с кудлатою бороденкою и хитрым взглядом, в ватных штанах, телогрейке и рваной в трех местах кроличьей шапке. Это — содержатель пельменного притона. Подбегает к калиточке и спрашивает сурово:

— Чего надо?

— Здесь покупают гвозди шесть на восемь? — спрашивает мужик в тулупе и с санками.

— Гвозди уж неделю не покупаем, зато берем скобы три на четыре, — отвечает ему хозяин.

— У меня завалялась парочка, — продолжает загадочный диалог мужик в тулупе.

Тут хозяин открывает калиточку, и приговаривая: «А мы уж вас заждались», семенит впереди гостя, показывая ему дорогу.

Входят в дом, оказывающийся внутри много больше, чем можно было подумать, глядя на него снаружи. В доме жарко. Пахнет шампанским, дорогими духами, старым коньяком и пороком. По залитым ярким светом комнатам со штучным паркетом на полу холят томные дамы в полупрозрачных платьях, усеянных стразами. У дам тонкие сигареты в длинных мундштуках. У дам скучающе-ищущие лица опытных охотниц, алчущих заарканить какого-нибудь кота с обилием излишков и возможностей.

Тут же и коты. Все сплошь во фраках, сияют золотыми зубами, курят гаванские сигары и, изображая, что ведут важные беседы о политическом моменте и биржевом курсе, травят сальные анекдоты, а то и рассказывают, нещадно привирая, о своих похождениях. В соседнем зале крутят рулетку, в другом режутся в покер, еще в одном, громадном и высоченном, залитом светом восьми столамповых вызолоченных бронзовых люстр богемского хрусталя под ревущий оркестр, приехавший прямо из Берлина, сотня людей обливаясь потом уже полтора часа без перерыва танцует разухабистый фокстрот.

И всюду пельмени! Всюду! Это какой-то пельменный рай! Они лежат обильно политые маслом в манерных хрустальных вазах, что стоят в этом странном приюте пельменного распутства везде! Гости подходят, берут их вилочками и, запивая шампанским, смакуя, отправляют их в рот словно это устрицы какие. И вазы никогда не стоят пустые — только одна опорожниться публикой, как тут же проворные официанты с передниками приносят новую, где горой лежат только что сваренные пельмени.

И над всем этим орлом царит содержатель притона. Тот самый мужичок, что открывал калиточку человеку в тулупе. Но сейчас он уже во фраке, бороденка вовсе не торчит в разные стороны, а аккуратно подстриженная, в глазу сияет золотой оправой монокль, с шеи свешивается цепь мэтра Haute cuisine, а на груди сияет драгоценными каменьями командорская звезда неведомого, а от того вызывающего невольный трепет, ордена. По слухам, хозяин пельменного вертепа состоит в тамплиерах и был прислан к нам по тайным подземным ходам для умножения утонченной срамоты и прихотливого распутства.

Взойдя на эстраду, где разъяренный берлинский оркестр остервенело жарит джаз, тамплиер взмахом руки останавливает музыку и раскатисто с неуловимым акцентом произносит:

— Дамы и господа! А теперь гвоздь сегодняшнего вечера, то, ради чего все мы сегодня здесь собрались!

Подпольный подвижник беспутства делает паузу, набирает в легкие побольше воздуха и, словно факир, взмахнув обеими руками, громогласно возглашает с блестящей белозубой улыбкой:

— Пельмени сибирские!

И тут же толпа официантов побежала разносить подносы с драгоценными блюдечками, на каждом из которых лежит по два пельменя.
Эти пельмени приготовлены из того фарша, что доставили с разных концов восемь мужиков в тулупах — самых верных и самых тайных поставщиков подпольного заведения, доставляющих ему лучший, первосортный и свежайший товар.

И вновь полетели в потолок пробки с шампанским. Вновь взревел оркестр, вновь в неистовом танго закружилась толпа.

Но что за общество! Что за общество собралось в этой малоприметной избушке. Редко, когда такие люди и соберутся вместе, разве что на поминках или по случаю табельного дня. Вон губернатор, деликатно прожевывая пятый пельмень по-уральски, волочится за девицей с упругим нижним, плоским средним и выдающимся верхним образованиями. А вот и начальник внутренних сил, отчаянно пытается отыграться в рулетку. Тут же и другие не менее знатные столпы общества. А вот и человек, силой грозного властелина произведенный недавно в верховные судьи, ведет беседу, — угодники обороните, — с самим генеральным прокурором. Нешто они в Белокаменной наговорится не могли? А вот поди ж ты, приехали сюда, на периферию, в страну покрытой толстым слоем снега зяби.

Понятно, что такое общество просто не может обойтись без всевозможных проходимцев, плутов и аферистов самого разного помолу. Этот предлагает электрическое общение с Рамзесом II, показывая голографические картины плясок фараоновых под гармонику, ложки и балалайку. А тот сутулый мужик продвигает совсем уж пасмурную магию нанопокрытий всего и вся. Есть ребята и попроще. Они выбирают жертву и без излишних затей говорят ей:

— Вам страшно повезло! Вчера умер миллиардер Пол Кукман. Вы выбраны его наследником. Нужно только купить у нас утюг и фен.

Но куда же запропастился хозяин этого уединенного уголка? Где этот адмирал, что отважно ведет свой корабль в эпицентр разврата и сладострастия?

— Мать честная! Да вот! Вот же он только что, одевши валенки не снимая лаковых туфель и ватник поверх фрака, держа в руках полиэтиленовый мешок, набитый сибирскими пельменями, шмыгнул в маленькую потаенную дверку, замаскированную под зеркало и ведущую прямо к черному ходу.

— Что за диво? — думаете вы озадачено.

Но долго размышлять не получается. Внезапно гаснет свет. Потом, спустя мгновение кто-то истошно кричит:

— Полиция, облава!

Вы понимаете, что попали и крупно и, дожевывая на ходу последний нелегальный пельмень, ползете к столу, покрытому скатертью, свисающей до самого пола. Там, вы инстинктивно знаете это, вас ждет спасение. Вы заползаете под полог, а застаете целую толпу. Они все залезли туда где-то час назад и предаются там такому, что ни в сказке сказать, ни на ощупь воспроизвести. А вы впихнулись к ним со своим недожеванным пельменем в самый интересный момент. Радостно сообщаете им весть об облаве и слышите, как они, прервав свою негу, с натужным пыхтением приводят себя в пристойный вид, путаясь в трусах, брюках, юбках и платьях, а равно и прочих предметах дамского и мужского туалетов.

А снаружи доносится топот, крики и визги, команды: «Всем лежать!» и прочие звуковые последствия полицейской суеты. Наконец, дело доходит и до вас. Кто-то поднимает полог скатерти и яркий лучик фонарика утыкается вам в глаз.

— А вот еще один! Под стол закатился! — произносит неведомый и за шкирку выволакивает вас из-под стола и ставит стоймя, попутно бережно вас обыскивая и выясняя: — Колюще-режущие предметы, наркотики есть?

Но не обнаружив у вас наркотиков и сабель и выгребя из карманов все деньги, незнакомец теряет к вам интерес и оставляет стоять посреди зала. Тут-то вы и впадаете в удивление: заползали вы под стол в зале с золочеными люстрами, лепниною и зеркалами от пола до потолка, а оказались вдруг в выкрашенной зеленой масляной краской комнатенке, что призвана обозначать фойе самого затрапезного совхозного клуба. И пол не наборного паркету, а обычный досчатый, крашенный краской цвета кирпича. И стол, по которым вы сидели, вовсе не с резными причудливыми ножками, а обычный фанерный, да и накрыт не шелковой скатертью, а каким-то покрывалом. Да и одеты вы не во фрачный костюм вовсе, а в телогрейку. И на ногах черные валенки в палец толщиной в калошах «Треугольник», а в руках у вас ушаночка из искусственной цигейки. И с публикой что-то странное произошло — вся одета так, как вы. Только лица знакомые — вон губернатор в ватничке и несвежей тельняшечке на волосатой груди находится в образе тракториста Гены, а вот и генеральный прокурор воткнул в рот окурок «Беломора» и усердно изображает из себя скотника-осеменителя Виталия.

Опешив от такого метаморфоза, вы пытаетесь закричать, дабы скинуть наваждение и проснуться, но тут генпрокурор-осеменитель, подмигивает вам, добро улыбается, подносит пальчик к губам и украдкой показывает перо финки. Желание кричать пропадает само.
Внезапно растворяются обе половинки обычно заколоченных главных входных дверей и с мороза в клубах снега и пара, больше похожих на дым, четким строевым шагом входит Сам, облаченный в кожаное длиннополое пальто офицерского крою. Толи это Сам философ на троне, запретивший пельмени и введший хинкали, толи это содержатель пельменного притона, толи директор местного совхоза.

— Совсем распоясались, — произносит он мрачным и тяжелым голосом. — Ужо я вам!

Тут он взмахивает рукой, силясь показать, как он всем будет делать это «Ужо», но в этот момент полиэтиленовый пакет, что сжимает его рука вдруг прорывается, и из него на пол сыпятся сибирские пельмени. Они сыпятся долго, заваливая собой весь пол клубного фойе. А мешок не становится худее. Липкий пот паники покрывает вас, ибо вы понимаете, что еще немного и все, в том числе и вы, оказавшиеся в клубе утонут в этих пельменях. Вы лишаетесь чувств.

Приходите в себя от чувства холода, связанности и того, что вас куда-то странным образом тащат. Вы издаете стон, потом еще один посильнее, наконец, кричите. Тут вас роняют прямо в снег, и спустя мгновение вы видите улыбающееся лицо Василия генпрокурора-скотника.

— Ну вот и славно, — произносит прокурор-осеменитель, — а то я думал, что мне тебя так и придется до машины переть на себе.

— До какой машины? — произносите вы хрипло, еще не вполне придя в себя.

— До какой-какой? До той самой. Ты машину в Пельменовке оставил?

— Да, — отвечаете вы.

— Вот туда и идем. Три километра уже прошли, еще девять осталось.

На третий час пути вы, наконец, подходите к тому месту, где стояла изба-пельменный шалман. Но она какая-то странная: обвалившаяся и местами со следами старой многолетней гари. И вас совсем не удивляет, как еще несколько часов назад толпы самой утонченной публики могли поместится в ней и даже танцевать внутри нее жаркое берлинское танго. Вы замерзли, вам хочется есть и спать. И вы уже видите свой автомобиль.

Откуда-то появляются силы и вы вприпрыжку бежите к нему. Открываете дверь, плюхаетесь в сиденье и с полоборота заводите движок. Тепло пошло!!! И вновь хочется жить и радоваться жизни! И тут ваш взгляд падает на сиденье рядом с водительским. На нем лежит большой полиэтиленовый пакет, набитый сибирскими пельменями, а рядом открытка с портретом великого философа на троне, упразднившего пельмени и введшего хинкали.

Вы обалдело смотрите на портрет, и вдруг портрет голосом Никиты Михалкова произносит:

— Не шали!

И вы отчаянно кричите:

— ААААААААААААААААААААААААААААААААААА!

И просыпаетесь! И на ваш крик прибегает с кухни испуганная жена и, теребя вас, испуганно спрашивает:

— Милый, что с тобой?!

— Да ничего...

— Ничего? - спрашивает она недоверчиво. А потом продолжает — Ну, тогда умывайся, одевайся и будем лепить пельмени.

Но есть и такие люди, что пельмени не лепят, а едят покупные. Один такой любитель покупных пельменей наш участковый блюститель благочиния Савелий Анатольевич. Страсть как пельмени любит, а вот лепить их не любит. Говорит, что это у него с детства.

Он от деда любовь к пельменям унаследовал. И они перед каждым Новым годом лепили по пять-шесть противней пельменей. Лепили и потом выставляли на веранду на холод, чтобы пельмени замерзли. И вот как-то налепили они так пельменей, выставили, а пес, что жил у них, большущая овчарка, взял и сожрал все пельмени. Сам чуть не подох от обжорства и всю семью практически без угощения оставил.

С тех пор и разонравилось Савелию Анатольевичу их лепить. Но любовь к ним не пресеклась. Когда он по молодости ухаживал за супругой своей, то дарил, ей цветы, в парк водил. И там они долго ходили и ворковали, целовались, конечно, тоже . Без поцелуев тут никак нельзя. И однажды так гуляли-гуляли и проголодались.

И было в том парке два кафе. Одно просто кафе без названия, а другое с вывеской «Пельмени». Вот в пельменное кафе они и пошли, ибо и тогда девушка, а теперь уже супруга Савелия Анатольевича тоже пельмени любила и любит.

Пришли они, сели за столик, сделали заказ. Только тут такое дело: Савелий Анатольевич любит пельмени с бульоном, то есть с жижей, а его супруга, тогда девушка, любит без жижи. Приносят заказ — обе порции с жижею. Савелий Анатольевич подзывает официантку и строгим голосом сержанта милиции вопрошает:

— В чем дело? Я же просил одну порцию с бульоном, а другую без.

— Так мы так и сделали, — отвечает молоденькая официанточка, — все, как вы просили. Мы при варке в вашу порцию бульонный кубик положили, а вашей подруге кубик при варке не клали...

Вот такая сугубо поучительная и во всех смыслах морально-наствительная для пылкого юношества история произошла с полицейским работником Савелием Анатольвичем, когда он ел пельмени со своей девушкой.