"Я лучше всех"

Господь, удерживающий вас над бездной ада, ненавидит вас и страшно разгневан вами. Его гнев горит подобно огню. Он подобен человеку, удерживающему паука или какое-нибудь другое отвратительное насекомое над огнём. Но в Его глазах вы в 10 000 раз отвратительнее, чем самая ненавистная змея в ваших глазах. Вы оскорбляли Его бесконечно больше, чем самый упрямый повстанец когда-либо оскорблял своего короля: и при всём том, Его рука всё ещё удерживает вас от падения. И то, что вы не пошли в ад прошлой ночью, и вам снова было позволено увидеть этот мир, после того как вы заснули, закрыв глаза, не приписывайте этого кому-то или чему-то. Только рука Божия удержала вас от того, что вы не оказались в аду сегодня утром. Ничем нельзя объяснить, почему вы не попали в ад с тех пор, как сидите в этой церкви, раздражая Его чистые глаза своими грешными безнравственными нравами, присутствуя на Его торжественном Богослужении. Нет никаких других причин, с помощью которых можно было бы объяснить, почему вы всё ещё не опускаетесь в ад.

Ребенку еще не исполнялось года, а родители уже учиняли над ним «постоянный надзор», пытаясь «сломить его волю». Мать «боролась с волей» маленького ребенка до тех пор, пока тот не приучался подчиняться безоговорочно - немедленно реагировать на команды и полностью подавлять крик; Джонатан Эдварде назвал это «замечательным образцом послушания». [...]

Поскольку матери старались ограничить применение битья как метода воспитания, чаще приходилось прибегать к крайним психологическим мерам. Так, детям постоянно грозили, что сердитый Бог покарает их за непослушание смертью: «Он держит тебя над адской бездной, как держат над огнем паука или какое-нибудь отвратительное насекомое». Даже на уроках чистописания порой надо было писать по многу раз одну и ту же фразу: «Запомни, что ты родился, чтобы умереть». Естественным результатом такого воспитания был ребенок, который, как Давид Феррис, чувствовал смерть «привычной подругой своих мыслей», или, как двухлетняя Элизабет Батчер, лежа в колыбели, размышлял над своей «грешной развращенной природой». Жизнь этих детей изобиловала психотическими эпизодами. Так, парижские дети иногда «начинали вести себя очень странно... залезали в отверстия, заползали под стулья или принимали разные причудливые позы, делали странные жесты...»

Когда мать чувствует, что ребенок достаточно запуган и находится всецело под ее контролем, наступает счастливый момент: ребенок наконец допущен к матери, и это сладостное слияние с ней в воображении ребенка часто превращается в слияние с Христом. Эдварде рассказывает о четырехлетней Феб Бартлет (1735 г,). После бесконечный молитвы в чулане вместе с матерью она выслушала поучительный рассказ о наказании, ожидающем ее в аду, а потом отправилась снова в чулан молиться в одиночестве: «Господи, пошли мне спасение! Молю, прости мне мои грехи!» Закончив молитву, девочка вышла из чулана, подошла к матери, села рядом и громко зарыдала... Мать спросила, боится ли она, что Бог не станет посылать ей спасение. Девочка ответила: «Да, я боюсь попасть в ад!» Мать попыталась ее утешить и сказала: «...Ты должна быть хорошей девочкой» ...Девочка продолжала плакать и что-то говорить, затем перестала и начала улыбаться; наконец, сказала с улыбкой на лице: «...Мама, мое будет Царство Небесное!.. Я люблю Бога!" Процесс обращения и у ребенка, и у взрослого состоит из стадий ужаса, унижения и, наконец, слияния с близкой, неотступной матерью - фантазии возвращения в адское чрево и «рождения снова» в симбиотическом состоянии единства с «нежным и любимым» «Светом вечным».