А РАЗГАДКА ОДНА – БЕЗБЛАГОДАТНОСТЬ. О месте действия романов Тараса Бурмистрова

Что толку гоняться за картинами, если в Систербеке сам куст шиповника на грязном талом снегу, с ягодами, как сгустки крови, на фоне тусклого угасающего неба выглядит так, как нигде больше в мире? Он, правда, затруднился мне объяснить, в чем именно отличие.

Тарас Бурмистров, «Криминальные хроники»

Этот текст бесполезней романов Уальда.

Я имею в виду именно вот этот текст, который у вас перед глазами. Трудно представить себе что-нибудь более бесполезное и трогательно-нелепое, чем размышления о реальной, но недоступной читателю книге.

Увы, но вот так. Автор – имея на то крайне убедительные основания, имя которым нехватка средств – не хочет пополнять своим трудом доходы пиратских библиотек, а продать русскую книгу в электронном формате невозможно (единственный ресурс, где книжки реально продаются – Амазон.ком – принципиально не включает русский язык). Мне, можно сказать, дали почитать рукопись. «По дружбе» – и с обычным в таких случаях условием нераспространения. Так что я остаюсь одним из немногих людей, читавших второй тон бурмистровского «Курортного детектива» - «Криминальные хроники». Учитывая ещё и то, что моя писанина вряд ли порадует даже этих немногих, включая автора книги – это действительно шедевр бесполезности. Зачем читать его? Ну мало ли. Люди иногда находят применение самым странным вещам.

Я читал «Хроники» глухой холодной ночью, в поезде, в плацкартном вагоне – пожилом, сухо поскрипывающем. В полной темноте – светился только экран планшета – под классический стук колёс и храп спящих пассажиров. Это были почти идеальные условия для восприятия данного текста. Правда, ощутимо не хватало шампанского. Наверное, Bollinger.

Покончив с этими важными, но утомительными подробностями, перейдём сразу к делу – то есть к механизму действия благодати и порождаемым ею мирам, один из которых и описывается в бурмистровских романах.

Для этого мне придётся изложить ряд вещей, которые и так известны (хотя и не обязательно приняты как истинное) всякому образованному человеку. Поэтому несколько следующих абзацев можно списать на моё занудство и спокойно пропустить.

Итак. Благодать, увы, существует объективно. Хуже того, энергия благодати превосходит всё то, что мы называем «реальностью». Не вдаваясь в подробности, её можно представить себе как невидимый свет или силу, исходящую из надмирного источника и входящую в наш мир – или в «наши миры» - через тот путь, который соединяет realia и realiora (проще говоря, «от Отца через Сына» - мы все образованные люди и понимаем, что спор о филиокве есть спор недолёта с перелётом).

Мир – или составляющие его частицы – могут принимать или отвергать эту силу, в чём и состоит так называемая свобода. Если опуститься до физических аналогий, то это можно представить себе как поле, от которого частицы отталкиваются или к которому притягиваются, в зависимости от заряда. Некоторые стремятся к источнику благодати, некоторые ею же отбрасываются на периферию, во тьму внешнюю. Это зависит не от самой благодати, а от заряда частиц. Из чего сразу следует, что фаворский свет и пламя ада – это одно и то же, а также и единственность материального мира.

Первое очевидно. Частицы, заряженные, так сказать, отрицательно, стремятся к источнику поля, к Свету, хотя и не сливаются с ним – примерно по тем же причинам, по которым орбитальные электроны не падают на ядро атома. Их сонмы образуют оболочки так называемых высших миров. В свою очередь, частицы, заряженные положительно, то есть подобные самому источнику поля (в чём можно усмотреть суть гордыни: они как бы богоподобны), от него отталкиваются, и чем сильнее они заряжены, тем дальше их отбрасывает. Однако совсем уж гордо удалиться во тьму внешнюю они всё же не могут, так как причина их бытия находится в том же источнике. Эта постоянная нужда в том, что тебе в буквальном смысле слова противно, и составляет самую суть адских мучений. Которые являются одновременно «физическими» и «духовными» - впрочем, для того состояния, в котором они находятся, разницы нет.

Чем-то вроде перегородки между «светом внутренним» и «тьмой внешней» является так называемый материальный мир.

Материей мы называем частицы, равнодушные к собственной форме. Из материи можно «слепить что угодно». Относительно благодати материя нейтральна, так что её можно определить как «неопределённое», а точнее – как «неопределившееся» и в этом упорствующее. Материальный мир в целом - это neutrum, своего рода Швейцария, настаивающая на своём праве оставаться нейтральной. Как и Швейцария, материальный мир существует и не разграбляется (как бывало – см. второй стих Берешит) потому, что оба мира, которые она разделяет, слишком много в него вложили. Впрочем, это - в сторону.

Несколько слов об обитателях этого мира, то есть о нас. То, что соединение души с телом является чудом, очевидно. Целью этого чуда является встреча душ, которые, в силу разницы ориентаций, в принципе не могли бы встретиться в обычных духовных мирах. В частности, тут возможна встреча блага со злом и выбор между ними: нейтральность носителя души делает возможным для неё избрание принципа бытия. Посмертно изменить уже ничего нельзя – по крайней мере, в этом отношении.

Разумеется, представление о «посмертном суде» являются метафорой. Благодать – это простая сила, а сила не судит. Более того, нет инстанации, которая вела бы счёт дурным и хорошим поступкам – да и что такое «хорошее» и «дурное»? Сила реагирует непосредственно на то, чем душа является. Не на то, что ты сделал, а на то, чем ты стал. Из чего следует многое, о чём самое время помолчать.

Вопрос о том, куда попадают души после смерти, настолько хорошо исследован, насколько это вообще возможно для живущих. Собственно, мест таких много – это все миры, располагающиеся за пределами материального. Нас интересует один из них, в каком-то смысле ближайший к нам.

Вернёмся к образу материи-перегородки. Очевидно, что по обе стороны её что-то есть, и это - некие «две ближайшие реальности». Скорее всего, эти ближайшие реальности будут обладать какими-то свойствами, напоминающими материальный мир. Можно ожидать, что там будут существовать хотя бы формы вещей, а может быть, и их более-менее полноценные аналоги. Один из этих миров будет условно «светлым», другой условно «тёмным». Условно – потому что и Рай, и Лимб всяко приятнее нашей грешной земли.

«Светлый» мир – именуемый некогда Земным Раем – сейчас закрыт для людей. Всё же какие-то воспоминания о нём остались. Это мир доброй природы – что для нас звучит оксюмороном. Ничего человеческого – например, архитектуры – там нет, да и не нужно, благоустройство там естественное. Стоят ли там два дерева – Бог весть, мы не об этом. Нас сейчас интересует иное место. А именно - «тёмный» сосед материального мира. Вслед за католиками и Данте назовём его Лимбом.

Католическое вероучение определяет Лимб как место пребывания праведных душ, не просвещённых словом Христа. Туда отправляются души некрещённых младенцев, добрых язычников, нехристианских философов и мыслителей и прочих неплохих, в общем-то, людей, однако ж не католиков. Спишем это на конфессиональную заинтересованность. Однако принцип понятен: в Лимб попадают те частицы –прежде всего души людей – которые не отталкиваются от (или, если угодно, «не отрицаются») благодати, но и недостаточно тянутся к ней. Речь при этом не идёт о теплохладности и равнодушии, нет. Скорее это те, на ком божественная механика даёт сбой. Духовные учителя разных традиций объясняют этот сбой «привязанностью к формам» - то есть стремлением не к чистому благу, а к каким-то его конкретным проявлениям, может быть и прекрасным, но ограниченным, а то и с примесью зла. Пристрастие к ограниченным формам объясняют, в свою очередь, сложными случаями всё той же гордыни. Но, возможно, дело обстоит сложнее – и существуют силы помимо благодати. Хотя и это – в сторону.

Как выглядит Лимб?

Описаний этого места в литературе достаточно. Данте я уже упоминал. Если отойти на мифологически значимое расстояние, то Элизиум греков располагается там же. Валинор Толкиена является вариацией той же темы. Но и какой-нибудь скромный
андерсоновский «цветник женщины, которая умела колдовать», является частичкой всё того же мира. Так что материала хватает; выделим общее.

Прежде всего: в отличие от адских пространств, расстилающихся непосредственно за его пределами, Лимб – спокойное, цивилизованное место, не лишённое своей приятности. Души в Лимбе не испытывают мучений – ну разве что по собственной воле или из-за собственных действий. «Вечный покой» или «последний приют» - это сюда.

Очень важно, что в Лимбе существует человеческая культура. Например, та же архитектура: Лимб застроен красивыми зданиями, дворцами, замками. Даже у сурового Данте обитатели Лимба живут в замке с семью вратами, среди облагороженной природы – без райских волшебств, зато вип-класса. Примерно то же рисуют другие авторы, взявшиеся за описание «потустороннего мира» соответствующего типа. Это всегда города, городки, отдельные поселения – но не жизнь в норе или на открытом воздухе.

Стоит отметить некоторую архаичность Лимба. Новые веяния заглядывают туда не часто, так что общий стиль этого места – «уютная старина».

Далее: обитатели Лимба не знают материальной нужды и необходимости трудиться. Продукты и вещи всегда имеются в наличии, а услуги оказываются непонятно кем. Возможно, присмотревшись к этим безликим услужающим существам, обитателям Лимба стало бы не столь уютно – но они не хотят, да и не могут к ним присмотреться.

Тем не менее, особым весельем Лимб не отличается. Общее настроение его обитателей – тихая печаль, иногда томная, иногда светлая, но в целом именно печаль, а не радость. Связано это с тем, что в настоящей радости всегда присутствует частичка благодати, а с благодатью в Лимбе небогато, по описанным выше причинам.

С этим связано последнее (но не по важности) обстоятельством: обитатели Лимба не то чтобы совсем лишены памяти и самосознания, но испытывают со всем этим проблемы. Они плохо помнят себя – хотя навыки, умения, прочитанные книги, пережитые страсти и тому подобное у них обычно остаются. Многие из них не отдают себе отчёта в том, что умерли. Некоторые об этом догадываются – но в основном затем, чтобы с ещё большей страстью возжелать, чтобы всё вокруг них было таким, каким было при жизни – ну или мечталось при жизни.

Чтобы составить впечатление о том, как выглядит Лимб для его нового обитателя, стоит освежить в памяти финал известного булгаковского романа, главный герой которого – вместе с любимой – отправляются именно туда, на Заслуженный Отдых:

«…О, трижды романтический мастер, неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула? Туда, туда. Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. […]
Мастер и Маргарита увидели обещанный рассвет. Он начинался тут же, непосредственно после полуночной луны. Мастер шел со своею подругой в блеске первых утренних лучей через каменистый мшистый мостик. Он пересек его. Ручей остался позади верных любовников, и они шли по песчаной дороге.
– Слушай беззвучие, – говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, – слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, – тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах. Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я.»

После этого очень длинного вступления можно, наконец, приступить к краткому обсуждению бурмистровских романов – «Курортного детектива» и «Криминальных хроник». Действие которых происходит – по воле автора или вопреки, не столь важно – именно в Лимбе. Точнее, в одном из его доменов. В городе Систербеке, потустороннем двойнике российского Сестрорецка.

Оговорюсь сразу. Автор нигде и никогда подобного не утверждает. Более того – он вряд ли согласится с моей интерпретацией. Хотя символы и знаки Лимба разбросаны по тексту щедрой рукой.

Начнём с имени города. Старинное шведское название очень соответствует общему стилю Лимба: архаика там в чести, а вот Россия – не очень. Точнее, России в том мире нет. Или есть – но где-то далеко, ненужная и неинтересная. Разумеется, это с точки зрения систербекцев – поскольку у них Россия ассоциируется с покинутой жизнью. Судя по всему - не блестящей. Где-то была и Европа – оттуда тоже умирают сюда, хотя и с меньшей охотой.

Очень тонко – и зловеще – звучит слово «курорт», вынесенное на обложку первой книги. В реальном Сестрорецке действительно есть курортная зона (бывшая Канонерская слобода). Однако здесь «курорт» символизирует ровно то, о чём шептала Мастеру Маргарита: Место Покоя.

Топонимика города соответствует обычной стилистике Лимба. В бурмистровском Систербеке есть улица Безблагодатная и рядом Безотрадная. В центре города находится огромное озеро (оно есть и в реальном Сестрорецке, но это в данном случае неважно), которое «превращает город в остров, зажатый между двумя побережьями, морским и озерным» - то, античный «остров Счастливых» и воспетый Рильке

«тот слепой огромный серый пруд,
что над своим далеким дном повис,
как ливневое небо над землею».

Систербек Бурмистрова – довольно населённая область Тьмы. В нём проживает около тридцати, а то и пятидесяти человек. Для Лимба это очень много. Остальные – те самым серые тени, присматриваться к которым нежелательно. Они возникают и исчезают, когда это нужно истинным систербекцам. Главный герой Бурмистрова, Лунин, часто гуляет по абсолютно пустому городу. Он и есть пустой: мнимая часть населения, когда от неё ничего не требуется, не утруждает себя присутствием. Ну так это и правильно.

Настоящие люди в Систербеке живут во дворцах – в соответствии со вкусами, комплексами и страхами каждого из них. Главный герой, к примеру, устраивается в доме, который ему сперва удобно воспринимать как чужой. Однако через какое-то время он обнаруживает, что это дом писателя – вплоть до открывшегося чердака с письменным столом, горой рукописей (разумеется, чужих) и пачкой чистой бумаги с чернильницей – насколько можно понять, c невысохшими чернилами. А незваный гость обнаруживает вего винном баре шамбертен 1911 года, что окончательно примиряет героя с его обиталищем.

Остальные живут примерно так же, что выглядит иногда весьма экстравагантно – поскольку пластичная реальность Лимба приспосабливается к подлинным желаниям людей, а не к их представлениям о приличном и полагающемся. Бурмистров тщательно выписывает ряд забавных и страшноватых интерьеров и гротескных сцен, в них разыгрывающихся. Чего стоит, например, «хозяин города», сидящий посреди огромного пустого дворца на высокой стремянке перед книжным шкафом и увлечённо читающий толстый фолиант. Сцена, практически повторяющая честертоновскую из «Возвращения Дон-Кихота», но герой Честертона изначально заявлен как фрик, его так и воспринимают - а герои Бурмистрова не видят в происходящем ничего удивительного. Как и в том, что личные покои «хозяина» представляют собой абсолютно точную копию комнаты в студенческой общаге. Впрочем, реальность Систербека вообще довольно пластична и может измениться от любого сильного чувства. Дворец может сгореть от гнева человека, из него выходящего – и угли на пепелище не погаснут очень и очень долго… Только полная невозмутимость героев и принятие ими ситуации спасает положение. Читатель может долго, очень долго принимать происходящее за нечто посюстороннее – благо, автор всегда предоставляет ему такую возможность.

При всём при том не стоит думать, что обитатели потустороннего города контролируют ситуацию в нём. Они и себя-то не контролируют – в силу тяжких проблем с памятью и волей. Они существуют, не испытывая особенных нужд и тягот, кроме одной – как объяснить себе, кто они и что они тут делают. Из этого рождаются многие недоразумения. Например, политика. Да, и в Лимбе бывает «политическая жизнь». Разумеется, она по большей части имитируется всё теми же услужающими духами, в случае нужды угодливо составляющими толпу, а то и «революционные массы». Реальная же борьба, разумеется, ведётся между настоящими жителями и имеет характер гиньоля – поскольку преследует отнюдь не политические цели, а попытку прояснения сумрака собственного сознания через выяснение отношений. В принципе, такой метод иногда работает и в нашем мире. Не буду продолжать – потому что обсуждать сюжетные перипетии в отсутствии текста по меньшей мере некрасиво.

Теперь два вопроса. Обе книги обозначены как «романы о преступлении». Но каким образом в царстве мёртвых возможно преступление? И какие цели мог бы преследовать столь странный акт?

Вот здесь могла бы начаться, собственно, рецензия. Её, к сожалению, не будет – до той поры, пока второй том не станет доступен. Будем надеяться, что это когда-нибудь произойдёт. При нашей жизни здесь, по крайней мере. Впрочем, возможно, что в Систербеке роман уже издан – скорее всего, в качестве криминальной хроники без кавычек.

Закончу цитатой, имеющией самое непосредственное отношение к сказанному.

«Он взял прекрасный плотный конверт на кнопке, с золоченым названием министерства вверху обложки. Пониже ее красовался роскошный куст шиповника на рыхлом сером снегу. С колючих ветвей его стекали капли крови, застывшие на холоде, покрытые инеем.»

)(

flint_954

March 26 2015, 19:09:33 UTC 4 years ago

Неосилил. Точно, бесполезный текст.

gryzchick

March 26 2015, 19:17:39 UTC 4 years ago

>Трудно представить себе что-нибудь более бесполезное и трогательно-нелепое, чем размышления о реальной, но недоступной читателю книге.
Размышления о выдуманной и недоступной читателю книге.