Что приходит в голову во время жары. Регионалистская фантастика

ПРИЛОЖЕНИЕ. Образчики жанра. (Литературный уровень снижен до среднестатистического, уровень исторической достоверности опущен до того плинтуса, где он сейчас, собственно, и пребывает).

Изяслав Вольник

Серия «Россия без Москвы», Новгородский цикл.

Фрагмент романа «Навь и Правь»

14 июля 1565 года, Москва

Аарон Бориславич шёл по Арабаду – корявой московской улчонке, сплошь заставленной прилавками да коробами. Продавали всякую дрянь: одёжное рваньё, бабские украсы из мутного стекла и мелкого неровного жемчуга, какую-то вонючую еду вроде супа. Везде сновали скверные девки, размалёванные и страшные. Впрочем, лица прохожих были ещё гаже. Аарон был в этом городе уже не первый раз, но всё никак не мог надивиться на уродство московитов. Косорылые, узкоглазые, с плоскими лицами, они никак не походили не то что на вольных новгородских общинников, но и на русичей вообще. Поговоривали, что Егорка Лужок, именующий себя "владыкою московским", намеренно приманивает чужеродцев, чтобы вконец испоганить и без того скверное место.

Впрочем, иногда русское лицо попадалось – но всякий раз почему-то пьяное и недоброе. Пару раз мелькнул нож. Но короткий меч у пояса и решительный вгляд Аарона останавливал татей: на сильных они не посягали, выискиывая себе жертвы побеззащитнее.

Встреча была назначена в барахляной лавке, принадлежавшей Петрухе Препону. Оный Петруха, насколько было Аарону ведомо, некогда жил в Звенигороде вольным человеком, но потом от пьяного обычая разорился, пустился во все тяжкие, а когда был пойман за нехорошим делом – бежал в Москву, славящуюся терпимостью к разбойникам, ворам и поганым людишкам. В Москве он тоже хлебнул горя, но потом как-то выкарабкался и даже завёл лавочку. Будучи расторопен, Препон работал и на обыкновенных московских татей, и на ежовых (которые в Москве считались теми же татями, только с лужкиными грамотками в рукаве), и на тверских, и на новгородских. Такие долго не живут, но Препон крутился, что твой ужака под вилами.

До лавки Бориславич дошёл быстро, да внутрь заходить не стал: вовремя услышал нехорошую возню. Прошёл мимо, не поведя даже бровью, когда двое в ежовых мурмолках выволакивали страшно битого Петруху. Тот уже и не кричал, только глухо стонал на вдохе: видимо, лужкины тати поломали рёбра. Похоже было на то, что Препон таки докрутился.

Петруха, однако ж, хоть и был плох, а Аарона узнал сразу.

- Он самый! Держи его! – взвыл он и забился в руках ежовых.

Бориславич даже не ускорил шага. Он понимал, что дурные на всю голову ежовые сначала отоварят Петруху по морде, чтоб не орал и не дрыгался, и только потом начнут расспросы. За это время Аарон уйдёт в соседний проулок.

То и вышло. Когда сапоги ежовых зашлёпали по грязи, Бориславич уже ховался за заборную дыру, которую приметил ещё по первому разу. Такие места он запоминал крепко: дыры в заборах вороватые московиты не только не починяли, а берегли, починщикам же портили работу. Слишком много московских дел делалось через те дыры.

За дырой открылся грязный дворик, упирающийся в глухую стену. Аарон проскочил в щель, обогнул стену и увидел старика в халате, сидяшего, скрестив ноги, на коврике и раскуривающего длинную трубку с бангом. В горячем воздухе стоял столбом густой кумар.

Аарон только сплюнул: банг был тем ещё зельем. Поставляли её то ли индийские купцы, то ли какие-то южные татары. В Новгородских и Тверских землях банг пользовали для воинской лечобы: он смягчал телесную боль. Московиты же пристрастились его курить для удовольствия. Впрочем, московиты вообще были известны на всю Русь своей изобретательностью в этом отношении: даже шведский и новгородский аквавит, используемый для лечения желудка, они пили заместо пива, доводя себя до совершенно свинского состояния. Так или иначе, но сейчас Аарону дурное состояние старика было на руку.

Он уж было собрался прошмыгнуть мимо и выйти с другой стороны двора, когда старик открыл глаза и ловким, без замаха, движением метнул в него нож.

Иосиф Либермахер

Серия «Россия без Москвы», Одесский цикл.

Фрагмент романа «Пётр Первый»

21 января 1793 года. Одессос, Херсонессская республика

- Его величество Людовик…

- Просто гражданин Капет, - раздался знакомый голос.

Бывший император Франции вошёл в залу. Все встали. Только герцог де Ришельё остался недвижим: бледный, ещё не оправившийся после лихорадки, с закутанным белым платком горлом, он стоял у окна, скрестив руки, и не поприветствовал вошедшего даже взглядом.

Король выглядел неважно: седые волосы, ранние морщины, и, наконец, сабельный шрам, полученный во время бегства, не оставили от былой миловидности почти ничего. Тяжёлые мешки под глазами и покрасневшие белки указывали на то, что спал Людовик плохо.

- Извините за мой не вполне приличествующий случаю вид, - продолжал великий беглец, устраиваясь в кресле, - последние приключения меня несколько утомили. Никогда не любил моря, от качки у меня разыгрывается мигрень. Но средство доктора Гильотена от головной боли показалось мне чересчур радикальным, - с кривой усмешкой добавил он.

- Государь, - решительно сказал граф де Лонжерон, - ваше чудесное спасение – счастье для всех нас…

- Вы и в самом деле меня спасли, - сказал изгнанник с горечью, - вот только зачем? Ведь вы республиканцы, не так ли?

- Об этом мы и хотим поговорить, - Ришельё неожиданно прервал своё молчание. – Я знаю, как вы относитесь ко мне, гражданин Капет, - последние слова были напоены ядом, - и, признаю, я это заслужил. Но сейчас не время вспоминать старые обиды. Сейчас время делать историю. К сожалению, её придётся делать быстро.

- Историю? – бывший король Франции усмехнулся. Усмешка была нехорошей. – История со мной уже сделала всё, что могла. Я был рождён, чтобы править Францией. Теперь я – изгнанний, чудом избежавший смерти от рук беснующейся черни. Вся моя семья уничтожена. Они не пощадили никого.

- И вы хотите вернуться? Отомстить? – прищурился де Лонжерон. – У вас много сторонников, и вы могли бы стать знаменем эмиграции…

- Нет, - король помолчал, потом продолжил. – Даже если мне сейчас предложат корону и трон, я не приму их. Отныне я ненавижу своё Отечество и свой народ. Французы – не люди, но хищные звери. Я не хочу мести этим хищникам, я просто не хочу их видеть. Никогда. Я предпочту остаться гражданином Капетом. Может быть, вы позволите мне поселиться здесь. Буду разводить капусту и писать стихи на латыни. Всё лучше, чем на французском.

- Это ваше окончательное решение? – поинтересовался де Лонжерон.

Людовик промолчал.

- Тогда послушайте меня, - вновь заговорил Ришельё. – Только позвольте быть совершенно откровенным.

- В моём положении откровенность - это скорее честь, - бросил король.

- Вы знаете историю Херсонесской Республики?

- Да, я читал сочинение Вольтера, - скривился монарх. – Как он там вас назвал? «Одиссос – духовная родина всех свободных людей»?

- У нас говорят «Одесса». Мать-Одесса, как говорят наши добрые казаки, - усмехнулся Ришельё.

- Вольтер излишне увлекался, - сухо сказал доселе молчавший де Волан. – Ближе к истине суждение господина д'Аламбера, который видел в нашей республике торговое предприятие Мазарини, чья деятельность прикрывается идеей свободы, как щитом.

«Гражданин Капет» посмотрел на всесильного канцлера Херсонесской республики с интересом.

- Вот как? То есть вы признаёте, что идеи свободы – это всего лишь щит?

- Не только. Свобода – и в самом деле очень хорошая вещь, если использовать её по назначению. То, что сейчас творится во Франции – не свобода, но худшая из тираний, тирания толпы, ведомой безумными вожаками и иностранными шпионами…

- Предоставим Францию её судьбе, - нахмурился Людовик.

- Боюсь, Франция не окажет нам аналогичной любезности, - ответил Ришелье. – Якобинцы – грабители, и как только они ограбят Францию, они начнут озираться по сторонам, в поисках новой жертвы. Наша республика для них – что-то вроде бриоши: маленькая, но вкусная. Особенно если учесть, что она кишит шпионами Робеспьера.

- Республика нападёт на республику? – недоверчиво усмехнулся король. – К тому же у вас есть казаки.

- Казакам нужны деньги, - заметил де Лонжерон. – Или законный правитель, который может награждать верных подданных землёй и титулами.

- Чем же им не по нраву новгородский курфюст? – поинтересовался Людовик. Разговор начал его занимать.

- Права курфюста – это всего лишь права выборного лица. Новгородцы блюдут свои свободы. Как и все остальные русские княжества.

- Чему мы весьма способствовали, - пробормотал про себя король.

- Да, это аксиома политики. Залог процветания Франции – раздробленность Германии, Италии и России. Но скажите, положа руку на сердце – вы желаете процветания Франции? Сейчас, после всего того, что вы пережили?

Король вздрогнул: он начал понимать, куда клонят заговорщики.

- Русские земли нуждаются в объединении. Все это понимают – и Сечь, и Киев. и Тверь, и Новгород, и Великая Рязань, и даже Великая Тартария. Все понимают, что поодиночке им не выжить. Ганза уже доедает Новгород, Киев на грани усобицы, Тартария едва отбивает натиск чукчей… Но никто не хочет идти под соседа. Вы – шанс.

- Но пока я остаюсь гражданином Капетом, - губы короля дрогнули, - я хотя бы в безопасности…

- Когда якобинцы будут здесь, вы разделите участь своей семьи, - жёстко сказал Ришелье. – Они не остановятся.

- Мне нужно подумать, - пробормотал король.

- Нет времени. Решайтесь, - мягко, но властно сказал Ришельё. – Сейчас или никогда. Пока никто не опомнился. Вы – король.

- Что ж, в таком случае у меня нет выбора, - хладнокровие возвращалось к Людовику достаточно быстро. – Но я хотел бы знать условия. Желательно – начиная с самых неприятных.

- Законное требование. Во-первых, вы не будете абсолютным монархом. Вы подпишете документы, гарантирующие основные свободы, которые имелись у граждан при республике.

- Допустим, - пожал плечами король.

- Во-вторых, вам придётся принять православие. Наши добрые казаки – единственная опора престола, а они не примут католика.

- Это вообще можно было бы не упоминанать, - презрительно сказал король. – Любой престол стоит мессы… В таком случае, - решил он – я сменю имя. Мне претит всё, что связывает меня с родиной. Подберите мне какое-нибудь не слишком варварское прозвище, которое будет приятно вашим казакам. У вас есть православное имя, Арман?

- Меня тут зовут Эммануил Осипович, - улыбнулся герцог.

Король поморщился.

- Какой всё-таки варварский язык… Неужели мне придётся его изучать? Ладно, - махнул он рукой, - это всё-таки несколько забавнее, чем гильотина или огородничество.

- Пожалуй, - протянул де Лонжерон, - лучше всего взять имя, подобающее основателю. Камню, на котором будет воздвигнуто новое здание.

- Камню? – король улыбнулся. – Петрос. В таком случае – Пьер Первый?

- По-русски – Петер или Пётр Первый, - пояснил герцог. – Впрочем, казаки будут звать вас Пятро.

- Звучит почти по-человечески, - оценил Людовик. – Ну что ж, если привыкнуть к этому, всё остальное кажется относительно простым. Так что вы там говорили об основных свободах?