давняя книга И.Н.Розанова "Литературные репутации".
а статей по отдельным авторам много. мне естественно приходят в голову тартуские: Зайонц о репутации Боброва и Грачева (юзер lenagr) о репутации Дельвига.
потом еще была книга М.Берга, но это перевод Бурдье на язык родных осин, неинтересно по-моему

работ море, из объемных и с полезным теоретическим введением можно назвать книжку Reifman, Trediakovsky: The Fool of the Russian Literature. Самые умные мысли о проблеме в целом, как это часто бывает, у Тынянова ("О литературной эволюции" или "Литературный факт").

Половина работ В. В. Розанова об этом. Вообще, конечно, море, но почти всё остальное читать невыносимо, и никто этого давно и не делает.

По сути, в той или иной мере литературной репутации писателей касаются в своих исследованиях многие литературоведы. Начните, к примеру, скажем, с Эйхенбаума и его учеников. А так - может быть, Вы бы предложили рамки, в которых вести поиск (например, интересует ли Вас какая-либо конкретная персоналия, кружок, "эпоха" и т.д.)

Понятно. Здесь, к сожалению, помочь не могу, т.к. мои познания исчерпываются всего несколькими самыми известными книгами (типа ходасевичевского "Державина" или зоринского "Орла" [да и то - к лит.репутациям в той книге относятся лишь некоторые сюжеты и, пожалуй, с натяжкой]). Я ведь занимаюсь другой эпохой и другим кругом проблем и специально проблемой лит.репутации писателей XVIII века никогда не интересовался...

Вообще репутация Хераскова, насколько я понимаю, должна была находиться в прямой зависимости от московского университетского (в т.ч. пенсионного) образования и сопутствовавших ей традиций, а критические отзывы -- только узкий верхний слой этих тенденций.

Отзывы Тургенева не отменяют "каноничности" Х. на тот момент, только подчеркивают. Сам Херасков зубастым волчонком язвил над Ломоносовым, а потом признал кумира -- потому что тогда так был устроен канон. По-моему, история Хераскова -- это история про сдвиги в образовательном каноне, которые совпали с понижением удельного веса этого самого канона. Нелюбезный вам Белинский -- показательный пример "от противного": он чужд канону как таковому, и для него поэтому нет принципиальной разницы между Херасковым и Ломоносовым.

Ну, есть его и жены письма к Сумарокову рубежа 50-х -- 60-х, где они живо играют в "сумароковскую партию" против "ломоносовской", и сам Херасков с язвительностью хвалит (неустановленную) пародию на Л.

Жены -- в Русском архиве, если не ошибаюсь, самого Хераскова -- в сб. "XVIII в.", вып. 11 примерно. Легко проверить, сборники расписаны на сайти ИРЛИ.

а падение интереса к эпопее, в принципе жанровая революция не сказалась?

Хераскова забыли тогда, когда все только и говорили про необходимость эпопеи; интересно, как датировать падение этого интереса. "Одиссеей" Жуковского?

Ну, в каком-то смысле он умер, а в каком-то -- продолжал давать побеги, "Руслан и Людмила" опять же, в которой новейший комментатор усматривает целый пласт отсылок к Бахариане. Учитывая похвалы Карамзина в "Письмах..." и общую московскую традицию, можно думать, что и Жуковский помнил о Хераскове, когда задумывал поэму "Владимир", а послание "Императору Александру" -- просто новая Россиада, с эпической сценой молебна в конце.

"Русланом и Людмилой":)
переводы Жуковского уже для другого служат. Безотносительно к проблеме создания русской эпопеи

А "Полтава"? А Гнедич? А "Мертвые души"?

совсем другое. в диалоге с жанром, но тем более другое
а перевод ... как бы это сказать... в соседней комнате, что ли

Ну, как Ахматова где-то говорит, жанр поэмы каждый поэт создает заново, и между "Петром Великим" Ломоносова и "Россиадой" можно указать самые глубинные и серьезные жанрово-тематические различия. Речь о другом, собственно: Херасков был забыт в литературном поле тогда, когда вопрос о поэме составлял один из нервов литературного развития. Хотя не сразу забыт: в 1820 г. ведь вышел херасковский двухтомник с одними "эпическими творениями"? Коммерческий проект, но тем более показателен.

У Ломоносова нет тассовского субстрата "священной эпопеи" о пути к Богу, при параллели государства и души христианина.

речь о том, что сюжет в смысле Шкловского, т.е. развертывание двух поэм строится принципиально по-разному, и стилистические средства -- при некотором общем фонде --отбираюся различно.

Простите, при всем восхищении Вашим интересом к Хераскову, немного напоминает рассуждение на тему "почему упала репутация Надсона".

это интересный вопрос, кстати, и на эту тему написаны, кажется, интересные работы. Да и Херасков не так плох :)

Мне кажется, прижизненная репутация во многом основана на вне литературных факторах, а когда человек и его окружение уходят, остается голый текст, который, не имея опоры в живой личности автора, оценивается уже совсем по другим правилам.Это, разумеется, не отменяет исторического значения того или иного писателя. Alexander Pope, несмотря ни на какие "смены парадигм" остается актуальным поэтом в англоязычной литературе. Может быть, более плодотворно было бы поставить вопрос, чего не было у Хераского такого, что привлекло бы к нему интерес потомства. Не кажется ли вам, что писатели его поколения все еще чувствовали себя учениками?

Английские исследователи хором констатируют, что Поуп прочно забыт широкой публикой, другое дело, что академическая наука там лучше умеет хранить канон, и профессионалы хорошо издают этого поэта и продолжают думать над ним. -- О "голом тексте" тоже речи нет, потому что Хераскова очень мало переиздавали, читателю второй половины XIX в. (периода "классической русской литературы") он был практически недоступен, как малодоступен и сейчас. Так что речь, собственно, о том, что в России хватало критиков, сбрасывавших не читая старье с парохода современности, но не хватало филологии, оберегавшей бы старейшую часть национального канона; заметьте, во всех остальных европейских литературах "старики", несмотря на сложность языка, занимают первостепенные места: Шекспир, Рабле, Данте и проч. Итальянский коллега-филолог удивился, услышав, что о Державине у нас написано меньше, чем о Пастернаке: в их филологической культуре занятия старьем обладают приоритетом в научном поле.

Согласен, что у нас прискорбно быстро забывают "стариков" и возвращение "восемнадцатого века" благороднейшее дело. И все же, на мой взгляд, следует отделять Читателя, как модус бытия, от Знатока, умеющего находить эстетическое наслаждение в тонкой риторической фигуре, в редком слове, неожиданной аллюзии и т.д. Знаток может наслаждаться чтением, к примеру, доносов, собранных Новомбергским, но вряд ли эти тексты входят в литературный корпус. Что касается Поупа, то речь не о широкой публике, у которой вообще как известно память коротка, а о литературе per se. Достаточно взглянуть на количество ссылок в интернете. Поэма в "Pale fire" Набокова, как вы помните, написана с ориентацией на Essay on Man. Собственно и W.H.Auden восходит к этой линии.

Память литературы -- и Набоков, и Оден тут хорошие примеры -- прямо связана с тем "каноном", а точнее, памятью о литературном прошлом, который устанавливается академической филологией. У Кибирова есть отличные стилизации под Тредиаковского, а откуда он знает про Тредиаковского? Из издания Библиотеки поэта. Смирдинское издание 1849 г., которое исследователю дает больше, такую стимулирующую роль вряд ли сыграло бы в наши времена. В. Ф. Марков, эмигрант, поэт и один из основателей русской науки о Серебряном веке, как-то выпустил статью о том, что существующий ранжир поэтов 18 в. (Ломоносов, Державин), никуда не годится, и главными величинами нужно считать Буслаева, Тредиаковского и М. Н. Муравьева. Все три автора к этому моменту были представлены в Библиотеке поэта (Буслаев в томе силлабиков). Вывод такой: если издавать, думать и комментировать, то для будущей литературы и Херасков, и Буслаев могут обернуться фигурами позначительней Пушкина -- считали же в 18 в. Ронсара незначительным предшественником Малерба; и такая подвижность "канона", обеспечивающаяся скучным академическим гробокопательством, лучше несгибаемой русской табели о рангах, которая -- скорее из умственной лени, чем из поклонения -- до сих пор повторяет оценки Белинского.

Вы абсолютно правы, Бог помочь. Вот, издали Боброва, будем думать.