Вслед за этим император Александр I в 1808 AD признал необходимым учредить, “для лучшей удобности снабжать полки исправными унтер-офицерами”, “учебный гренадёрский батальон”; в следующем 1809 AD был учреждён второй такой же батальон, a цесаревич Константин Павлович, в свою очередь, признал нужным завести для той же цели “учебный кавалерийский эскадрон”.
Разрешая унтер-офицерский вопрос, Аракчеев не освободил и полки от подготовки унтер-офицеров, требуя, чтобы на роту и эскадрон было в год подготовлено определённое их число (2—3 человека).
Одновременно Аракчеев попытался разрешить и штаб-офицерский вопрос путем командирования в учебные батальоны капитанов, дабы сделать их “знающими штаб-офицерами”.
Учреждение запасного рекрутского депо имело целью “сбережение людей и комплектование полков не необразованными рекрутами, a молодыми солдатами”.
Эти депо должны были служить также практической школой для молодых офицеров.
Для этого Аракчеев признал необходимым из выпускаемых в офицеры дворян 142 человек ежегодно прямо в полки не отправлять, a посылать сперва в запасное рекрутское депо, где они под руководством опытных офицеров, становясь учителями рекрут, завершали на практике и свое полученное наскоро “научение”.
За общим ходом дела в депо наблюдал главный командир запасных рекрут, состоявший под одним непосредственным начальством военного министра и получавший от него одного все “разрешения” и указания.
Последние заключались, между прочим, в следующем: “на предмет обучения рекрут поставлялось ввиду”:
- “чтобы не изнурять людей и отнюдь за ученье не наказывать, ибо ошибки в учениях зависят больше от понятия, которое не y всякого человека равно; следовательно, чтобы довести рекрута до желаемого совершенства, надобно употреблять время и старание, дабы не побоями, a благоразумным растолкованием и ласковостью дойти до того”
- “напротив, ленивых рекрут (следует) в штраф заставлять чаще учиться и писать в фурлейты”
- “отличных рекрут в поведении и ученье иметь всегда на замечании и пред другими давать им преимущество, переменяя рекрутские воротники на красные суконные, поручая в команду им других и напоследок производя в ефрейторы”
В общем запасные рекрутские депо:
- представляли для армии значительный кадр молодых солдат для действующих полков
- давали значительный кадр учителей как офицеров, так и нижних чинов
- имея строевую организацию, могли служить кадром для формирований и выделять маршевые батальоны
- давали возможность установить комплектование полков молодыми солдатами, a не рекрутами, чем значительно увеличивалась постоянная боевая готовность полков
- и, наконец, явились хорошей школой для систематического проведения в жизнь разумных “понятий” в деле образования солдата и содержания его
Особенную услугу оказали депо в Отечественную войну 1812 AD, послужив кадром для формирования резервных армий.
Для надлежащей оценки деятельности Аракчеева надо принять во внимание, что ему приходилось работать при условиях военного времени: 13 января 1808 AD он был назначен военным министром, a с 14 января ему пришлось уже готовить корпус войск, предназначенный “для некоторого предприятия к движению в Финляндию”, обратившегося потом в войну.
Одновременно с устройством будущей Финляндской армии Аракчееву приходилось заботиться об усилении Молдавской армии, которая вела войну с Турцией, a также обеспечивать войска, охранявшие Балтийское побережье "противу действия Англии", и не забывать войска на Кавказе.
Деятельность Аракчеева в русско-шведскую войну 1808—09 AD долго оставалась в тени, a между тем в деле покорения Финляндии он сыграл большую и активную роль.
Имея дело в качестве военного министра с главнокомандующим, который не пользовался доверием государя и армии и не выделялся военными дарованиями, Аракчеев вынужден был во что бы то ни стало направить дело так, чтобы никакой главнокомандующий не мог затормозить благоприятного исхода кампании.
Поэтому он прежде всего исключил всякую неопределенность отношений с графом Буксгевденом, сообщив ему 16 января 1808 AD высочайшее повеление, в силу которого вся переписка, не только по продовольствию армии, укомплектованию, снабжению деньгами, вещами, оружием, снарядами etc., но “и вообще по движению войск, расположению их, учреждаемых планов к действиям и успехам, какой происходить будет”, велась главнокомандующим единственно только с Аракчеевым, кроме случаев, где потребно донесение Е. И. В.
Вместе с тем Буксгевдену было сообщено, что Аракчеев будет оказывать ему "пособия" во всех отношениях.
Эти "пособия" коснулись прежде всего вопроса о снабжении армии, которое в эту войну было устроено вполне надежно.
В продолжение полутора лет военных действий армия всегда имела за собой запасы провианта настолько достаточные, что затруднения в довольствии испытывали порою только те её части, к которым доставка питания, по условиям обстановки и по отсутствию перевозочных средств, оказывалась невозможною.
Для характеристики деятельности Аракчеева по этому вопросу ценным является следующий рассказ Д. Б. Мертваго, бывшего генерал-провиантмейстером действовавшей в Финляндии армии.
Беседуя с Аракчеевым o средствах снабжения войск хлебом, Мертваго сказал, что единственным средством исполнить все своевременно явилось бы приказание всему С.-Петербургскому гарнизону печь хлебы и пересушивать его в сухари.
Аракчеев сейчас же, “постучав в колокольчик”, призвал адъютанта и велел ему составить соответствующий приказ.
Огромный и важный проект, сильно помогший армии, был осуществлен моментально благодаря энергии и решимости Аракчеев брать все на себя и быстро, с одного слова, схватывать предмет и понимать идею.
Артиллерия в эту войну, по свидетельству всех историков, явилась наиболее подготовленным и благоустроенным родом оружия, и этим, по общему признанию, она была всецело обязана Аракчееву.
Когда же в армии обнаружился недостаток боевых припасов, Аракчеев немедленно командировал на театр военных действий директора артиллерийского департамента, генерала Меллер-Закомельского, предписав ему “все оное устранить собственным везде присмотром и присутствием”.
Из числа мероприятий, осуществленных Аракчеевым и имеющих особое значение, заслуживает упоминания распоряжение о том, чтобы полки выступали в составе 2-х батальонов, оставляя в 3-м батальоне малопригодных к походу людей (больные, рекруты etc.).
Значение этого организационного мероприятия было таково, что в 1810 AD оно было узаконено, причем в полках первые батальоны назывались действующими, a последний — запасным батальоном.
В 20-х числах февраля 1808 AD Аракчеев, с высочайшего соизволения, и сам прибыл в армию, чтобы на месте ознакомиться с состоянием её и разрешить многие вопросы политического и стратегического характера.
“Чтобы оказать все учтивство, главнокомандующему армиею принадлежащее”, рассказывает в своих воспоминаниях Д. Б. Мертваго, Аракчеев надел мундир и шарф и явился к Буксгевдену.
Тот принял Аракчеев по-домашнему. “И на другой день учтивства оказано не больше”.
Д. Б. Мертваго полагает, что это обстоятельство вооружило Аракчеева против Буксгевдена и повлияло на смену последнего с поста главнокомандующего.
Однако все историки согласно признают, что личные впечатления Аракчеев несколько ослабили значение доносов на Буксгевдена приставленного к нему в качестве эксперта по финляндским делам интригана и честолюбца генерала Спренгспортена, и Буксгевден оставался на своем посту до начала декабря 1808 AD, хотя целый ряд высочайших резолюций на донесениях и реляциях Буксгевдена (“вздору бездна, дела мало”...) красноречиво свидетельствует о крайнем недовольстве императора Александра им и его способом ведения военных операций.
В августе 1808 AD в высочайшем присутствии и при участии Аракчеева состоялось совещание с целью разобраться в положении дел в Финляндии, на котором выработан был новый план военных действий, разработанный маркизом Пауллучи, и послан Буксгевдену.
Обиженный этим, последний подал прошение об увольнении его от должности главнокомандующего; отставка была принята.
Покидая армию и считая виновником всего происшедшего Аракчеева, Буксгевден послал ему письмо, полное упреков за всё и, между прочим, за “уничижение” звания главнокомандующего, “почтенного от всех и всеми веками”.
Многие историки называют это письмо “мужественным”; не оспаривая этого эпитета, должно, однако, сказать, что оно было направлено не по совсем точному адресу.
Основываясь на недоверии и нелюбви государя к Буксгевдену, против него интриговали в Спб. многие, но Аракчеев едва ли не менее всех, ибо для себя он ничего не искал от смены главнокомандующего.
И современники верно это поняли.
“Многие находили его (письмо) не дельным, — вспоминает И. П. Липранди. — Многие не оправдывали его содержание", находя, что в нем Буксгевден, недовольный за многие сообщения ему высочайшей воли Аракчеевым как военным министром, “излил на него всю желчь свою...”
На место Буксгевдена главнокомандующим был назначен генерал Кнорринг, которому император Александр и предложил выполнить давно задуманный им план движения трех наших корпусов через Ботнический залив на шведский берег.
Но и Кнорринг, подобно Буксгевдену, стал уклоняться от выполнения этого плана.
Среди многих генералов он также не встречал сочувствия.
Только один Багратион по поводу его сказал: “прикажут — пойду”...
Тогда, чтобы сломить упорство Кнорринга, по совету французского посла при русском дворе, был послан в армию Аракчеев.
20 февраля он прибыл в Або и, по общему признанию, “проявил энергию замечательную”.
Все затруднения, встреченные как главнокомандующим, так и начальниками обеих северных колонн (Барклай де Толли и графа Шувалова), были устранены, войска укомплектованы, продовольствие собрано, перевозка его организована, настроение вождей поднято.
Так, в ответ на жалобы Барклая де Толли, что главнокомандующий не дал ему надлежащих инструкций, Аракчеев писал ему:
“Генерал с высшими достоинствами в оных и нужды не имеет.
Сообщу вам только, что Государь Император к 16 марту прибудет в Борго, то я уверен, что вы постараетесь доставить к нему на сейм шведские трофеи.
На сей раз я желал бы быть не министром, a на вашем месте, ибо министров много, a переход Кваркена Провидение предоставляет одному Барклаю-де-Толли”.
Через четыре дня после этого (4 марта) Барклай де Толли двинул свои войска через Кваркен...
6 марта возобновил военные действия и граф Шувалов...
“Друг мой, — писал Аракчееву Государь 7 марта, — я тебя не могу довольно благодарить за все твое усердие и привязанность к себе... Поведение Кнорринга бесстыдное, и одно твое желание, чтобы я не сердился, удерживает меня вымыть ему голову, как оного он заслуживает... Я не могу довольно нахвалиться твоею решимостью, и оною ты мне оказал настоящую услугу...”
К письму приложен был указ, которым Аракчееву вверялась власть неограниченная во всей Финляндии и право “представлять сей указ везде, где польза службы того востребует”.
Казалось, все было хорошо налажено для последнего удара Швеции:
- отряд графа Шувалова шел к Торнео
- отряд Барклая де Толли переходил Кваркен
- авангард Багратиона подходил уже к шведскому берегу
Государственный переворот, совершившийся в Стокгольме 1 (13) марта — низложение короля Густава IV Адольфа, — помешал выполнению плана императора Александра.
В эту критическую минуту для Швеции нельзя было допустить появления русских войск на шведской земле, и поэтому шведский главнокомандующий предложил генералу Деббельну, занимавшему Аландские острова, начать переговоры с русскими о перемирии на неопределённое время, до начала переговоров о мире.
Парламентёру Деббельна действительно удалось уговорить Кнорринга; оставалось только подписать конвенцию о перемирии.
Но в это время прибыл Аракчеев и разорвал ее.
Он заявил шведскому парламентеру, что цель экспедиции продиктовать мир в столице Швеции, и потребовал, чтобы шведские войска сдались военнопленными.
Тогда парламентер вызвался доставить в Стокгольм предварительные условия мира, предложенные русскими. Аракчеев на это согласился, считая, что цель экспедиции уже достигнута: шведы согласны на мир.
Но шведы его обманули.
Прежде всего Деббельн использовал это согласие для приостановки движения Кульнева из Гриснегамна к Стокгольму, заявив Кноррингу, что ожидаемый Аракчеевым уполномоченный прибудет для переговоров о мире на следующий же день, но при условии, чтобы русский отряд не ставил своей ноги на шведскую землю.
Кнорринг отозвал назад Кульнева и вернул Барклая де Толли из Умео, но шведы обманули.
Вместо уполномоченного для переговоров о мире в главную квартиру нашей армии прибыл лишь курьер с письмом к государю.
Рассерженный Аракчеев требовал возобновления военных действий, нового занятия Умео и Гриснегамна.
Но Кнорринг и его генерал-квартирмейстер Сухтелен поддались убеждениям шведского парламентера в бесцельности и опасности дальнейшего движения русских войск через Ботнику и наконец вырвали y Аракчеева согласие на приостановку наступления.
Историки наши, до сих пор охотно отыскивавшие в Аракчеев только одно дурное и умаляющее его деятельность, не находят слов, чтобы в достаточной мере осудить его за это согласие, которое в их глазах свело к нулю все заслуги Аракчеева в деле покорения Финляндии.
Однако император Александр, крайне самолюбивый и потому очень ревниво относившийся к исполнению им самим задуманной и разработанной зимней операции, обрушил свой гнев лишь на Кнорринга, отлично понимая, что в вопросах не административных, a оперативных Аракчеев не мог не считаться с мнением главнокомандующего и его генерал-квартирмейстера (начальника штаба).
Когда уже наконец мир со Швецией был заключен, император Александр I на другой же день прислал Аракчееву орден св. Андрея Первозванного при письме, в котором, между прочим, говорилось: “посылаю то, что по всей справедливости тебе следует”.
Аракчеев упросил государя взять орден обратно, отметив на рескрипте, что последний “находился y него с 12 час. дня до 7 час. вечера”.
Тогда государь “в воздаяние ревностной и усердной службы военного министра” графа Аракчеева приказал войскам отдавать “следующие ему почести и в местах Высочайшего пребывания Е И. Вел.”
Сам Аракчеев в следующих словах очертил свою роль и свою деятельность в русско-шведскую войну:
“Я не воевода и не брался предводить войсками, но Бог дал мне столько разума, чтобы различить правое от неправого.
Буксгевден почитал меня своим личным врагом — и крепко ошибался.
Тот мой враг, кто не исполняет своего дела как следует.
Я воевал с Буксгевденом его собственным оружием — его резонами, против предложенного им перемирия, и если бы слушал всех да не столкнул Барклая на лёд, прямо в Швецию, то мы еще года два пробились бы в Финляндии”.
В конце того же 1809 AD Аракчеев, обиженный тем, что проект учреждения Государственного совета выработан был императором в полной тайне от него, и видя в этом акте недоверие к себе, подал прошение об отставке.
Император Александр I не принял такового и письмом, в котором вопреки обыкновению обратился к Аракчееву на “Вы”, просил его при первом свидании решительно объявить, может ли он, император, видеть в нем “того же графа Аракчеева, на привязанность которого я думал, что твердо могу надеяться, или необходимо мне будет заняться выбором нового военного министра”.
Аракчеев, однако, своего решения не изменил.
Тогда государь предложил ему на выбор: оставаться военным министром или же быть председателем военного департамента Государственного совета.
Аракчеев выбрал последнее; и 1 января 1810 AD сдал должность военного министра.
Покидая её, Аракчеев сделал следующую характерную надпись на одном из прокладных листов принадлежавшего ему Евангелия:
“Января 1 дня 1810 AD В сей день сдал звание военного министра.
Советую всем, кто будет иметь сию книгу после меня, помнить, что честному человеку всегда трудно занимать важные места государства”.
18 января состоялся приказ о новом назначении Аракчеева, причем за ним были сохранены звания члена комитета министров и сенатора.
28 июня того же года государь поручил Аракчееву устройство первого военного поселения.
До сих пор Аракчеева считают инициатором этого учреждения, но упускают из вида, что еще в начале 1810 AD граф Н. С. Мордвинов (адмирал и государственный деятель), видя невозможность в уменьшении великого числа содержимых войск, высказал государю мысль, что вопрос об уменьшении расходов на содержание армии мог бы быть удобно разрешен учреждением “усадеб для полков”, a затем уже подал об этом особую записку сам Аракчеев.
В донесении своем государю о Елецком поселенческом полку, 13 марта 1817 AD, Аракчеев так излагает историю этого дела:
"Благодетельное внимание к заслугам победоносных Ваших воинов внушило В. И. В. в 1810 AD мысль, достойную Отеческого Вашего о них попечения: дaть им свою оседлость, — соединить в определённых округах земель все возможные для них выгоды и, вместе с тем, удовлетворить всем видам благоустроенного правительства Великой Империи.
Угодно было Вам удостоить меня доверенностью в исполнении первого опыта поселением одного батальона Елецкого пехотного полка; руководимый непосредственно Вашими наставлениями, я ничего более не делал, как только исполнял в точности Высочайшую волю Вашу...
Но тем не менее счастливым себя почитаю, что употреблен был В. Вел. при таком предприятии, которое, с полным приведением оного в действо по плану В. Вел., должно основать и навсегда упрочить благосостояние Российского воинства со всеми неисчислимо выгодными последствиями во всех государственных соображениях..."
Таким образом, Аракчеев, являясь исполнителем высочайшей воли, руководился соображениями, которые в заманчивом свете представляли “неисчислимо выгодные последствия”.
И с обычной своей энергией принялся он за дело, собственноручно сделал расчеты потребной для поселения земли, количества зерна, потребного для посева, планы поселка, зданий etc., и 9 ноября 1810 AD последовал высочайший указ о поселении батальона Елецкого мушкетного полка в Бобылецком старостве Климовецкого повета Могилевской губернии.
Первоначальное устройство военного населения сопровождалось чрезвычайными затруднениями, которые приводили исполнителя, генерал-майора Лаврова, в отчаяние, но благодаря Аракчееву все препятствия устранялись, и к февралю 1812 AD водворение поселян было закончено.
Отечественная война положила предел этому первому опыту военного поселения — 29 февраля выступили в армию действительные батальоны полка, a в июне — запасный и рекрутский.
В то же время положение Аракчеева изменилось настолько, что он желал лишь “уединения и спокойствия”, дабы предоставить гр. Салтыкову, кн. Голицыну, Гурьеву и и другим “вертеть и делать все то, что к их пользaм”.
Особенно угнетало его приказание “ехать и быть в армии без пользы, a как кажется, только пyгaлом мирским”
Аракчеев пробыл в свите государя без определенного назначения до 14 июня, когда на него возложено было управление военными делами, почему “с оного числа вся французская война шла через его руки: все тайные повеления, донесения и собственноручные повеления Государя Императора”.
Вскоре же после этого на долю Аракчееву выпала щекотливая миссия — убедить государя в необходимости оставить армию.
Инициатором этого предположения, как известно, был адмирал А. С. Шишков, составивший известное письмо “к пользе Государя и Государства”, которое было подписано еще и Балашовым, и Аракчеев “взялся, как скоро можно будет, отдать оное Государю”.
Щадя самолюбие государя, Аракчеев не вручил письма ему лично, a 5 июня положил с вечера на столик. — На другой же день к вечеру отъезд был решен.
Насколько прав был Аракчеев, относясь чутко к своей миссии, можно судить по следующей выдержке из письма Государя к великой княгине Екатерине Павловне:
“Я только и желал, что быть с армией... Я пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию”...
5 августа Аракчеев был назначен в состав чрезвычайного комитета, которому доверено было избрание главнокомандующего.
Единогласно был избран М. И. Голенищев-Кутузов, о котором Аракчеев был высокого мнения...
Возвращаясь в начале декабря 1812 AD к армии, государь взял с собою Аракчеева и уже не расставался с ним до окончания “французских дел”.
В Париже 31 марта 1814 AD государь собственноручно написал приказ о производстве, “вместе с графом Барклаем, в фельдмаршалы и графа Аракчеева”, но последний и этой награды не принял и выразил желание отправиться в отпуск.
Отпуская его “на все то время, какое нужно для поправления здоровья”, государь выразил Аракчееву в собственноручном письме исключительные дружеские чувства.
Письмо было следующего содержания:
“С крайним сокрушением я расстался с тобою.
Прими еще раз всю мою благодарность за толь многие услуги, тобою мне оказанные, и которых воспоминание останется навек в душе моей.
Я скучен и огорчен до крайности; я себя вижу после 14-летнего тяжкого управления, после двухлетней разорительной и опаснейшей войны, лишенным того человека, к которому моя доверенность была неограниченна всегда.
Я могу сказать, что ни к кому я не имел подобной и ничье удаление мне столь не тягостно, как твое. Навек тебе верный друг”.
В ответном письме Аракчеев “откровенно” высказал, что “любовь и преданность к Его Величеству превышали в его чувствах все на свете” и что стремления заслужить доверенность не имели другой цели, как “для доведения до Высочайшего сведения о несчастиях, тягостях и обидах в любезном отечестве”.
По возвращении в Спб. Государь вызвал Аракчеева к себе и с августа 1814 AD стал ему поручать различные обязанности.
Мысль о военных поселениях не покидала государя, и он вполне определенно высказал ее в манифесте 30 августа 1814 AD, указав:
“Надеемся, что продолжение мира и тишины подаст нам способ не токмо содержание воинов привесть в лучшее и обильнейшее прежнего (состояние), но даже дать оседлость и присоединить к ним их семейства”.
Вот почему одним из первых высочайших поручений Аракчееву было составление особого "положения" батальону Елецкого полка, водворенному на старое место своего поселения, так как до этого времени он руководствовался массой частых распоряжений.
Положение это, “основанное на точных Высочайших повелениях”, имело целью “изложить главные основания устройства военного поселения и объяснить каждому хозяину те выгоды, коими он может пользоваться в новом его состоянии”, и было "сделано генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии гр. Аракчеевым в с. Грузине на р. Волхове 1815 AD 1 генваря".
Почти одновременно государь возложил на Аракчеева и обязанности докладчика своего по комитету 18 августа 1814 AD ( в последствии Александровского комитета о раненых)
Аракчеев не только один из первых оценил идею Пезаровиуса путем издания частной военной газеты ("Русский Инвалид") помогать увечным и раненым воинам, но и оказывал ему постоянную нравственную и материальную поддержку, был одним из первых подписчиков "Русского Инвалида", упрочил существование этой газеты и "преподал Пезаровиусу способы" продолжать святой подвиг служения раненым, избрав его своим сотрудником по комитету и вместе с ним организовав его деятельность, которая к 1826 AD выражалась уже в следующих цифрах:
- капитал с 395 тыс. руб. возрос до 6,8 мил. рyб.
- выдано раненым в виде пенсий и пособий свыше 3 мил. рyб.
- определено к должностям свыше 1 300 чел.
- на воспитание детей предоставлено до 1,5 мил. руб.
И несмотря на это, имя Аракчеева едва упоминалась потом на страницах истории комитета (Военный Сборник 1903 AD), и газеты "Русский Инвалид".
Аракчеев стал единым докладчиком государю по представлениям всех министров, которые вынуждены были, вследствие "трудолюбивого и попечительного исполнения государственных обязанностей" Аракчеева, "съезжaться к немy к 4 чaса ночи".
Конечно, такая совместная работа с "Силою Андреевичем", как называли Аракчеева за его влияние, породила множество недовольных, в глазах и на устах которых он стал и "проклятым змеем", и "вреднейшим человеком", и "извергом и злодеем, губящим Россию".
Более же справедливые современники признавали, что "из всех министров минувшей эпохи граф Аракчеев был одним из сaмых трудолюбивых, дельных и честных" и что он, "занимаясь делами с железною настойчивостью", всемерно стремился "поставить деловое и опытное на место знатного пусточванства".
Хотя никто и не упоминает, как "приготовлял себя" Аракчеев к такой грандиозной деятельности, но даже ярый его ненавистник, Ф. Ф. Вигель, не называет его "призраком министрa", a наоборот, подчеркивает, что в то время, когда "бессильная геронтократия дремала y государственного кормила... за всех бодрствовал один всем ненавистный Аракчеев".
Особенную деятельность Аракчеев проявил в той области, которая была поручена его исключительному ведению, a именно в деле создания военных поселений, и к 1817 AD казовая сторона их представилась в следующем виде:
- в 1813 AD был поселен комплектный батальон в 1000 чел., при которых жен и детей не было, a к 1817 AD — в поселении насчитывалось уже — 2 337 чел. поселян, в том числе 796 жен и 540 детей
- военные поселяне в хозяйстве были наделены, обеспечены и даже имели свой запасной хлебный магазин с 7 370 четвертями разного хлеба и свой заёмный денежный капитал — до 28 тыс. руб.
- организованы медицинская помощь и помощь при стихийных бедствиях
- создано обеспечение инвалидов
- устранены нищенство, пьянство и тунеядство
- введено обязательное обучение детей (до 12 лет при родителях, a потом при батальоне в "военном отделении")
На все это затрачено было “из казны” за 1813—1816 AD всего 101 338 рублей 30 коп.
Говорят, что узнав о желании императора ввести военные поселения в самых широких размерах, Аракчеев не сразу проникся замыслом Государя, умолял его отказаться от этой мысли и говорил: “Государь, вы образуете стрельцов”.
Отрицательными сторонами военных поселений считались (profanus veto):
- “несправедливость” по отношению нижних чинов, которые навсегда оставались в военном звании, a пo отношению коренных жителей — обращение их в постоянное военное сословие
- тяжелая необходимость для крестьянина весь свой домашний обиход и всю жизнь построить на неуклонном исполнении “положения”, которым предусматривались все житейские мелочи
Но Александр I остался непреклонным, и к концу его царствования всего было поселено:
- пехотных — 138 батальонов
- кавалерийских — 240 эскадронов
И пользовались постоем:
- 28 артиллерийских роты
- 32 фурштатских (военный обоз) роты
- 2 сапёрных роты
- 3 роты на Охтенском пороховом заводе
Так что под началом Аракчеева состояло до 749 тысяч душ (не считая несовершеннолетних женского пола), расселенных на площади свыше 2,3 мил. десятин земли.
Общий расход казны был всего до 18 миллионов рублей, a на будущее время военные поселения имели уже свой капитал до 30 миллионов рублей.
Если принять во внимание, что Аракчееву пришлось создавать, по его выражению, “законодательство совершенно нового государств. устройства, которому не было образцов ни y нас в России, ни в других владениях”, то ясно, что для такой работы нужны были чрезвычайная энергия и, по выражению Сперанского, “постоянство усилий и твердый, ничем не совратимый взор, непрерывно устремленный на важные государственные пользы”.
“У меня камер-юнкерствовать не можно, — говорил Аракчеев — Я педант, я люблю, чтобы дела шли порядочно, скоро, a любовь своих подчиненных полагаю в том, дабы они делали свое дело”.
Безмолвными свидетелями огромного труда, положенного Аракчеевым на военные поселения, являются:
- библиотека его, заключавшая сотни томов по хозяйству, архитектуре etc.
- сотни докладов по делам военных поселений (хранились в Московском отделе Общего архива Главного штаба) и законодательный "фундамент" для тех же поселений, представляющий десятки систематично-разработанных "учреждений, положений, установлений, правил и уставов" по всем отраслям, начиная с подробнейших учреждений об устройстве военных поселений (пехоты, кавалерии, саперного батальона, фурштатских рот, ротных школ etc.
- расквартирование, ежедневная служба и учения
- устройство штаба и "совета над военными поселениями", устройство отрядных, дивизионных и бригадных штабов, экономических комитетов etc.
- и кончая положениями о конских заводах, о заводе рогатого скота, о запасных магазинах, о заемных капиталах, о паровом лесопильном заводе, о пожарных инструментах etc. вплоть до "Положения для парохода военных поселений, действующего двумя паровыми машинами, каждая противу 12 1/2 лошадей" и "Устава, как должно прилагать о воинстве на ектениях при богослужении в церквах военного поселения", утвержденного митрополитом Михаилом.
