Именно так на практике понимали и ценили большевики «пролетариат и беднейшее крестьянство». Характерно, что после революции большевики, оправдывая репрессии в отношении всего культурного слоя, на возражение, что его нельзя отождествлять с “буржуазией”, отвечали, что против них боролась как раз вся масса “небогатых прапорщиков” и указывали в качестве аргумента именно на внутреннее единство слоя, внутри которого «безродный прапорщик вполне мог стать генералом, дочь бедного учителя или низшего чиновника - губернаторшей, но этой возможности были лишены представители пролетариата».
Это внутреннее единство (хотя литературный образ “маленького человека” вытеснил из общественного сознания тот объективный факт, что и пушкинский станционный смотритель, и гоголевский Акакий Акакиевич принадлежали, тем не менее, к той общности, представитель которой ассоциировался с понятием “барин”) действительно существовало. При этом идеологам большевизма было прекрасно известно (многим – на собственном опыте), что вся масса «безродных прапорщиков» и «бедных учителей» вышла в основном из «рабочих и крестьян», но тех «нормальных» крестьян и профессиональных рабочих, которые прилично зарабатывали (средний заработок мастерового в СПб превышал содержание младших офицеров), в небольших городах жили в семейных коттеджиках вокруг заводов и учили детей в гимназиях (эти рабочие-крестьяне при большевиках пытались бастовать, уходили в белую армию и поднимали «кулацкие мятежи»), а не городских хулиганов и деревенских пропойц. А вот последние (разного рода случайный прифабричный сброд, «подсобные», «деревенская беднота») «пролетариатом» именно и были.
Беда, однако, в том, что этот элемент в современном обществе (не только европейском, но и РФ-ном) «как класс» исчез. Пришлось думать, что бы могло его заменить. Но ничего, кроме радикальных молодежных группировок и футбольных фанатов не обнаруживалось. Однако они, во-первых, слишком малочисленны, во-вторых, настроены разнополярно, в-третьих, неплохо контролируются властями, да и не обнаруживают к последним особой ненависти.
И вот последним достижением революционной (впрочем, контрреволюционной тоже, только с обратным знаком – как опасение; эти даже больше боятся, чем те надеются) мысли стало соображение, что таким «пролетариатом» могут стать азиатские гастарбайтеры. Достижение, прямо скажем, не очень удачное. Да, конечно, компактность проживания, оторванность от местного общества, максимально приниженное в нем положение… Но нет главного: им есть, что терять, это не вольные бродяги, работающие «на водку», а отсылающие деньги семьям на родину. Мотив, по которому они стали бы идти на баррикады, рискуя это потерять и без надежды рассчитывать что-то получить в чужом мире, не представим.
Если бы заселить столицу тем же элементом, но проживающим постоянно, семейно, на халяву и на положении уже как бы граждан (как в Европе), о чем-то можно было бы говорить – таким хотя бы есть, что приобретать (и они свои потенции неоднократно демонстрировали). Но если бы эта счастливая мысль и пришла в голову кому-то из «тайных революционеров» наверху, в РФ на это денег все равно бы не нашлось. Да и явно чужеродный элемент не слишком удачная находка для революции. У большевиков, конечно, была масса «интернационалистов», но лишь как дополнение к «красной гвардии» из «пролетариата» (если бы в февральском Петрограде бузила чисто или преимущественно китайская толпа, с ней даже при той же вялости властей обошлись бы все-таки менее церемонно, чем с требующими «хлеба» соотечественниками).
Но больше на роль «пролетариата» предложить некого. Так что опасающаяся «либерального переворота» с помощью «мусульман» патриотическая общественность напрасно беспокоится. Ему особенно и «происходить» не надо, а если потребуется, то будет разыгран спектакль, в котором власть уступит вполне мирной толпе «офисного планктона» без всякого «пролетариата».
