Вот оно! И, в предвкушеньи
Сладко бушующих новшеств,
Камнем в пучину крушений
Падает чайка, как ковшик.
Борис Пастернак
Сладко бушующих новшеств,
Камнем в пучину крушений
Падает чайка, как ковшик.
Борис Пастернак
Приглашая тебя, любезный читатель, на пир своего духа, я не имею иных помыслов, кроме тех, чтобы ты мог найти на нем блюда изобильные, сытные и вкусные. Чтобы встав из-за трапезы и сыто икая, ты помышлял только об одном, как найти диван или кушетку какую, дабы развалясь на ней, слабо водить по сторонам осоловевшими от щедрого угощения глазами, устало утирать с раскрасневшегося лица льющийся струями пот, да лениво отмахиваться платочком от надоедливых мух, так и норовящих сесть тебе на кончик носа. И чтобы никто не мог потом недовольно проворчать:
– Да, пожмотился хозяин, к такому в гости ходить, как на диету садиться. Вот у Едрен Прокопыча третьего дня литературный вечер был, уж так потчевал, так потчевал, аж силком пихал, еле отбился, а этот… Одно слово – скундыжник, в самом неприглядном современно-либеральном вкусе.
Труд писательский смело уподоблю поварскому искусству – там поддай жару, тут наоборот поставь на холод, здесь сахарку подсыпь, соли опять же, порой и перчику не пожалей, а иногда и малины добавь, - а как без нее? – а то и клюковки поразвесистей, но в меру, а случается так красного перца сыпанешь, что всякий вкусивший малюсенький кусочек, выпучит глазенки, откроет рот, да так и просидит час, не в силах не то что, позвать на помощь, но и дух перевести.
Вот, например, гусь молодой да упитанный. Чем не аллегория романа? Возьмет гуся в руки человек степенный, ведающий навыки кухмистерского дела, то и выйдет, если не шедевр, то объедение несказанное. И корочка есть, и не пересушен, а глотаешь, так жир сладостно по гортани в недра так и стекает. А подлива?! Это ж чудо, что за подлива! Да уже ради этой подливы верст сто проехать можно! И ни бурчаний, ни изжоги, ни грохота непотребного. К такому человеку с радостью, даже вприпрыжку в гости бежишь, боясь, как бы кто не опередил, да не съел все самые вкусные кусочки.
Но как мало теперь таких кухмистеров, так мало нынче и хороших писателей. Все больше выпускники кулинарных техникумов, строчащие романы, подобные полуфабрикатам каким, где бездна зазорных глаголов и лавина естественных, а больше противоестественных сцен призваны скрыть от читателя тот прискорбный факт, что вместо идей и слога, автор густо навалил соевую массу продуктов своего убогого умственного метаболизма.
Или другая напасть – фантасты. О! Что это за люди! Будто генетики некие, они вечно скрещивают яблоки с клопами, и хорошо, если с клопами, а не какими инопланетными чудищами, и вот из этого они устраивают непонятное варево, пахнущее весьма эксцентрично, плюхают в алюминиевую тарелку, наваливают сверху что-то странное, издалека смахивающее на разваренные итальянские макароны, но при ближайшем рассмотрении оказывающееся скоплением неких белесых организмов, копошащихся и извивающихся во всех трех измерениях. И все это заставляют есть, угрожая чуть ли не физической расправой.
А расплодившиеся, словно поганки после дождя, живописатели сцен из жизни эльфов?! Разве вы не встречали эту литературу, смело могущую быть сравнимой с подгорелым и плохо пропеченным пирогом с наполовину вытекшей фруктовой начинкой, что подает на стол хозяйка-неумеха, пытающаяся милой улыбкой скрасить гостям сомнительную радость поедания этого произведения кулинарного искусства?
Про авторов дамских романов и говорить срамно. Ощущение такое, что они сплошь имеют мозги, густо обсыпанные панировочными сухарями. Впрочем, мозги их читательниц, судя по всему, не только посыпаны этими сухарями, но уже и прошли термическую обработку, ибо такой крутой замес развесистой клюквы, малины, патоки, соединенный с литрами слез, нормальный человек переварить не в силах. Всяко либо в изумление впадет, либо плеваться начнет.
Тут с ними могут потягаться только писатели исторических романов, особенно те, что пишут в непринужденной манере «воспоминания будуарного канделябра». Начнешь читать такое, и уже на десятой странице возникает стойкое желание отловить автора где-нибудь в темном переулке, да надавать ему этим самым канделябром по голове.
А поскольку желание уподобляться этим дамам и господам нету никакого, то и стараешься, что есть мочи, дабы потешить тебя, дражайший читатель, чем-то вкусным и для ума и сердца полезным. Ведь не скажешь потом, что в литературу тебя силком или обманом завлекли. Нет же, сам приперся, почитая, что имеешь что-то, чем не грех поделиться с миром. Вот и приходится зорко оглядываться вокруг, примечая все ужимки и гримасы натуры. А она, натура, бывает богата ими, часто являя их тебе даже против твоей воли.
Решил человек предаться временному анахоретству, сокрыться от общества в видах отдохновения и неги, а равно потребления жидкостей, что убыстряют течение философских соков в груди. Причины этого могут быть различны: теща, постоянно генерирующая монотонный шум на заднем плане семейной жизни, неожиданный штраф, письмо счастья из податной избы, где просят уплатить внезапно открывшуюся недоимку, да мало ли какие радости могут сподвигнуть человека на уединение, всего и не перечислишь.
Берет такой человек в ближайшем магазинчике водочку, а кто побогаче, то и коньячишко, закусочки опять же, дерюжку штопанную, иной, впрочем, и ее не берет, газеткой обходится. Тут вариантов масса – кто предпочитает бесплатные газеты, что в видах увеличения нашего кругозору, пихают нам в почтовые ящики суровые трудники маркетинга и рекламы, кто просто подбирает не пойми что на улице, но истинные ценители предпочитают прессу экономического направления. И по размеру в самый раз, и страниц много, да и пишут в них люди совсем не чуждые жизнелюбия, привыкшие в видах экономического вдохновения смело экспериментировать с веселящими жидкостями.
Так вот, складывает мужичок все это в кошелку или авоську какую, и, отринув юдоль лицемерия и фальши, что мы привыкли именовать цивилизацией, устремляется в дикую естественность натуры. Устроится он в тенечке под дубом, а то и просто подберезовика из себя изобразит, разложит принесенную снедь, очистит да скушает неторопливо сваренное вкрутую яичко, макая его в спичечный коробок, набитый крупной солью, прихлюпывая и почавкивая, умнет помидорчик, а потом аккуратненько, чтоб не расплескать, нальет почти под самый край в пластиковый стаканчик водочки, да и выпьет залпом весь, морщась и занюхивая рукавом или еще чем приличным. И тут же выуживается солененькая килечка в палец толщиной, и так как есть, прямо с головой, кладется на кусочек черного хлеба и отправляется в рот. И без перерыва второй стаканчик, что уже не закусывается, а запивается в видах убыстрения всасывания колой или минералкой. И сигареточку, две три-затяжки… И наступает блаженство…
И теща, и жена, и лучащийся активной позицией начальник, и гаишник на дороге уходят куда-то вдаль, и человек начинает замечать порхающих бабочек, слышать поющих птичек, гудящих шмелей, жужжащих пчел. Даже мухи, эти вечные спутники нашего бытования, начинают вызывать у человека исключительно теплые, задушевные чувства. Им даже позволяется немного посидеть на кружочках сырокопченой колбасы и кусках ветчины, причудливо нарезанных перочинным ножиком.
И понимает человек, что жизнь не такая уж и плохая штука, раз есть в ней такие поляночки с березой или дубом, с птичками, бабочками, блестящими переливчатыми цветами жучками, со стрекозами, шмелями, пчелами и неунывающе-задорными мухами. А вот эта толстая, поглощенная пожиранием травинки гусеница, прямо-таки чудо природы, и за ее физиологией можно увлеченно наблюдать часами. Природа являет ему свой храм во всем блеске! И он в центре него! И начинает человек думать, что все эти жучки-паучки, птички и цветочки созданы исключительно для него, только ради его удовольствия.
И вот он уже в мыслях воспаряет над этой поляночкой, уже стремиться ввысь, уже и за пределы галактики улетел, уже помышляет себя великим завоевателем вселенной, покорителем Марса или еще какой никому не нужной планеты… И тут бац! Сверху привет от натуры прилетел. Аккурат на новые брюки. Раскидался, разбрызгался… Задирает человек голову к верху, а на суку ворона сидит, внимательно смотрит то одним, то другим глазом, разглядывает, паразитка, попала ли, и убедившись, что бомбардировка прошла успешно, победно каркнув, улетает по своим делам прочь.
Такую вот гримасу может явить мать-природа каждому из нас, наградить, так сказать, счастьем от всей своей широкой души.
Или, положим, дружки-приятели. Что есть они, как не воплощение неких темных, до конца не понятых наукой стихий? Подобно вороне той, врываются они в привычное течение жизни человека, в устоявшийся его уклад, волокут куда-то, ввергают его в такие приключения и передряги, в которые сам бы он по доброй воле ни за какие коврижки не полез.
Подкатывают прямо под твои ворота на слоноподобно-брутальных вездеходищах, изнутри сотрясаемых чем-то диким и разухабистым. Подкатывают и так скромно и даже смиренно, глядя чистыми, как родник, глазами говорят:
– Мы тут на рыбалочку собрались, на заимочке у Петровича леща половить, в баньке попариться, компанию не составишь?
– Какая рыбалочка, какой лещ посреди зимы в мороз за тридцать градусов? Ребята, да вы не офонарели часом?
– Так мы для сугреву по ящику водки на нос берем. Тебе как знатному рыбаку скидка, мы уже шесть бутылок для тебя купили. Еще закуски, как ты любишь. Ну, так поедешь? Ты смотри, там монументальные люди будут из высших сфер…
И как тут быть? Вот как? Откажешься, так потом прослывешь мартинистом и вольнодумцем, воротящим нос от начальства. А от начальства, как известно, все волшебство и благости в этом мире происходят: заказы, подряды, подмахивание, не глядя, нужных бумажек, порой составленных столь изыскано, что сам черт не разберет, что там понаписано. А поедешь…
Поехали как-то зимой на заимочку Петровича. Этаким караваном паломников-экуменистов. Прямо от придорожного заведения с веселой вывеской: «Не рыдай!» А перед этим такого снегу навалило, что многие в нравственном смятении хотели уж взад поворотить, да куда там. Снегу-то все пуще падает, так что даже не вполне и ясно, что лучше: до заимки добираться, али, поворотя, посреди лесу замерзнуть. В общем, хотели к обеду доехать, а доехали к ужину, да еще и продрогли все и вымотались, пока машины из снега откапывали да колею пробивали.
Но таки добрались. Тут, конечно, шум, гам и всеобщее веселие. Мол, сейчас в баньку, отогреемся, да и спать завалимся, а завтра с утречка помолодевшие апосля парилочки и крепкого сна пойдем подледно рыбаловничать – будем усердно над лунками сидеть и лещей офигенных задорно вытаскивать.
Но оказалось, что все не так-то просто. И дом и баню протопить еще надо, и стужа там стоит такая же, что и на дворе. Пока Петрович с приспешниками и клевретами бегал и суетился на предмет растопки и протопки, окоченевшие пилигримы сложили костерок, да не костерок даже, а некое языческое кострище, вкруг которого и начали под невесть откуда взявшиеся гармошку и балалайку совершать некое подобие хоровода. Каждый круг хоровода отмечали глотком веселящей жидкости. Прямо с горла. Угу. Сколько бродили, не помню, но бутылки две в процессе камлания каждый выпил точно.
Наконец, Петрович раскочегарил баню, и все танцоры замысловатой походкой отправились в обитель тепла, неги и гигиенических процедур. Со смешками и подмигиванием побросали полушубки, ватники, валенки, ватные штаны, кальсоны, ну и всю прочую сбрую, что носит на себе всякий добрый человек. Разобрали шайки-веники, нахлобучили войлочные шляпы, а кто пофартовее, так и старую фетровую шляпу напялил.
Сели, посидели. Стало как-то скучно. Жар есть, а пару нету. Нет, пар тоже есть, но какой-то не духовитый, не ядреный какой-то. Послали двух добровольцев из тех, что потверже стояли на ногах. Те, в чем мать родила, проворно сбегали до машин и приволокли три упаковки трехлитровых баллонов пива. Один баллон сразу вылили на камни, и вмиг пошел дух. Такой дух пошел, чудотворный! И стал чудеса творить с населением.
Один из властных и доблестных мужей, как-то внезапно приосанился, сидючи на лавочке, даже волосы у него во всех местах дыбом будто встали, ликом даже преобразился – был красномордый просто, а тут приобрел такой цвет, что прямо вишня, а не лицо. Приобрел он вишневое лицо, да и вопросил, икаючи, но со значением и отчасти сурово:
– А что у нас с женским полом?
А с женским полом было никак. То есть его просто не было. Пустил Петрович это дело на самотек, доверившись стихии и прихоти случая. А надобно, надобно было Петровичу предусмотреть этот нюанс, озаботиться на счет работниц околобанного сервису. Но блюститель благочиния уже вообразил себя седовласым профессором института растлениеводства и стал требовать, чтобы вызвали ему по телефону студентку для проведения практических занятий.
Петрович стал что-то мямлить про то, что в этом месте не то что телефон не ловит, тут и радио есть, если только на крышу залезешь или сосну какую. Глухомань, короче. Волки и орки по ночам бродят. Однако распалившийся сексоатль, уже ничего не слушал, вскочил с лавки и побежал в предбанник доставать трубку из своей правоохранительной телогреечки на каракулевом меху. Население естественно ломанулось за ним. Когда еще увидишь, что столь величественное лицо, окутанное клубами пара, подпрыгивая на одной ноге и размахивая естеством посреди зимнего леса, пытается вызвонить ведомую только ему Беспуту Румяновну?
Что там Гольбейн или Дюрер?! Вот истинный размах человеческой страсти! Скажу, не кривя душой: «Такие живые картины приятны глазу и запоминаются на всю жизнь».
Попрыгав пару минут, и убедившись, что слова про «не ловит» есть сущая правда, подвижник общественной тишины и покоя вбежал в предбанник, напялил валенки и зачем-то свою шикарную папаху, после чего, выбежал на улицу и, сверкая властными ягодицами, бодро полез по приставной лестницы на крышу.
Тут уже стал волноваться Петрович, справедливо опасаясь, что властное лицо со своим весом и неуемной живостью натуры либо проломит крышу, либо с этой крыши сверзится. Но случилось чудо! Сама Природа, сжалившись как над Петровичем, так и над впавшим в пароксизм страсти доблестным мужем, сыпанула на последнего с сосны, росшей рядом с баней, целый сугроб снега. Телефон выпал из руки сластолюбца, а сам он застыл остолбенело в несколько затейливой позе.
Как снимали его с лестницы, в которую он вцепился так, будто сросся с нею, как относили в дом, клали на постельку, заботливо укутывая одеялами, как поили с ложечки горячим чаем с медом и целебными травами, то все – особая статья, но история о сластолюбивом служителе ведомства благочиния навсегда врезалась в память участников того славного пикника. Хоть ни одной рыбы тогда и не поймали, но зато многие на полгода прекратили выходить в астрал.
Вспоминали за стопкой чаю как-то эту историю с одним властным мужем, что тоже на той достопамятной рыбалке был. Его Германом Степановичем зовут. Он, кстати, после того случая пить почти бросил и походы на сторону прекратил. Даже постоянной любовнице отставку дал. Стал все, что нажито непосильным трудом честного коррупционера, в дом нести, так что дом теперь у него – полная чаша.
С ним казус как-то был, что весьма поучителен для пылкого юношества.
Поехала однажды его супруга с детьми куда-то на отдых. Толи в деревню, толи в Хургаду какую полетела, не знаю, а только остался он дома один-одинешенек. Впрочем, нет, не один. Кот еще при нем состоял. Василием кличут.
И остались они, значит, вдвоем. День вдвоем, два вдвоем, свыклись уже со своей сиротской долей. Уже даже в стаю некую сбились. Ужинать даже стали вдвоем. Кот, значит, из миски колбасу ест, а Герман Степанович суп куриный из тарелки наяривает. Посмотрел Герман Степанович на своего товарища и дал тому кусочек курицы. Кот аж заурчал весь от радости. Тут телефон зазвонил, и вышел Герман Степанович в прихожую, чтобы взять трубку из мундира, что там висел. Возвращается на кухню, а в тарелке с супом кусок колбасы лежит.
Вот такая чудесная и во всех смыслах высокоморальная история приключилась с властным мужем Германом Степановичем.
July 18 2011, 11:26:35 UTC 8 years ago
Весело!
Подумалось-вспомнилось -"Если б у меня такой кот был..")))
July 18 2011, 11:28:35 UTC 8 years ago
July 18 2011, 11:49:16 UTC 8 years ago
July 18 2011, 11:57:13 UTC 8 years ago
July 18 2011, 12:38:01 UTC 8 years ago
July 18 2011, 12:50:30 UTC 8 years ago
July 18 2011, 15:26:24 UTC 8 years ago
July 19 2011, 03:04:56 UTC 8 years ago
Касательно ж живописателей сцен из жизни эльфов - увы, пирог-то не с фруктовой начинкой, хотя бы и дурно выпеченный, а, скорее, с промокашкой. ИМХО.
:)
July 19 2011, 05:42:59 UTC 8 years ago
July 19 2011, 04:49:07 UTC 8 years ago
Я аж заслушалась:)
July 19 2011, 04:53:29 UTC 8 years ago
July 19 2011, 04:55:00 UTC 8 years ago
July 19 2011, 05:11:41 UTC 8 years ago
July 22 2011, 11:24:22 UTC 8 years ago
особо тяжело пережил описание шедеврального гуся на голодный желудок
а от дружелюбия кота чуть не прослезился ))