Соображения на этот счет интеллигентного ученого Л.Б. мне тем более доступны и по обстоятельствам его жизни и личности вполне уважительны. Но вот, например, мой школьный друг всю жизнь был рабочим (очень хорошим и непьющим). Его жутко раздражало, что, таща на себе «план», он получал лишь на 20 руб. больше алкашей; с неприязнью относился он к комсомоло-партийным активистам, смеялся над престарелыми «портретами» и вообще СВ не одобрял. Но другой страны у него действительно не было, и быть представителем ее величия ему нравилось: «Заходишь в своей форме в кабак (он служил под Прагой) – они на тебя смотрят, видно, что ненавидят, а – боятся, никто не пикнет; чувствуешь себя человеком – дрожите, гады». И здесь тоже возражать, что это «величие зла», а могло быть и «нормальное» - не имело смысла: ДРУГОГО на его жизни по факту НЕ БЫЛО и не предвиделось.
Однако, если что-то «другое» сколько-то реально предвидится, то явление, когда часть населения выступает против «своей» власти при поддержке внешней силы и убивает «своих», хотя и представляется с точки зрения всякой власти чем-то совершенно ужасным и недопустимым, но на деле - самое обычное и распространенное: большая часть гражданских войн проходит при поддерже той или иной стороны (а часто обеих) разными иностранными державами. Взять вот, хоть, напр., один из наиболее очевидных и ярких случаев.
Восставшие против своего короля североамерианские поселения обязаны своим успехом исключительно внешним силам: тому, что в войну с Англией вступили Франция и Испания, а потом еще и Голландия. Еще до вступления Франции в войну 80% пороха было поставлено им Францией, 90% оружия поселенцев у Саратоги – французское. Повстанцы потеряли за все время ок. 4 тыс. чел., тогда как французы – несколько десятков тысяч. Не говоря о многочисленных операциях в этой войне, где американцы вообще не принимали участия, на территории самих штатов французские войска всегда значительно превосходили колонистов, а в совместных операциях потери французов были выше американских (в закончившим военные действия Йорктауне - 186 французов на 88 американцев). Франция затратила и в 2,5 раза больше денег.
Восставших при том ни в малейшей степени не смущало, что они убивают «своих» - не только королевских солдат, но и таких же колонистов. Ибо активными сторонниками независимости была только треть поселенцев, тогда как треть была нейтральна, а треть – лоялистами, и число сражавшихся за и против независимости было вполне сопоставимо (армия Вашингтона единовременно не превышала обычно 12-14 тыс, а за все время событий в боях участвовало до 50 тыс. лоялистов). Как не смущало столетие спустя ген. Шермана во время марша через Джорджию, что он дотла разоряет «свою» страну. Ну, и как хорошо известно, вообще именно гражданские войны (между «своми») отличаются наибольшими жестокостями.
Вопрос, стоило ли или стоит выступать против «своей» власти при поддержке ее внешних противников, решается по здравому рассуждению, в зависимости от двух факторов: 1) знания о том, что из этого в результате получится (подореваю, очень многие пожалели о своем поведении в 1917); и 2) от принципиальной возможности достичь на этом пути успеха (одно дело, когда внешняя сила реально может помочь и заинтересована в замене данной власти на «твою», и другое – когда она заведомо не может или видит тебя лишь своим солдатом, а в «твоей» власти вовсе не заинтересована).
В настоящее же время беспокоиться за поведение соотечественников не стоит. Помешательство на новой экстремальной идеологии, обладающей прелестью новизны, случается даже не каждое столетие, а так против «страны своих» никто не пойдет, поскольку для абсолютного большинства идеология и характер режима действительно дело третьестепенное (тем более, что альтернативы в виде других «своих» где-то в эмиграции давно нет). Если со «страной» что и случится – то только по разумению и поведению самой «своей» власти, которая разберется со «страной» и без всяких внешних сил. 91-й случился не потому, что население «пошло против страны», а потому, что значительная часть элиты захотела жить «как люди», и предпочла поступиться «государственным величием» ради собственности, а окраинная – еще и соблазнилась возможностью быть «на равных» с иностранными президентами. Но населению менять это «величие» было не на что, и оно осталось хоть и не при нем, но при его идее, возложив надежду на его возврат на новую власть. И будет возлагать на каждую следующую.
Но вообще-то говоря, мыслящим в логике «была б страна, режим не важен», по идее, нечего беспокоиться и в том случае, если режим будет поставлен внешней силой: «страна»-то никуда не денется. Ну и вопрос, конечно, – какую именно территорию и почему считать «своей страной». Собственно, некоторая страна уже распалась, так что куском больше, куском меньше... А вот если имеется в виду конкретное видение хотя бы территории, то власть, идеология, режим и государственность еще как важны, ибо от них-то и зависит, какую территорию населению придется считать «своей страной» и какое именно население попадет в число «своих».
Подумал, насколько же я в этом отношении счастливее Л.Б. Мне не о чем беспокоиться. Будь на месте СССРФ что-то приличное, я бы сильно переживал, как бы моя власть не учудила чего-то нехорошего, что могло бы погубить мою страну. Но так как все самое плохое и в смысле «режима», и в смысле «страны» уже случилось (91 после 17 неизбежен), то худшего опасаться в принципе не приходится. А поскольку ото дна можно двигаться только вверх, позволительно даже и помечтать о чудесах. Ведь если какая-никакая Россия вдруг состоится – она свое возьмет.
