О страхе

Как насчет того, что большинство людей впервые ощущают страх смерти, будучи детьми, т.е. безгрешными еще, по большому счету, существами?

Человек это душа и тело. Дети в большенстве своем безгрешны потому что не имеют тел, все это будет потом, потом ...

Кажется, Вы меняете местами причины и следствия. Разве ужас Небытия появился только с возникновением идеи последнего Суда?

Этот ужас присущ человеческой жизни, сталкивающейся со смертью - жизнь не может объять Небытия, не может его преодолеть в себе, его бесконечность. И, в общем, человек из века пытается противостоять этому ужасу - в попытках населить Ту сторону какой-то внятной, теплой жизнью - гармонией эйдосов, как у Платона, рощами Персефоны, Тем светом...

Великие попытки обуздать Небытие составляют культуру человечества, его историю, взросление. Философия, религия, поэзия.

Получается, что ужас этот - не парализующ, но наоборот - подталкивает к действию, к противо - действию, к постоянному усилию души в заступании за-, к поиску ответа вот тут, по эту сторону.

И мотивы этого действия - есть, ведь, не только совесть, хотя, конечно, и она. Но утрата - даже просто предчувствие утраты - почитайте Верлена, "Стихи, за которые оклевещут" - разве это не входит в саму суть любви, не взращивает бережность и нежность? Разве зияние - не есть исток лучших стихотворений и высокой философии?

По эту сторону есть достойный ответ - творчество. В его ипостаси, отражающей Бытие, жизнь человека в ее цельности, противостоящую хаосу Небытия. Мы можем презреть посюсторонность плодов культуры - но высоту художника в момент вдохновения мы не можем преодолеть из повседневности.

Мы переживаем ужас - но способны в моменты творения подняться до осознания огромного единства и родства всего живого.

И если дело пойдет и о Суде, человеку есть чем отвечать - по самому большому счету.

То есть, усилие должно совершаться здесь, этот ужас - не пассивное начало и не причина уныния, и куда более оплодотворяющ и разнообразен, чем тяжелое предчувствие.


Благородство барана тут меркнет немного, конечно. Он не чувствует смерти, он чувствует усталость. Человек чувствует смерть. И бежать этого чувства напрасно. Нужно крайнее усилие души.

Да, естественно, за себя. Но ведь, в это "я" - входит и усилие собственной души, и культура всего человечества, опять же в собственном преломлении. То есть, тут есть диалектика, которой не избежать и в этом случае.

Что касается Смерти-Небытия... Небытие вовсе не так просто, если его проблему человечество решает на протяжении всей своей истории, и решение это, собственно, и составляет суть истории - по крайней мере, истории духа.

Смысл того, что я написал - не в том, считаете ли Вы возможным ино-бытие, а в том, что во-первых, ужас смерти гораздо древнее любой религии и любых философских воззрений, во-вторых, этот страх далеко не ограничивается совестью и ожиданием Суда, этот страх присутствует в самых высших проявлениях человеческого. В третьих, и - главных, мне не кажется достойным пессимистический и обреченный вывод. Нет, усилие может и должно совершаться по эту сторону, и оно не ограничивается усилием искупления вин, оно более плодотворно, более взывает к чувству родства в жизни.

Если задуматься, в этом нет ничего не христианского.

Не думаю, что это преодоление древними было чистым любопытством :) Иначе откуда бы столько поучений о спокойствии и достоинстве при уходе. Да, и вот, читая орфиков, к примеру, те фрагменты, что остались - этот ужас чувствуется: или - полное забвение, вода Леты, или - для избранных, совершивших усилие духа - память и по ту сторону. Гомеровские тени и запах крови... Хотя, конечно, монолог Сократа - о беседах на том свете впечатляет спокойствием, да. Но это все же, - желаемое, пример, исключение.

В Европе традиционалистский взгляд кончился с Ренессансом. Об этом хорошо написано у Ортеги-и-Гассета в Лекциях о Галилее, кажется. До этого присутствие Бога в жизни было практически непосредственным, повседневным. Ренессанс как бы отодвинул Бога, сделал его частью обрамляющего пейзажа. Перво-двигателем, запустившим движение и отошедшим в тень.

Мне лично тут кажется начало огромного бытийного кризиса, который развивается и по сей день. Вы правы, "традиционализм" достаточно твердо решает вопосы о счетах человека со смертью и дает ответы - на основе Веры - и на вопросы этой стороны.

В фильме "Леди Джейн" очень трогательный и глубокий момент прощания влюбленных перед казнью - мол, подожди меня там, я скоро... Кладбища, как места прогулок и размышлений, архитектура.

И вдруг этот положительный ответ "вынут" из человека. По эту сторону все просто замечательно - торжество тела и жизни. Но вот вскрылось зияние Небытия - и видно, как это проникло даже в верующих - как Паскаль в "Опытах": "Меня ужасает молчание этих огромных пустых пространств".

И культура не смогла дать удовлетворительного ответа. В результате технического прогресса непосредственное столкновение со смертью становится все реже, но каждый опыт такого столкновения - из-за отсутствия ответа на этот огромный вопрос - все разительней.

Отсюда и ужас, мне кажется.

Были достойнейшие попытки ответа. Кант. Достоевский. Хайдеггер. Но опыт двадцатого века в этом смысле совершенно катастрофичен. И перспективы страшные.

Но, с другой стороны, если и ждать ответа сейчас - то только со стороны именно культуры.

И "Цена человеческой жизни" - на самом деле, лозунг очень двойственный.

Мы переживаем момент, когда именно цена жизни становится камнем преткновения. Прошли страшные войны, кризис бушует, но урок не извлечен, и мы переживаем нашествие новой Орды. Не собранной как-то географически или политически, но огромной массы индивидуальных воль, интересов, направленных на убийство и уничтожение.

И вот оказывается, что прежде вопроса о Бытии, культура должна дать ответ новому варварству о подлинной цене жизни.

Заболоцкий в "Рубруке" хорошо описал "божественных" монголов в кожах, с бабами и лошадьми, всегда готовых немного поубивать.

Тут опять же нужна мобилизация, родство живого и желающего Быть, картина Бытия живого - равностоящего любому сверхценному, и воплощающего это сверхценное, Бытия, которое, противостоя смерти, рождает общность и высокое родство - в Родине, в любви. Единственное, что сейчас держит - это культура, творчество.

То есть, дорога далеко не проста, и, мне кажется, эту сторону оставлять в пренебрежении, мол, "грехи наши" нельзя, особенно сейчас.

Если задуматься - тут многое приводит к тому, о чем вы пишете в своем Журнале.

Мне кажется, Вы с водой выплескиваете и ребенка. Не бывает совершенно отдельной культуры. И Катулл, и, к примеру, Ли Бо - мировая культура, а значит, и наша. Итальянцы, строившие русские храмы. Объединяться тут как бы не с кем и разъединяться не с кем особенно.

Да, поскольку человек есть человек - есть и человеческая культура - не та, "общечеловеческая", а на самом деле никакая, которую сейчас силой навязывают.

Себя вспомнить - да, обязательно. Но при этом удержаться от автаркии. Иначе воспоминание будет абсолютно напрасным - и мы очнемся самим собой в Московском Княжестве.

Русская культура - и в этом ее отличие, которое хорошо бы всегда иметь в виду - по своему характеру мировая. Через нее масса наций и народов видит широкий мир. И мы не можем ее обособить до такой степени, чтобы она была тихой уютной культуркой небольшого народа в разумных пределах "исконных" земель. Вернее, сдав и изнасиловав все, что можно - можем, конечно. Но это будет уже мутация, и мутация проигрышная.

Должно, на мой взгляд, быть некое равновесие наследования - вспоминая себя, вспоминать и мир. Сохраняя язык, сохранять и его мировое звучание. Вспоминая историю - держать ее связь с историей мировой.

Мне кажется, это единственный, хотя, конечно, очень ненадежный шанс. Другие - совсем фантастичны.

Чтобы прочесть Катулла, нам нужно перевести его с латыни. На русский. А Ли Бо - с китайского. Опять же на русский

Да-да, именно. И нашей, русской, культуры хватает на то, чтобы сделать это на высоком, а часто - высочайшем уровне! И дать выход на Ли Бо - для огромного числа наций, культура которых не может сделать такое усилие. Мы можем, имеем право наследства - и не стоит от него отказываться.

Что касается кладки - Вы разговариваете сейчас с человеком, который живет в городе русских соборов 12 века, в часе ходьбы от Покрова-на-Нерли.

И скажу, Вы очень глубоко заблуждаетесь. Русские храмы - есть в огромном смысле - выражение мироздания. В мироздание нельзя "заходить". Посмотрите на Дмитриевский собор - в него не нужно даже "заходить" - огромные стены того самого молящегося мира - слои резьбы - Небо и Земля, святые - и человек на чистом фоне, на своем месте в этом мире, поднимающий голову... Нет, тут вы абсолютно не правы. Так же и про Рублева можно сказать - мол, мазал кисточкой. Русские принимали итальянцев - и принятие это - вот, через архитектуру давало им самим сил, русскому - сил. Русская вера - в огромном смысле - и наследование. Равностоящее, могущее совладать с наследством.

Вне такой связности, наследования - очень давнего и глубокого - нет русской культуры.

Русские безусловно самобытны - но часть этой самобытности, русскости - в мировом объеме русской культуры, в переводе и приятии - и передаче, транслировании мира.

Насчет Пушкина на пуштунском Вы правы. Насчет Катулла на русском - нет. Почему? Потому что у русских есть Батюшков, есть Пушкин, есть творческие силы и способности встать в переводе вровень с Катуллом, не потерять его, но окружив широким полем переводов, исследований, книг - наследовать и стать на уровне Катулла. Посмотрите, как Батюшков родился из Итальянской речи. И то, что в пуштунском изводе оказывается переводом и адаптацией слов - в русской реальности оказывается культурным наследованием огромного пласта, причем, наследованием оплодотворяющим, разительно умножаемым.

Почему бы и не Европа, если Пушкин преумножает Европу? Почему и не итальянцы, если мы можем наследовать им - и создать свое, превышающее и при этом родное? Почему бы и не Китай?

Первое, от чего России надо избавиться - от чувства бессилия. От желания забиться в норку. Превратиться в самодостаточную касту. Это и будет смерть. Причем, опять же - и потря шанса и для мира.

>А задумывались ли вы когда-нибудь о том сколько благородства и силы в старых русских крестьянских поговорках, связанных со смертью? Ведь отношение к смерти этих простых и бесхитростных людей было совсем не таким как у нас.

Да. Совсем не таким.

"Иван и Ондреян понимали свое положение, ясно предвидели свой близкий конец и отнеслись к этой неизбежности спокойно и великодушно.
Они рассудили так: "Не мы первые, не мы последние. Мало ли нашего брата пропадает в относах морских, пропадает в кораблекрушениях. Если на свете не станет еще двоих рядовых промышленников, от этого белому свету перемененья не будет".
По обычаю надобно было оставить извещение в письменной форме: кто они, погибшие, и откуда они, и по какой причине померли. Если не разыщет родня, то приведется, случайный мореходец даст знать на родину.
На островке оставалась столешница, на которой чистили рыбу и обедали. Это был телдос, звено карбасного поддона. Четыре четверти в длину, три в ширину.
При поясах имелись промышленные ножи- клепики.
Оставалось ножом по доске нацарапать несвязные слова, предсмертного вопля. Но эти два мужика -мезенские мещане по званью - были вдохновенными художниками по призванью.
Не крик, не проклятье судьбе оставили по себе братья Личутины. Они вспомнили любезное сердцу художество. Простая столешница превратилась в произведение искусства. Вместо сосновой доски видим резное надгробие высокого стиля.
Чудное дело! Смерть наступила на остров, смерть взмахнулась косой, братья видят ее - и слагают гимн жизни, поют песнь красоте. И эпитафию они себе слагают в торжественных стихах..."

Борис Шергин
"Для увеселенья"

На самом деле, если убрать инстинкт, получается,
что каждый боится по-своему.
В соответствии со своими представлениями о смерти.

+.