Лунная притча №10. Как психолог Олег Денисович со своим клиентом пиво пил: papa_gen

Высоко полный месяц стоит
В небесах над туманной землей,
Бледным светом луга серебрит,
Напоенные белою мглой.
Иван Бунин

Я принципиальный и активный домосед. Люблю я длинными вечерами сидеть в жарко натопленной гостиной, в кругу семьи, слушать потрескивание камина и вой ветра в невидимых щелях, глядеть на падающий снег за окном.

Этак сидишь в окружении чад и домочадцев, проводя время за настольными развивающими играми типа подкидного «Дурака» на то, кто все-таки потащится через метровые сугробы до магазина за булкой и прочей провизией, поскольку все припасы уже сутки как съедены. Жульничаешь, конечно, не без того. А вы как хотели? Чтоб с моими отпрысками, да не жульничать? Они сами, кого хочешь, обжулят! Незнакомого с этими ангелочками человека в карты раздеть могут!

Ну, иногда и мне таскаться приходится. Это, когда я, забывшись несколько, делаю какое-либо неловкое движение, и все те четыре колоды козырей, что были спрятаны в рукавах моего парчового халата, вдруг сыпятся на пол. Тут уж ничего не поделаешь.

Под радостное улюлюканье детворы надеваешь ватные штаны, валенки, тулуп, берешь палку покрепче и бредешь в кромешной тьме по одним только тебе ведомым приметам в лабаз. А ветер вкруг воет волком, крутя снежные вихри и бросая их тебе в лицо. Но ты идешь, словно полярник-первопроходец на чуть теплящийся свет вывески «Мир здоровой пищи и алкоголя».

И вот ты уже на крыльце, резко открываешь дверь, впуская клубы морозного пара в царство гастрономии и бакалеи. Здороваешься с публикою густым басом, расстегиваешь тулуп, несущий непередаваемую смесь парфюмов козьего помета и слегка ферментированной селедки. А в лабазе тепло и уютно. Пахнет солеными огурцами и копченой колбасой. Музыка гвинейской народности Мандинге ненавязчиво играет.

Подходишь первым делом к источнику благодати, предусмотрительно устроенному хозяином заведения прямо у входа – поддержать елико мочно заиндевевших на морозе и ветре путников. Хряпнешь две-три стопочки коньячку, закусив их хрустящим соленым огурчиком, и всю зимнюю мороку как рукой снимает.

И ты, полный сил, желаний и возможностей врываешься в зал, а полы тулупа так и развеваются по сторонам, задевая собою зазевавшихся несмелых старушек, припершихся за здоровой пищей, и местных мужичков, зашедших за здоровым алкоголем. Сметаешь снедь десницею своею, не глядя: сельдь провесную и копченую, окорока, колбасы, не забываешь и про коньячишко, беря сразу пять бутылок, помятуя, что одну разопьешь дорогою.

Домой идешь, переваливаясь, останавливаясь каждые сто метров, чтобы влить в себя живительную влагу. Пьешь запросто, прямо из горла, смачно крякая после каждого дринка. Пускаешь скупую слезу, вспоминая домашних, столь бессердечно спровадивших тебя в эту опасную для жизни экспедицию.

Наконец, вот и родной забор. Допиваешь бутылку до донышка, и с декламацией дистихов Ориентуса, епископа Аухского врываешься в семейное гнездо. Радостные детишки, подобно коршунам набрасываются на приволоченный тобою кремовый торт и конфекты, жена ласково целует в лобик, приговаривая:

– Добытчик ты наш!

И вот она уже несет тебе аккуратно нарезанный сервелатик на тарелочке из костяного фарфору и слегка подогретый коньячек в графинчике богемского хрусталя. Тут же и тяжелая фамильного серебра стопочка. И вновь водворяется мир и душевный покой, а за окном нет ничего стоящего – там воют волки, бродят злые орки, совершаются полные мерзости поклонения Гингеме и Бастинде и свищет холодный ветер, гоня одну вьюгу за другой.

Но, чу? Что это? Ветер начинает умолкать, а метель и вьюга стихают. Тучи, только что нещадно стремившиеся засыпать землю метровыми сугробами, вдруг разбегаются. Дым из печных труб, клочками стелившийся по земле, неожиданно меняет свои намерения и устремляется столбами вверх. Начинает светить месяц, вначале робко и неверно, а потом и поярче. В небе мигают звезды, и им вторит снег, блестя мириадами стразов.

Тут-то и появляются дивные огоньки, видные только оку, полному мудроты. Зажигаясь то тут, то там, они не стоят на месте, но подобно светлякам неким совершают движения, сходные танцу, кружат, словно в странном и причудливом хороводе.

– Да уж не помутился ли рассудок у автора на почве испития бутылки коньяка? – возопит пылкий юноша. – Где это видано, чтобы светляки посреди зимы летали? Что он несет?!

– Нет, милый юноша, – отвечу ему я, – не помутился мой рассудок, но обретши новые силы, раскрыл поры свои, коими впитывает феномены, простому человеку невидимые и пониманию его недоступные.

Светляки эти суть адаманты учености. Некие символы, светящие нам в потьме невежества, указующие, что есть, есть еще люди, что трудами и усердием своим отгоняют от нас мрак дикой дремучести, неся нам огонь познания. Светочей науки обозначают сии огоньки, короче.

Обычный человек оные драгоценные каменья, блуждающие в небе, и видеть не может, как не замечает он и самих ученых мужей и дев, корпящих над его счастьем. Вот поутру в легком пальтишке, а то и пуховичке семенит такой человек за кефиром и прочим, нужным для дому, и никто, даже обильная своими телесами суровая кассирша Нюра не ведает, что ночи напролет Виктор Карпович сидит и думствует над проблемою: «Присущ ли вишне вкус, или он случаен?»

И как только Виктор Карпыч решит сей иероглиф Натуры, тут-то человечеству радость и настанет: начнем делать вишню из какого угодно подручного материала, даже из смеси картофельных очисток с опилками. Вы даже представить себе не можете, что за вишневое изобилие вдруг приключится. У каждого на столе будет утром стоять тарелка, да что тарелка, миска, да и не миска даже, а тазик с вишнями размером в добрый арбуз и по цене самой бросовой.

То-то благословенное время будет – ешь, не хочу! Некоторые даже, наверное, чудачить начнут, с жиру беситься. Но лучше беситься с жиру, чем с голодухи – вот, что я вам скажу. А всему виной будут теперешние медитации Виктора Карповича, что даже кассиршей Нюрою сейчас серьезным человеком не почитается.

Или вот по двору с двумя огромными авоськами, набитой гречкой, макаронами и тушонкою, степенной походкой шпалоукладчицы пятого разряда движется Нона Степановна. Ее так в округе и прозвали Нона-шпалоукладчица. И никто даже не догадывается, что она не просто так Нона Степановна, а подводный археолог. И авоськи, что она прет, не просто так авоськи – в них продукты для экспедиции.

Как снег сойдет и прилетят в наши края первые перелетные птицы, улетит она на теплое море, и будет там варить макароны и гречку с тушонкою своим коллегам, попутно неутомимо погружаясь в пучину морскую, вылавливая там со дна древние амфоры. Нона Степановна обычно сразу по две амфоры на поверхность поднимает. Уж как вцепится, так сразу две и поднимет. Ее за такой необычайный навык, выработанный еще в годы нежной юности, пришедшиеся на годы советского дефицита всего и вся, прозвали Нона-Краб.

Амфоры вылавливает разные, большей частью частично битые, но порой и расписные какие поднимет. А однажды она даже помогала знаменитому политику искать и поднимать амфоры. Он нырнул и сразу две увидел.

Вернее, так: он их еще в самолете внутренним глазом определил. А как прилетел, сразу побежал к археологам и тут же за своими амфорами нырнул. Он их уже схватить хотел, но не тут-то было – вокруг акулой плавала Нона Степановна и, тоже увидав эти амфоры, устремилась к ним. Толи она помочь политику хотела, толи инстинкт на хватание у нее сработал, но вцепилась Нона в них, что есть мочи, а потому даже под водо драка небольшая приключилась между политиком и его охраною и Ноно. Нона победила в итоге, шмякнув под водой двух охранников амфорами, а еще одного пребольно лягнув.

Но тут она вспомнила, что ее вообще-то отрядили для помощи великому политику, и всучила ему прямо под водой эти два драгоценных черепка с ручками. Политик ничего вначале не понял, но тут Нона вцепилась уже в него и вмиг вынесла его на берег силою своих атлетических рук и ног.

Тут, конечно, из-за кустов набежали журналисты и стали политика в разных позах с амфорами фотографировать и брать у него интервью про увлечение подводной археологией, а Нона незаметно уплыла. А потом ее наградили. Тайно. За выполнение важного правительственного задания.

Ей вообще-то орден обещали и квартиру в тринадцать комнат, но поскольку она драку с охраной учудила и майору Шабдурасутову расквасила подводно нос, дали ей медаль и трехкомнатную квартиру. А квартиру, что ей обещали дали поэтессе одной, что служила бухгалтером на ниве обороны. И хорошо, что не Ноне квартиру эту дали – в той квартире потом прокурорские работники военного министра в одних трусах поймали.

Вы представляете, чтобы было, кабы в квартире Ноны Степановны поймали военного министра в одних трусах? Страшно помыслить, чтобы с министром мог своими пудовыми кулачищами сотворить профессор Савельев, муж Ноны Степановны. Он хоть и профессор, но каждый сезон в особливом батискафе бороздит подводные бездны и даже, говорят, побил четырех подводных чертей. Так что хорошо, что военный министр не забрел в квартиру к профессору Савельеву.

И военному министру-затейнику еще повезло, что он не был отловлен в квартире член-кора Игнатьева, что каждый год, одевая особый балахон, выводит из наших городов тараканов, клопов и прочую квартирую нечисть и ведет ее в пустыню Кызыл-Кум, где она от голодухи и жары и погибает. Тут фантазия рисует ужасающие картины пожирания клопами министерских трусов. Вы только представьте: клопы, с причмокиванием пожирающие трусы министра, оставляя от них только лампасы.

И как министру потом без трусов быть, особенно военному?

Прокопий Карлович нас от клопов и тараканов не спасает. Но без дела этот испытатель Натуры не сидит. Он летает на дельтаплане, помогая стерхам добраться до зимовки в жарких странах. Летит, нацепивши огромный клюв, впереди стаи, указуя путь в Египет, а то и в Индию какую. В полете он кричит птичкам разные одобрительные слова, что, впрочем, не всегда можно произнести в обществе слабого полу, побуждает, в общем.

Национальный лидер, прознав про такую его дружбу с дикой природою, произвел его в полковники ВВС, полетал с ним на дельтаплане, и даже потрепал его по плечу.

А вот в читальном зале, ярко освещая помещение лысиной, сидит Борис Никонович. Вы, вероятно, думаете, что он читает прижизненное издание маркиза де Сада. А вот и не так! Нет, де Сада он тоже читает, но мимоходно и отчасти с ленцой. Он во всяких хитрых старинных картах высматривает, в каком месте в Уссурийской тайге устроить ему лежбище.

Залегши в нем, Борис Никонович, будет выслеживать уссурийских тигров и китайских браконьеров, что, сожравши всех тигров у себя, теперь хотят съесть их и у нас. Как только объект наблюдения появится, так отважный естествоиспытатель выскакивает из убежища и навешивает на него особый ошейник.

Вы когда-нибудь пытались надеть ошейник на тигра? То-то же! Про китайских браконьеров уж и молчу. А Борис Никонович уже их человек сорок захомутал. Как он это делает?! Тут без поллитры и не поймешь!

А в научном поиске без жидкостей, живящих течение умственных соков, редко обходится. Нильс Бор жил в доме, где был трубопровод с пивом. Ему пивоварня одна этот дом подарила, когда он Нобелевскую премию получил. Как получил, так пивовары на радостях и подарили ему дом с пивным трубопроводом. Теперь вы понимаете, почему с квантовой механикой все так не просто?

Кстати, про пиво. Один мой знакомый ученый, Олег Денисович, подвизается на ниве психологии. И решил он в видах нетрудового обогащения открыть кабинет, чтобы принимать в нем психологически страдающих граждан. Ну, там с фобиями всякими, зависимостями и пристрастиями.

Летом дело было. Приходит к нему такой клиент и клянет свою судьбу-злодейку: никакой радости в жизни не наблюдается. Никаких ярких переживаний. Было год назад одно радостное событие – нашел кошелек с пятьюстами долларами, да и то вспоминается с трудом и в тумане. Словно и не было такого.

Олег Денисович и так его по науке опрашивает, и сяк, а все ничего не выудить. Все клиенту постыло. Думал уже его спровадить без всякого совету и плату даже вернуть. И тут вдруг ни стого ни сего взял да и спросил:

– Ну, а мечта-то у Вас какая-нибудь есть?

Клиент сразу весь даже как-то приободрился и оживился:

– Да! Есть! Вот бы сейчас пивка холодненького!

А накануне у Олега Денисовича небольшой корпоративчик был, и в холодильничке пивко осталось. Вот он открывает холодильничек-то и достает оттуда бутылку запотевшего пива. Достает и наливает клиенту пиво в стакан. Себе тоже наливает. А как себя забыть?
Выпили они, чуток посидели, помолчали, а потом психолог клиента и спрашивает:

– Ну?

А тот ему, пожевав губами, и отвечает:

– Да... Пожалуй, мечта может быть и покрупнее!

Вот такая высоконравственная и весьма поучительная для пылкого юношества история имела место быть у практикующего психолога Олега Денисовича.