Я забыл. Я бежал. Я на воле.
Бледным ливнем туманится даль.
Одинокое, бедное поле,
Сиротливо простертое вдаль.
Андрей Белый
Бледным ливнем туманится даль.
Одинокое, бедное поле,
Сиротливо простертое вдаль.
Андрей Белый
Летом я люблю посидеть в гамаке под сенью широколиственных дерев. С томление неизъяснимым смотрю на белоснежные громады облаков, проплывающие над полем колосящейся ржи. Пребываю при этом в рассуждении о разнообразных предметах. Думаю обо всем: от политики до погоды, а равно и про введение мозгового однообразия.
Как-то имел суждение о судьбах современной литературы. Понял, что если вы желаете снискать успех у читателя, вам надо писать о гномах, размерах и гуманоидах. Еще можно писать про великанш и красавиц, но помните, что гном, размер и гуманоид - вот три символа, три иероглифа Натуры, на которые кидаются счастливые читатели.
Если великанши и красавицы есть, а гномов, размеров и гуманоидов нету, то внутренняя агрессия читателя, развитая посредством погружения в пучины, стремится найти выход. И читатель хочет ударить кого-нибудь по уху. Читателю от этого становится лучше, к нему приходит облегчение. Тут главное для автора не попасться под руку до того, как читатель вновь предастся своим водолазным занятиям.
Но как, скажите мне: как, донести до читателя мою боль? Я хочу, чтобы рожь колосилась, а начальство такого приказа еще не отдавало. И где тут гуманоиды с гномами и размерами? Даже пучин нету, разве что на горизонте маячат одичалые великанши и красавицы и прописки не требуют. Ими, великаншами с красавицами, и спасаюсь.
Тут какая-то неведомая сила подхватила меня, подняла в небо, понесла, а потом опустила на поле колосящейся ржи. По полю ходили голые великанши с плезирами необычайными и равномерно голые же прекрасные девы-воительницы. За ними и начал бегать в неведомо откуда взявшемся венке из васильков и сельдерея. Бегаю а омерзительно-склизкие гномы, торчащие из земли словно сморчки какие, глядят на меня обывательскими глазками и хватают липко ручонками за ноги. И чем быстрее бегу, тем больше карликов торчит из земли. И никакой мочи поймать дев и великанш нету. Да что поймать, догнать мочи нету. А девы смеются соблазно и манят.
Вдруг понял, что если бежать за девами не на прямки, а зигзагом неким, то карликов становится меньше. Побежал зигзагом. И почти одну деву догнал, но тут какой-то цепкий карлик таки ухватил меня за ногу, и я кувыркаясь упал.
Мигом вскочил, думая продолжить свою охоту, но оказалось, что я очутился в зарослях чертополоха и лопуха. С трудом выдрался на волю весь в репейнике. Понял, что угодил в место неведомое. Увидал избушку и пошел к ней спросить дорогу.
На завалинке у избушки сидели знатный олигарх росту высоченного и светская львица, лицом напоминающая лошадь. На олигархе была кепка, рубашка в клеточку, полосатые брюки и кирзовые сапоги. Олигарх курил «Козью ножку», аккуратно стряхивая пепел в ржавую консервную банку. На светской львице был кокошник, сарафан и лапти. Львица ела крыжовник из большого лубового решета, что стоял у нее на коленях. Ела не по одному, а запихивая в рот сразу пригорошню. Запихает, а потом сидит и чавкает, давясь. Олигарх на нее косо поглядывал, молчал, но отношение свое выражал покряхтыванием.
Подхожу, здороваясь. Олигарх кепочку снял и поклонился учтиво, а девица в кокошнике посмотрела на меня мнительно и только пуще стала есть крыжовник, запихав себе в рот добрую жменю, отчего сок даже у ней изо рта потек, и она, утерев его с лица рукавом рубахи белого холста, потом в этот же рукав трубно сморкнулась.
Приняв галантерейную позу, деликатесно справился о том, что за местность такая и как отсюда попасть домой. Олигарх отвечал, что они не местные, а приехали до тутошних эрудитов лечить девицу и кивнул на бронированный трактор «Беларусь» черного цвету, весь заляпанный дорожной грязью.
— Что за лихоманка напала? — вопросил олигарха.
— Властелин на нее порчу навел, — прошептал денежный мешок, поднося палец к губам и кося глазами в разные стороны.
— Как так? — взметнул я свои кустистые брови.
— Ох, вводишь ты меня в грех, господин хороший, — сказал олигарх, пожевал губами, сделал большую затяжку, загасил «Козью ножку», поплевав на нее, аккуратно положив в кепку, вздохнул и продолжил:
— Повадился он к ней во сне приходить. Придет и посильничает, обаяет ментально. Извел девоньку своими приходами. Спать не давал. Как только она глаза сомкнет, так он шмырк из форточки и обаяет.
— И?
— А она, понятно, не давалась. Думала, что это подколдунок какой под Властелина косит, а оказалось, что он сам и есть.
— Да как оказалось-то? — распалился я любопытством.
— А он ей знак прислал — приглашение на торжественный обед по случаю какому-то. Так и написал: «Просит пожаловать», и приписка: «Будут устрицы Белон». А она страсть как эти устрицы любит, вернее, любила.
— И что потом-то было?
— А она как поняла, что это сам к ней во снах ходит, на следующую ночь черту вокруг кровати мелом сделала и свечек всяких зажгла.
— И?
— Сделала все так и спать легла. Только заснула, он в форточку залетает и к ней, а круг перейти не может. Так всю ночь до первых петухов и летал по спальне в образе ящера с перепончатыми крыльями, поломав почти всю мебель. А как петух прокукарекал, он в телевизор влетел и там исчез. Только пятно в полэкрана в телевизоре и осталось.
— А дальше-то что было?
— А дальше было то, что порчу он на нее навел, — сказал олигарх.
— Да как навел-то и что за порча?
— А то ты не видишь: жрет крыжовник в неизъяснимых количествах, — сказал олигарх крякнув. — Она, значит, как все это произошло с его полетом по ее спаленке, Лигу реформ создала и запланировала митинг. Манифест выпустила и парфюм...
— А дальше?
— Что дальше? — угрюмо забурчал олигарх, поняв, что раскрыл почти всю тайну болезни светской львицы. — Что дальше? Дальше Властелин выступал по зомбоящику, а она как раз смотрела, готовясь его потом опровергать. Так он взял и взглянул на нее нехорошо из телевизора. Дотянулся, короче. И вот уже три дня, как она крыжовник пожирает. Вон, покуда сюда ехали, половину прицепа сожрала.
Тут девица стала плакать — решето у нее оказалось пустым. Олигарх взял у нее решето и пошел к прицепу трактора...
Пока он был занят своим делом, понял, что можно спросить у насельников избушки, как добраться до дому. Прошмыгнув в дом, увидел в нем шесть мужчин и шесть женщин занимавшихся колдовством, чародейством, гаданиями и предсказаниями. В старые книги, слюнявя пальцы, смотрят, бормочут что-то неизъяснимо-грозное, порошки какие-то растирают, да тут же сами и нюхают, варево какое-то на электроплитке варят. Эрудиты, в общем, как и сказал олигарх. И пахнет в доме учено: сургучом, кислыми щами, солеными огуцами и клопами.
Открыл рот, дабы спросить дорогу, да вместо этого вдруг выкрикнул: «Отцы-матушки, как жить дальше? Наставьте! Дайте совета!»
— Денег держись, да сильных и начальных людей, — отвечали мне насельники избушки хором, но не открывая ртов, а как бы чревовещали еле слышно, шепотом. — С деньгами да за начальными людьми и без ума проживешь, а коли поперек начальных людей пойдешь, да еще и без денег будешь, то и выйдешь пропащий совсем человек. Пустой, словно и нет тебя. Вон девицу, до крыжовника охочую, привезли. Так у ней хоть деньги и олигарх есть, а что у тебя-то с твоим умом еще есть? То-то!
— Запоминаю, запоминаю, отцы-матушки! — залепетал я, обливаясь умильными слезами от снизошедшей на меня благодати мудроты и простоты. — А что еще великого мне убогому скажете.
Тут самый старый и почтенный старец, видом ровно Дед Мороз, только что с кусками кислой капусты в бороде, достал с полки совсем уж древнюю книгу, обильно покрытую пылью и паутиной, сдул пыль, оттер паутину, раскрыл ее наугад и почал читать басовито-кучным гласом: «Подчиненный сытый и довольный получает несвойственные его положению осанистость и самоуважение, тогда как, для успешного и стройного течения дел, подчиненный должен быть робок и постоянно трепетен». Прочел и добавил, строго глядючи поверх перевязанных суровой ниткою очков и воздев к потолку крючковатый перст:
— Мозгуй!
Признеся это, он положил книгу на полку и, подойдя к печке, взял с лежанки картуз, в котором для затравки уже лежали всякие монетки. Взявши картуз, дедок ткнул меня им в грудь:
— Пожалуй на молитвенное поминание, — сказал требовательно прозорливый старец.
Порывшись в карманах шорт, нашел пятисотрублевую бумажку. Ее и положил простодушно. Старец нахмурил брови. Порылся еще. Нашел еще два пятисотрублевика. Положил и их. Учитель истины отложил картуз на подокойник и взял с него большой полиэтиленовый мешок, набитый грибами, похожими на мухоморы и бледные поганки, всучил мне его и вытолкал в сени.
Ощупью, зацепляясь за что-то головою, дошел до двери, открыл ее и оказался... Оказался на Невском проспекте, стоящим на выходе из ювелирного бутика. Из-за стеклянной двери на меня выпученными от испуга глазами смотрел мордастый охранник, что не мог понять, как я материализовался. Он понимал, что я существую, и меня можно даже осязать глазами, но откуда я взялся, он понять не мог.
Но впадавший в деменцию охранник меня мало волновал, ибо тут же вступило в голову: «Что подумают в обществе, если кто-то увидит меня в кедах и затрапезных деревенских шортах выходящим из ювелирного магазина с огромным мешком, набитым мухоморами?» Добро этот мешок только мухоморами был бы набит, так нет же, на нем еще и загорающая на пляже сисястая голая дева красовалась и надпись: «Курорты Сахалина ждут вас!» Спасла меня урна, стоявшая у входа в какую-то харчевню. Туда и запихал пакет с голой девицей и мухоморами.
Только избавился от дара деревенского пророка, как увидал его мчащимся по тротуару на роликовых коньках и помогающим себе лыжными палками. Когда дедок проезжал мимо меня, то подмигнул ехидно, а из его заплечного хипстерского мешка прямо к моим ногам выпала старая тетрадь. Поднял ее, открыл. На первой странице, изображающей титул, было каллиграфически выведено: «Тарактатъ». О чем трактат, понять было нельзя, ибо нижняя часть титула, где раскрывалась тема труда, была оторвана.
Не успел поднять тетрадку, как подбегают ко мне вьюноша и девушка и тараторят торопливо:
— Ах, как хорошо, что мы Вас нашли, а то все собрались, а Вы вдруг встали и вышли.
Тараторят, а сами на корчму показывают. А у входа в заведение, там, где обычно вывешивают завлекательно-несуществующие цены на бизнес-ланч, висит афиша с моей физиономией и надпись: «Известный мудрец приглашает на бизнес-завтрак!»
Вхожу в харчевню. За столиками сидит публика, да какая! Все сплошь директора и председатели правлений разных товариществ и обществ на вере. Многие с супругами. Они все расфуфыренные, а я в чем по полю за девами и великаншами бегал: в футболочке, шортах и кедах на босу ногу. Кой-где даже репейник остался. Хорошо, что не в веночке из васильков и сельдерея.
Посреди каждого столика огромное блюдо с пирожками. На каждом пирожке художественная надпись: «Твой кусок глобального пирога» и подпись скромная: «В. Путин». Но никто пирожки не ест. Все ждут. Ждут, когда философ новый, что-нибудь необыкновенное прорцыт. Философ, понятно, я.
«Ну, — думаю, — побьют сейчас. Эк меня сюда занесло-то». Думаю, а сам себе место выбираю, чтоб, значит, сесть поближе к выходу.
Наконец, сел. Стремясь оттянуть начало процедуры моего мордобития, налил с себе с важным видом минералки. Выпил ее, демонстративно смакуя, и уже готов был крикнуть с вызовом и рвя футболочку на груди: «Бейте меня!», как вспомнил про тетрадочку. Открыл ее, и уставился в текст. Смутно понимая происходящее, стал механическим голосом читать из нее вслух:
«Всякая реформа вредна уже по своей сущности. Что заключает в себе реформа? Реформа заключает в себе два действия:
1) отмену старого и
2) поставление на место оного чего-либо нового. Какое из сих действий вредно? И то и другое одинаково:
1-е) отметая старое, мы даем простор опасной пытливости ума проникать причины, почему то или другое отметается, и составлять таковые умозаключения: отметается нечто непригодное; такое-то учреждение отметается, значит, оно непригодно. А сего быть не должно, ибо сим возбуждается свободомыслие и делается как бы вызов обсуждать то, что обсуждению не подлежит.
2-е) поставляя новое, мы делаем как бы уступку так называемому духу времени, который есть не что иное, как измышление праздных умов».
Прочтя это, прервался, дабы испить воды. В зале стояла гробовая тишина, а лица слушателей, окаменев, выражали собой, если не изумление, то крайнюю степень удивления. У некоторых дам даже непроизвольно открылись рты и вытаращились глаза. В мозгу промелькнуло: «Пожалуй, бить не будут, скорее, сразу убьют».
Но тут вдруг начались робкие хлопки, а потом зал взорвался овацией. Слышались скандирования: «Браво! Бис!» Да все это было так громко и долго, что с Невского зашел патруль полиции, дабы выяснить нет ли ущерба благочинию.
Поняв, что нерв найден, решил продолжить. Заглянув в тетрадь, вдруг увидел листок бумаги, что торчал меж страниц заместо закладки. Вытащив его, почал читать: «В нашей стране есть один, к счастью, неолимпийский вид спорта — метание пончиков в желудочно-кишечный тракт мужчины в положении лежа перед телевизором. Это страшное дело! Мужчина, ведущий малоподвижный образ жизни. Он себе отвоевал площадку добытчика. В условиях городской квартиры добывать нечего, и он делает вид, что набирается сил перед тем, как пойти в жестокий, черствый мир для добывания денег. Переедание — большая проблема!» Увидел, что на оборотной стороне тоже есть что-то, перевернул листочек и продолжил чтение: «Если у вас под окнами проезжает кортеж президента, а вам очень хочется на него посмотреть, помните, что мужчина в форме может попросить вас не огорчать высшее должностное лицо страны своим истасканным внешним видом».
Тут уже зал взревел. Слышались восторженные крики: «Вот! Вот он новый вождь, что поведет нас к всевозможным перспективам!», «Дождались!», «Радость-то какая!». Некоторые энтузиасты и вовсе стали горячечно требовать взять меня и, как есть сидящего на стуле, внести в Зимний дворец или Смольный и объявить новым правителем, разослав в войска телеграммы о приведении к присяге.
Опасаясь кабы и в самом деле не внесли куда-то, учудя под моим соусом революции, вскочил со стула и стал раскланиваться. Оно, конечно, приятно, что публика столь радостно принимает твои идеи, но устраивать из-за них переворот как-то не хочется. Тем более, что я сам не знаю, чем в этом трактате дело кончается, а про автора сентенции о переедании и вовсе не догадываюсь.
— Сложно быть вегетарианцем, что не ест грибы: все время на восемьдесят процентов состоишь из гречки, — продекламировал я, и публика взвыла в неистовом восторге.
— Бродягам фарт, шпане дорогу! — выдал я, войдя в раж. И все, кто были в зале так выдохнули разом, что хрустальная люстра, висевшая в центре зала, вдруг закачалась и с нее посыпались подвески.
Началось паломничество. Барышни и дамы с лихорадочным блеском в глазах бросились ко мне за автографами. Помятуя, что времена нонче пасмурные и плюшевого мишку дома оставить нельзя, когда в магазин уходишь — вернешься, а он замки сменил и квартиру на себя переписал, всем ставил крест.
Потянулось и купечество с финансовыми воротилами. Один председатель правления банка, положивши голову на мою мускулистую грудь, стал рыдать, содрогаясь всем телом. Как мог утешал хворого, гладил его по голове, приговаривая: «Нужно чаще мыть голову. Изнутри». Это подействовало — содрогания кончились и банкир, утерев слезы галстуком, снял с себя котлы цены немалой, и надел мне на руку. Тут уже пошло и вовсе что-то невообразимое: в тарелку стоящую передо мною публика стала кидать браслеты, печатки, цепи, а одна дама, вздохнув глубоко, положила бриллиантовые сережки. Стали кидать и деньги. Много денег. Скоро деньги заполонили весь стол, вырастя в некий холм на нем.
Я уже стал мечтать о покупке острова в далеком и теплом море, где томные многоопытные креолки с цветами в волосах чесали бы мне пятки и свистели чижиком за обедом, но тут что-то звякнуло, и я проснулся. А во сне всегда так бывает: только находишься в полушаге от свершения самой заветной, самой сокровенной мечты, как поворачивается ключик в потаенной дверке, и тебя зовут на выход. Самое обидное, что без вещей.
Проснулся в гамаке от того, что был пребольно укушен противоестественным по злобности комаром, которого сумел прихлопнуть, еще частично находясь во сне, размазав изрядную порцию высосанной у меня крови по лбу. Хотел еще вздремнуть, но пребольная шишка моментально выросшая на месте укуса, уже не дала. Тут вспомнил, что приглашен с супругою на день рождения, а подарок еще не выбран. Пошел в дом смотреть подарок в «обменном фонде», по дороге напевая голосом Юры-музыканта:
Что такое мудрость — это опыт,
Опыт с волосатыми ногами...
В «обменный фонд» мы с женой складываем всевозможные бесполезные подарки или таки вещи, что у нас уже есть. Очень удобно — складываешь туда их, не распечатывая, а потом, когда позовут куда внезапно, то можно в нем что-то подходящее найти. Главное, чтоб упаковка цела была.
А позвали в гости к Сергею Данилычу, подвизающемуся на ниве государственного гадания и предсказания. Короче, человек покровительствует правильному истечению вод из облаков воздушных. То есть занимается чем-то неясным и двусмысленным. Но человек во всех смыслах солидный и даже женатый. И даже недавно купил себе новую квартиру, что говорит нам о том, что государственное гадание тоже доход приносить может.
Купил он квартиру, а в нее, понятное дело, надо первым делом котенка запускать, чтоб уют и тепло в доме было. Вот и завели они котенка. Прозвали «Лексусом». Почему прозвали так — не ведаю. А только котенок подрос и стал на улицу на гулянки проситься. А они его не пускают. Так зверь почал в тапки гадить.
Вот они подумали, и решили его снести к ветеринару, чтоб отрезал коту то, что на гулянки вынуждает. Супруга Сергея Данилыча ответственным назначила.
Делать нечего. Посадил он кота в мешок и повез. Приехал в лечебницу, записался к врачу. Там врачи вызывают животных по кличкам. Очередь подошла, выходит суровая дама-врачиха и говорит:
— У кого тут Лексус?
И тут какой-то мужик с бычьей шеей и золотой цепью, сидящий с попугаем в клетке, удивленно спрашивает:
— Ну, у меня, а что?
— Пройдемте на кастрацию! — говорит врачиха.
Мужика чуть удар не хватил.
Но Сергей Данилович его спас от апоплексии — успел вклинится со своим Лексусом.
Вот такая нравоучительная и во всех смыслах душеполезная для пылкого юношества история произошла с видным синоптиком Сергеем Даниловичем.
May 17 2013, 13:40:41 UTC 6 years ago
May 17 2013, 13:55:34 UTC 6 years ago
May 17 2013, 14:58:53 UTC 6 years ago
May 17 2013, 20:51:04 UTC 6 years ago Edited: May 17 2013, 20:51:39 UTC
May 17 2013, 21:04:21 UTC 6 years ago
May 18 2013, 12:17:56 UTC 6 years ago
Просто шикарно!!
Действительно, сплошные афоризмы.
Спасибо большое!))))))
" — Сложно быть вегетарианцем, что не ест грибы: все время на восемьдесят процентов состоишь из гречки", - запомню! Я ведь тоже вегетарианка.
Эх, хочу в гамак!
May 18 2013, 12:25:34 UTC 6 years ago
May 21 2013, 02:48:36 UTC 6 years ago
С Лексусом же забавно получилось и поучительно.
May 21 2013, 03:25:28 UTC 6 years ago