К вопросу о секретности советских репрессий

мне кажется, такой фактор как международное общественное мнение тоже нельзя полностью сбрасывать со счетов

это так, но ведь большевиков поддерживали -- или по крайней мере были к ним дружелюбно нейтральны -- и более солидные силы, те, кто стоял за международными СМИ, определенные еврейские или проеврейские круги (для них большевизм означал конец угрозы погромов в России) -- и они были, я думаю, более щепетильны. По крайней мере бравада кровью со стороны сов. власти их бы покоробила.

Сов.власть ведь никогда полностью не порывала с миром капитала (была и торговля и Альберт Кан) -- так что...

Логично.

Но стремление все прятать было присуще советскому строю само по себе. Например, сокрытие факта расстрела семьи царя. Хотя этот факт они вполне могли бы объяснить внутри страны своим гражданам.

:))

Ну не знаю уместно ли сравнивать деятельность инквизиции с репрессиями большевиков. Всё-таки оная боролась с не выдуманными врагами, а криптоиудейским, криптомусульманским и протестантским подпольем.

согласна

К тому же беззакония инквизиции преувеличены

Учитывая царившие в 15-17вв. нравы, не отличавшиеся гуманностью(мягко скажем), количество вынесенных инквизицией смертных приговоров было исчезающе мало на фоне светских инстанций. К примеру, того же Дж. Бруно очень долго уговаривали отказаться от своих "научных" изысканий.

Не соглашусь таки. Описываемая вами логика сохранения тайны несомненно возможна и могла иметь место в иных случаях.

Однако к советскому периоду это неприменимо. Так, если мы возьмем террор 37-38, то это четко проведенная сверху спецоперация, что хорошо видно по графику. Который представляет из себя ровную низкую полку до и после, а 37-38 это два столба, подобные "башням-близнецам".

Кроме того, вы сами упомянули о БУМАГАХ, и это самое главное. Прятать трупы имеет смысл от населения лишь. От начальства прячут бумаги, а в СССР в отношении репрессий этого и близко не было. Все честно документировалось. В этом плане советские репрессии были совершенно прозрачны для руководства.

В отношении более раннего времени можно упомянуть о знаменитых квотах на расстрел, которые спускались сверху или утверждались сверху.

Кроме того, тот же террор 37-38 не был тайной ни для кого из госсужащих, он был массовым и создавал ощущение "придти могут за каждым". Этого масштаба не скрывали, да его и нельзя было скрыть в ситуации, когда арестовывали твоих знакомых, сослуживцев и друзей.


Что касается вашего аргумента "для большевиков легитимность была буржуазным предрассудком".

Это не так, потому что большевики не мыслили понятием легитимность вообще, я подчеркивал, что для общества низкой культуры легитимность существует лишь как интуитивное понятие, слабоосознанное.
Что там большевики, я сегодня не могу донести смысл понятия до читателей! Которые мне пишут, как вы видели, "я мол вас так понял, что легитимность это право сильного" и прочее :)


Большевикам было плевать не на легитимность, которая на сознательном уровне и для современного человека не существует (в том смысле, который я имею в виду), а на буржуазную законность - "продавать свое зерно это государственное преступление" (с). Но при этом в 37-38 большевики таки проводили формальные судебные процессы.
То есть приговоры были и они были официальны, расстрелы в тот период были официальны. Это ни в коем случае не тайные ото всех репрессии. Новости об арестах видных деятелей вообще были в газетах и судебные процессы освещались.

Они тогда реально все делали вбелую.

И лишь когда дело доходило до массы трупов или до воплей допрашиваемых, срабатывала то самое подсознательное, интуитивное понятие нелегитимности действий.


Еще раз подчеркну, это мне видится крайне интересным моментом - понятие легитимности не совпадает не только с понятием формальной законности (о чем у меня и спич), но и с уверенностью в своей правоте. У меня в посте комментаторы этого не понимают ("буду стрелять в кого мне кажется правильным" - нет, не будешь). Ты можешь считать себя и дело революции охуенно правым, арестованного считаться за чмо и лично ему ногти отрывать, но при этом ты одновременно прекрасно чувствуешь, что твои действия сцуко нелегитимны. И ты будешь ныкаться в подвале как маньяк, а потом будешь прятать трупы.

Вот в чем охуенность понятия легитимности. Даже отомороженный палач, снимающий кожу с допрашиваемых, отлично чувствует нелегитимность своих действий - причем неважно, интеллектуал он или дикарь.

Соответственно, я хочу вывести понятие легитимности на уровень сознательного понимания. Отделив его от понятия текущей ситуативной законности и от понятия собственной правоты.

Потому что и то и другое это просто фигня. А вот легитимность это то, за что спросят даже на том свете.

Это говорю вам я,
Магдалена,
бывшая женщина-полицейский.
Как видите,
я не в крови по колена,
да и коленки такие ценятся.
Нам не разрешались
никакие «мини»,
но я не опустилась
до казённых «макси»,
и торчали колени,
как две террористские мины,
над сапогами в государственной ваксе.
И когда я высматривала в Буэнос-Айресе,
нет ли врагов государства поблизости,
нравилось мне,
что меня побаиваются
и одновременно
на коленки облизываются.
Как дылду,
меня в школе дразнили «водокачкой»,
и сделалась я от обиды
стукачкой,
и, горя желанием спасти Аргентину,
в доносах рисовала
страшную картину,
где в заговоре школьном
даже первоклашки
пишут закодированно
на промокашке.
Меня заметили.
Мне дали кличку.
Общение с полицией
вошло в привычку.
Но меня
морально унижало стукачество.
Я хотела
перехода в новое качество.
И я стала,
контролируя Рио дель Плату,
спасать Аргентину
за полицейскую зарплату.
Я мечтала попасть
в детективную эпопею.
Я была молода ещё,
хороша ещё,
и над газовой плиткой
подсушивала портупею,
чтоб она поскрипывала
более устрашающе.
Я вступила в полицию
по убеждениям,
а отчасти -
от ненависти к учреждениям,
но полиция
оказалась учреждением тоже,
и в полиции тоже -
рожа на роже.
Я была
патриотка
и каратистка,
и меня из начальства никто не тискал,
правда, насиловали глазами,
но это - везде,
как вы знаете сами.
Наши агенты
называли агентами
всех,
кого считали интеллигентами.
И кого я из мыслящих не арестовывала!
Разве что только не Аристотеля.
В квартиры,
намеченные заранее,
я вламывалась
наподобие танка,
и от счастья
правительственного задания
кобура на боку
танцевала танго.
Но заметила я
в сослуживцах доблестных,
что они
прикарманивают при обысках
магнитофоны,
а особенно видео,
и это
меня
идеологически обидело.
И я постепенно поняла не без натуги
то, что не каждому понять удастся, -
какие отвратные
у государства слуги,
какие симпатичные
враги у государства.
И однажды один
очень милый такой
«подрывной элемент»
улыбнулся,
глазами жалея меня,
как при грустном гадании:
«Эх, мучача…
А может быть, внук твой когда-нибудь
на свиданье придёт
не под чей-нибудь -
мой монумент…»
Он сказал это, может, не очень-то скромно,
но когда увели его не в тюрьму,
а швырнули в бетономешалку,
бетон выдающую
с кровью, -
почему-то поверила я ему.
Он писателем был.
Я припрятала при конфискации
тоненький том,
а когда я прочла -
заревела,
как будто пробило плотину,
ибо я поняла
не беременным в жизни
ни разу ещё животом,
что такие, как он,
и спасали мою Аргентину.
А другого писателя
в спину пихнули прикладом при мне
и поставили к стенке,
но не расстреляли, подонки,
а размазали тело его
«студебеккером»
по стене
так, что брызнули на радиатор
кровавые клочья печёнки.
Все исчезли они без суда.
Все исчезли они без следа.

Проклиная своё невежество
патриотической дуры,
я ушла из полиции
и поклялась навсегда
стать
учительницей литературы!
И теперь я отмаливаю грехи
в деревенской школе,
куда попросилась,
и крестьянским детишкам
читаю стихи
этих исчезнувших -
«desaparecidos».
А ночами
я корчусь
на безмужней простыне,
с дурацкими коленками,
бессмысленно ногастая,
и местный аптекарь
украдкой приходит ко мне
и поспешно ёрзает,
не снимая галстука.
Даже голая
с кожи содрать не могу
полицейской формы.
Чтобы дети мои и аптекаря
во чреве моём потонули,
я глотаю в два раза больше нормы
противозачаточные пилюли.
Некоторые мечтают
хотя бы во сне навести
полицейский порядок,
чтоб каждому крикнуть:
«Замри!»
А я каждый день
подыхаю от ненависти
к любому полицейскому
на поверхности земли.
Ненавижу,
когда поучает ребёнка отец,
не от мудрости
полысевший,
ненавижу, когда в педагогах -
и то полицейщина.
Так я вам говорю,
Магдалена,
бывшая женщина-полицейский
и, к сожалению,
бывшая женщина…

Да хотя бы потому, что комми изображали себя строителями Светлого Будущего и на это работала вся Пропаганда, а тут трупы исковерканные напоказ - не срастется такой Франкенштейн!

так СССР позиционировал себя, как самое прогрессивное государство победившего пролетариата и боролся за "Мир во всем мире" чистыми руками под гимн "Интернационала"!

Утро красит нежным светом (а не кровищей) стены древнего Кремля...

да, большевики даже гордились классовой борьбой (т.е. уничтожением людей)

когда же комми победили в ГВ и создали СССР, "светлому и прогрессивному" образу страны, борющейся за освобождение людей труда от гнета рабовладельцев-капиталистов, заляпанные кровью спецовки чекистов абсолютно противопоказаны...

Существует объективный факт: Карлсон летал не имея лицензии пилота и без разрешения на ночные полёты над городом.

Гипотеза ОЧЕНЬ правдоподобная. Благодарю.

А был ли мальчик? У моей матери 4 сестры, родившиеся в 20-е и 30-е года. Посадили только одного из мужей (он был каким-то транспортным начальником, любил выпить). Все остальные были в порядке.
Почему из Германии такое количество фотографий из лагерей, горы трупов. А из СССР ничего похожего?

=посадили только одного из семьи, пил=

--- семечки! щепки.

А лес то валят.

Рациональное общение с демшизой принципиально невозможно.
Сектантский формат мЫшления не пропустит.

Я тут тоже думал, что извращенцы и убийцы должны, скорее, фиксировать следы своих преступлений. А нормальные люди прятать. Значит, комуняки были нормальными?

Интересно.

Существует одна еврейская страшилка про то, как евреев свозили в лагерь, а они и не знали, что убивать, и до последнего не догадывались, т.к. охранникам из заключённых (т.н. Kapos) было запрещено говорить под страхом жуткой смерти, и вот одну женщину привезли, а некий капо оказался ее близкий друг, и он ей сказал (что тут делают холокост), а она давай кричать об этом, а ей не поверили окружающие новоприбывшие, а эсэсовцы схватили женщину и болтливого капо и прямо их в печку, так-то, дескать, хранили эсэсовцы тайну своих злодеяний.

Есть в этой истории что-то от вероломного убийства тысяч вернувшихся / сдавшихся на милость офицеров в Крыму в 1920 г. или сожжения красными людей в топке парохода Синоп на одесском рейде за год-два до этого, но вдохновения рассказчикам было, где черпать. Не обязательно в своей семейной истории...