Оглавление цикла
Пользуясь началом новой главы, я позволю себе предложить читателю небольшое введение, касающееся "венецианского стиля" в политике. Пусть кому-то это "лирическое отступление" от прямого изложения событий и фактов 1216-1235 годов покажется излишним, подобно тому как мне в детстве казалось излишним, когда авторы неожиданно прерывали свое повествование для того, чтобы дать скучное и подробное описание главного героя.
Теперь мне это лишним не кажется, хотя я согласен с тем, что подобные вставки несколько ухудшают качество стиля.
Итак, что же такое Светлейшая республика Венеция, главный герой нашего повествования и (как полагаю) Европейской истории XIII-XV?
Вот мнение по этому поводу современного автора, на мой взгляд, недалекое от истины:
Венеция просуществовала так долго потому, что отдельные олигархи и знатные семьи находились в жестком подчинении интересам олигархии как таковой, была воздвигнута непробиваемая стена, отделявшая знать, существовавшую до 1297 года, и их преемников по мужской линии, от всех остальных, осуществлялся постоянный террор по отношению к массам и самой знати.
Все мужчины из приблизительно 150 семей знати имели неотъемлемое право заседать в Большом Совете... Место в Большом Совете и право голоса не зависело от того, какая группировка правила бал в данный момент... "аутсайдерам" гарантировалось место в Большом Совете, и этот орган выбирал состав ключевых учреждений режима.
Важнейшими были 120 членов верхней палаты Сената, называвшейся Pregadi, контролировавшей иностранные дела и назначавшей послов Венеции. В середине 15-го века Венеция была единственным государством, имевшим постоянные представительства при всех важнейших дворах и столицах. Сенат также избирал пять военных министров, пять морских министров (всех звали Мудрейшими), а также шесть Высших Мудрейших - министров еще более высокого ранга.
Большой Совет выбирал Совет сорока, первоначально отвечавший за бюджет и финансы, а позднее переключившийся на уголовные дела. Большой Совет назначал трех государственных прокуроров, обладавших властью преследования любого государственного чиновника за злоупотребления, хотя дож обладал привилегией рассмотрения его дела после смерти, - штрафы налагались на его семью. Большой Совет избирал и самого дожа по невероятно изощренной византийской процедуре, смысл которой состоял в обеспечении представительного выбора. Сначала произвольно выбирались 30 членов Большого Совета, голосованием цветными шарами, откуда и пошло американское слово ballot. Эти тридцать голосовали, уменьшая свое количество до девяти, и оставшиеся девять опять выбирали группу из 40 человек. Сорок голосованием сокращали размер группы до 12. Процедура повторялась несколько раз, в конце концов оставалась группа из 41 выборщика, из которых 25 выбирали кандидатуру дожа для утверждения Большим Советом. Чуть менее сложная процедура использовалась для выбора шести советников дожа.
Во время секретных заседаний с дожем и его шестью советниками Совет десяти мог вынести смертный приговор любому человеку как в пределах венецианской юрисдикции, так и за границей. В Венеции человека обычно душили в ту же ночь, а тело сбрасывали в Канал Сирот.
В распоряжении Совета десяти была чрезвычайно плотная сеть осведомителей, на территории самой республики шпионаж был тотальным: содержание любого разговора олигархов и граждан становилось известным в течение 24 часов, шпионы Совета были вездесущими. Сегодня посетители дворца дожей могут увидеть отверстия для почты в форме львиных голов с надписью "для секретных сообщений", - любой мог сообщить Совету десяти о хищениях у государства и других нарушениях закона. Смертные приговоры Совета не подлежали обжалованию, материалы процессов никогда не предавались гласности. Виновные просто исчезали.
Если читателю требуется более академический источник, вот цитата из Норвича, в которой о Совете Десяти говорится, в сущности, то же самое, но в более обтекаемых словах:
Обращаясь к истории, можно еще многое рассказать об этой замечательной организации и ее работе. Во-первых, она создала разведку, быстро сформировав сеть шпионов и тайных агентов по всей Европе и даже за ее пределами. Несмотря на бытующие легенды, Венеция никогда не была полицейским государством в современном понимании этого слова, но ее разведка и служба безопасности были превосходны. Меньше чем через год агент из Падуи доложил, что Баймонте нарушил условия своей далматской ссылки, вернулся в Ломбардию с двумя Кверини (один из них — священник) и затевает новый мятеж. Хотя в Венецию он не возвращался, разведка могла просчитать любые его действия на шаг вперед. Но даже Совет десяти не мог пресечь интриги опального мятежника, пока кто-то не сделал этого в 1329 году. После этой даты о нем больше ничего не слышали.
Кто был этот добрый человек и кто оплатил его труд, история умалчивает. Можно лишь догадываться, что поскольку Совет «мог просчитать шаги действия мятежника на шаг вперед», его вообще-то могли убрать и сразу, ещё в 1324 году. Но, вероятно, жизнь беглеца была для Венеции какое-то время полезнее, чем его смерть.
И ещё:
Хотя власть его была огромна, венецианцы, привыкшие все взвешивать и проверять, приняли меры, чтобы никто не мог воспользоваться ею в личных интересах. Участников выбирал Большой совет из списков, составленных им же и синьорией. Выбирали только на год, избираться повторно запрещалось в течение года, а за это время тщательно проверялось, не было ли каких-нибудь злоупотреблений. В Совете десяти не могли одновременно присутствовать двое из одной семьи. Более того, он управлялся не единолично, его возглавляли всегда трое — capi dei dieci. На этом посту они находились в течение месяца, и на этот месяц им запрещалось выходить в свет, чтобы их не смущали слухи и сплетни. И наконец, самое важное, о чем почему-то чаще всего забывают. Члены Совета десяти сами по себе не обладали властью, они могли действовать только вместе с дожем и его шестью советниками, таким образом, число участников совета фактически доходило до семнадцати. Вдобавок всегда присутствовал один из троих «адвокатов Коммуны» (avvogadori di comun) — государственный прокурор, не имевший права голоса, но охотно вносивший предложения и дававший совету разъяснения по вопросам, связанным с законами. Совет собирался каждый будний день и, казалось, был перегружен работой. Однако эта работа не оплачивалась, а взятки и подкуп карались смертью.
Последняя фраза говорит о Совете десяти больше, чем все остальное вместе взятое. Любой член Совета должен был быть готов к тому, что в случае чего его "покарают смертью". То есть, НЕ Совет Десяти правил Венецией. Впрочем, это и так ясно.
Но вернемся к истории XIII века.
Очевидно, девятилетний Генрих III, на которого возложили корону Англии в 1216-м,
был задуман в Венеции как отдельный про-венецианский король, что был гораздо удобнее в смысле управления, чем объединенное франко-английское королевство, учитывая, что на Франции издавна лежала лапа Ломбардии (в данный конкретный момент - Генуи), и в будущем Франции Венеция была не уверена. Потому-то бароны вдруг воспылали патриотизмом. Басовская описывает это в таких словах:
Цену «избранию» Людовика на английский трон сами бароны понимали, видимо, достаточно трезво. Но если в пику непопулярному Иоанну оно могло быть одобрено общественным мнением, то война против Генриха III выглядела в глазах населения Англии совсем иначе. Французское войско начало встречать стихийное сопротивление в юго-восточной части страны. К тому же значительная часть баронов тоже охладела к идее утверждения в Англии династии Капетингов.
Да, национальная идея - столь благотворный идеологический инструмент, что историку трудно не воспользоваться ею даже рассуждая о событиях XIII века, о той эпохе, когда этой идеи ещё не было и в помине. Ведь автором национальной идеи является гениальный Макиавелли, который первым сообразил, что в эпоху огнестрельного оружия все решает массовость армий, а массовая армия - это слишком дорого, чтобы она могла быть наемной. И потому в Новое Время простонародье должно овладеть навыком умирать за "свою" аристократию бесплатно. К этому и сводится реальное содержание "национальной идеи", если обнажить её до неприличия.
В нас она вбита так глубоко, что уже, кажется, не требует никаких доказательств. И нам трудно представить себе, что всего несколько веков назад люди были настолько трезвыми, что считали вполне безразличным вопрос о том, какой именно национальности дядя (или тётя) будет ими распоряжаться.
Но Басовская полагает, что для англичан XIII века это было очень важно - несмотря на то, что тогдашние английские аристократы были вообще-то поголовно французами. Не будем забывать, что Англия был завоевана французами за полтора века до описываемых событий. Басовская замечает:
Эта новая ситуация обусловила неизбежные военные поражения французов. Весной 1217 г. они были разбиты на суше (битва при Линкольне) и на море.
Я полагаю, "новость" ситуации была в том, что власть над Англией (временно) оказалась в руках венецианцев - король был ещё ребенком, а у власти оказались нужные Венеции люди. С точки зрения Басовской - в том, что Генрих Плантагенет был для англичан "своим" в отличие от "чужого" Людовика, даром что его недавно признали королем Англии. Чья точка зрения более правдоподобна - судить читателю.
Басовская отмечает, что и позиция французского короля почему-то вдруг резко поменялась:
Филипп II, в планы которого, по всей видимости, никогда не входило реальное завоевание Англии, занял очень осторожную позицию... Непременное превращение принца Людовика в реального правителя Английского королевства едва ли когда-либо было подлинной целью такого трезвого политика и властолюбца, как Филипп Август. Продолжение войны в Англии теперь могло только повредить французскому королю в глазах европейского общественного мнения. Об этом наиболее выразительно свидетельствовали решительные призывы нового римского папы Гонория III к заключению мира между Англией и Францией (вдохновитель войны против Иоанна Безземельного Иннокентий III умер на три месяца раньше своего политического врага). В ответ на призывы Людовика о помощи Филипп II уклонился от личных контактов с представителями принца, прибывшими из Англии, а затем предоставил в распоряжение сына 300 рыцарей – смехотворно мало в условиях серьезных военных поражений. У Людовика не оставалось иного выхода, кроме мирных переговоров.
Что папа Иннокентий умер почти одновременно с Иоанном Безземельным - это факт, заслуживающий внимания.
Я физик и я верю в случайность прямо пропорционально модулю логарифма вероятности того, что данное событие не произойдет. В данном случае моя вера очень слаба. Итак, новый папа Гонорий III внезапно возлюбил Англию, а французский король Филипп II внезапно сделался скромным и неамбициозным, а английские бароны вдруг зажглись национальной идеей. Примем это удивительное изменение настроений просто как любопытный факт, отметив для себя что и те, и другие находились в этот исторический момент под обаянием Венеции, всего 12 лет назад ставшей (как мы полагаем) европейским гегемоном.
Основным условием мира в Ламбете (сентябрь 1217 г.) было «прощение» всех участников событий... взаимное обязательство королей Англии и Франции освободить за выкуп всех пленников... Генриху III должны были быть возвращены «все права в заморских владениях».
Басовская не без удивления комментирует:
Это абсолютно нереальное условие ни в малейшей степени не отражало истинного положения дел и расстановки сил. Английская корона, с трудом справившаяся с глубоким внутренним и международным кризисом, не могла претендовать на возвращение отвоеванных Филиппом II в 1202—1206 гг. континентальных владений.
Да, это так. Это так, если считать Францию и Англию того времени самостоятельными государствами и не учитывать взаимодействия теневых фигур за их спинами. Переход (пусть кажущийся и временный) Англии под контроль Венеции делал войну Франции с Англией (пока) бессмысленной, а вполне возможная утрата контроля над Францией делала такое условие договора вполне осмысленным. Так, на всякий случай.
Басовская оставляет без внятного объяснения и следующий удивительный факт:
Особо следует сказать об условиях договора в Ламбете, касающихся Шотландии. Несмотря на объективные предпосылки для франко-шотландского сближения, на наличие убедительных признаков фактических союзных отношений между этими странами перед лицом общего политического противника – Англии, Шотландия была в договоре фактически обойдена и даже предана французской монархией... как свидетельствуют источники, Шотландия до 90-х гг. XIII в. практически выпала из поля зрения французского двора.
Между тем, как показывает история следующих двух веков, Шотландия продолжала оставаться союзником Франции, а значит, и стратегическим противником Венеции (контроль над Францией Венеция утратила со смертью короля Филиппа II Августа в 1223 году). Потому я не вижу ничего удивительного в том, что подпавшие под венецианское влияние и примирившиеся на этом противники Шотландию с её требованиями обошли. Басовская нравоучительно замечает:
Европейским монархиям, в частности Франции и Шотландии, еще предстояло осознать необходимость постоянного военно-политического объединения против общего соперника.
Тут же следом за этим утверждением Басовская говорит нечто прямо противоположное: в ближайшие года Англия ведет себя так, будто вопросы, касающиеся Шотландии, занимают её гораздо сильнее, чем (казалось бы, гораздо более важный) конфликт с Францией. Причина этого феномена в том, что никакого конфликта между Англией и Францией в это время нет, они живут под одной "крышей":
Большое внимание... было уделено Шотландии. Не имея сил для прямых столкновений, Англия тем не менее не уступала в вопросе о пограничных владениях. Прибегнув к помощи папы Гонория III, англичане вели бесконечные переговоры с Александром II Шотландским. В 1220 г. была выдвинута идея династического брака между шотландским королем и одной из сестер Генриха III (брак состоялся в 1221 г.).
Ну, понятно. Венеция хотела взять под контроль и Шотландию, а подобный брак - шаг в этом направлении. Англичане и шотландцы не любят друг друга? Не беда. Если партия скажет "надо"...
С моей точки зрения, всё ясно и логично. Англия и Франция пока под контролем Венеции, а Шотландия ещё нет. Потому дела в Шотландии занимают Англию сильнее, чем дела во Франции. Не правда ли, «Итало-центрическая» интерпретация этих событий (основанная на труде Басовской!) выглядит более связной и правдоподобной, чем «западо-центричная» интерпретация самой Басовской?
А всё потому, что НЕ на Западе был тогда политический «центр тяжести» Европы. Система отсчета Басовской – неинерциальная, и потому в её описании получается, что Англия с Францией описывают какие-то бессмысленные эпициклы, в то время как у меня все просто и ясно как в трёх законах Кеплера.
Теперь бросим взгляд на Пиренеи. Басовская:
В 20-е гг. появились признаки ухудшения отношений между английской монархией и Наваррой. Это небольшое королевство во времена Генриха II и Ричарда I было основной опорой Плантагенетов за Пиренеями. Союз с Англией помогал правителям Наварры сохранять самостоятельность и авторитет в условиях растущего влияния соседних королевств Кастилии и Арагона. Однако в XIII в. возникли трения между городами английской Гаскони (прежде всего Байонной) и Наваррским королевством. Можно предполагать, что здесь столкнулись торговые интересы.
Да, можно предполагать, что маленькая и малоинтересная для Венеции Наварра ещё оставалась в то время в сфере влияния Генуи и смена "крыши" Англией вызвала отрицательную реакцию в Наварре. У людей просто руки пока не дошли.
в 20-е гг. XIII в. король Наварры предупреждал Генриха III, что Байонна «неверна Англии» и готова перейти на сторону Кастилии. В ответ на это коммуна Байонны сообщила английскому королю, что имеет основания подозревать короля Наварры в сближении с королем Франции.
В сущности, они на дипломатическом языке сообщили королю Франции друг о друге одно и то же: что оба они остаются под прежней "крышей" и сближаться с новым хозяином (Венецией) пока не намерены. Поскольку это было оформлено как два независимых доноса друг на друга, нет основания предполагать тут лукавство.
В 30-е гг. между Наваррой и Англией возникли уже открытые разногласия, потребовавшие специальных переговоров и дипломатического урегулирования.
Тем временем во Фландрии. Басовская:
При всей сложности внутреннего положения в Англии в начале правления Генриха III и невзирая на неудачи во Франции английская корона сумела уже в конце 20-х гг. уделить особое внимание своему давнему потенциальному союзнику – Фландрии. Прежде всего было восстановлено практиковавшееся с конца XII в. принесение графом Фландрским оммажа английскому королю за денежный феод размером 500 марок в год.
Опять-таки всё логично и просто, как по Кеплеру. Англию, пока она находилась в стане противников Венеции, от Фландрии ревниво отталкивала Франция, король которой Филипп II Август был под контролем Венеции. Но теперь все друзья оказалось под общей "крышей" и нет никаких причин не возобновить союз.
Но вот эта идиллия на Западе Европы скоро нарушилась.
В 1223 году умер король Франции Филипп II и его сын Людовик, недавно побывавший королем Англии, теперь сделался королем Франции.
Война Франции и Англии немедленно возобновилась. Басовская:
Как показали первые же шаги Людовика VIII на международной арене, бывший «принц Людовик» не забыл о своем неудавшемся опыте завоевания английской короны в 1216—1217 гг... Конфликт 1224—1227 гг. носил локальный характер. В отличие от прежних вооруженных столкновений между английской и французской монархиями, в него не включались другие европейские страны и правители...
Басовская объясняет такой благоприятный исход событий начала XIII века для Англии ролью религии:
Большую роль сыграла позиция папства. Если во времена Иоанна Безземельного... она была в целом неблагоприятна для Англии, то теперь Гонорий III довольно определенно осудил Людовика VIII и настаивал на заключении англофранцузского мира...
У меня есть более материалистическое объяснение. Просто политика Людовика VIII не отвечала интересам европейского гегемона (Венеции). И потому прожил король Франции Людовик VIII совсем недолго. Цитирую Басовскую:
В конце 1226 г. внезапно скончался Людовик VIII.
Оказавшийся ненужным человечек внезапно ушел из жизни. Это одна из благотворных случайностей, которых так много в истории Венеции и зависимых от неё стран. Среди прочих добросовестный историк Басовская упоминает и такую любопытную подробность:
Матвей Парижский сообщает интереснейший факт: 25 июля 1222 г. в Лондоне «по наущению французов» произошли волнения, организованные сторонниками принца Людовика.
Любопытно здесь то, что волнения в Лондоне (1222) произошли ДО того, как умер в Париже Филипп II (1223). То есть, до того, как Людовик, сделавшись королем Франции, смог возобновить свои претензии на английскую корону. Такой странный порядок событий заставляет задуматься, такой ли уж естественной была смерть Филиппа II (1165-1223)? Ему было всего лишь 58 лет, его руками Францией управляла Венеция, а у Венеции имелся серьезный противник, имевший во Франции давние связи и агентуру. Мое предположение не невероятно.
Относительно судеб Фландрии в это время.
Итак, после поражения при Бувине города Фландрии начинают втягиваться в Венецианскую орбиту, а между тем в 1223 году "внезапно" умирает Филипп II Август и позиции Венеции во Франции становятся шаткими. Франция давно враждебна Империи. Она расположена на Западе и потому естественно находится в орбите Генуи, которая географически расположена совсем рядом с Южной Францией. Басовская рассказывает, что незадолго до своей "внезапной" смерти Людовик VIII предпринимает шаги по укреплению своих позиций во Фландрии:
Представляется далеко не случайным, что именно в январе 1226 г. Людовик VIII наконец внял давним настойчивым просьбам графини Фландрской об освобождении за выкуп графа Феррана, который находился во французском плену с 1214 г. Условием возвращения графа во Фландрию была его вассальная клятва и специальная присяга всех рыцарей и горожан, которые клялись хранить верность Франции под страхом отлучения. Таким путем Фландрия на этот раз была отсечена от участия в англо-французской борьбе.
Размышляя обо всех этих событиях, я постепенно утверждаюсь в мысли, что именно с момента смерти короля Филиппа II Венеция начала терять недавно приобретенный ею контроль над Францией. Людовик Филиппович был агентом противника Венеции, и вполне естественно, что он «внезапно умер». Ведь королем стал теперь 12-летний Людовик IX, который вошел в историю под прозвищем Святой.
Кто мог предвидеть, что новый король, повзрослев, окажется человеком очень сильным и самостоятельным в политике? А тот факт, что он канонизирован Римом, наталкивает на мысль, что уж орудием Венеции Людовик IX никак не был. Прежде всего, он был сыном своей матери:
Мать Людовика, Бланка Кастильская, женщина большого ума, выдающейся силы воли и чрезвычайно религиозная, имела огромное влияние на развитие сына. В конце 1226 г. внезапно скончался Людовик VIII. Переход власти к двенадцатилетнему Людовику IX (1214—1270) ослабил на время французские позиции. Бразды правления оказались в руках королевы-матери Бланки Кастильской (1188—1252). Многие недовольные сильной королевской властью во Франции подняли голову. После смерти мужа она стала регентшей и смогла укрепить авторитет королевской власти и расширить владения Франции.
Скорее всего, Венеция имела личное влияние на Людовика VIII, потому с его смертью оборвалась важные нить между Францией и Венецией. Бланка Кастильская - внучка Алиеноры Аквитанской, английской королевы и матери Ричарда Львиное Сердце, старая львица - была, вероятно, издавна связана с Генуей. Последующая история показывает, что Кастилия постоянно проводит анти-венецианскую политику. А потом, в XV веке присоединив к себе Арагон, становится Испанией, новым мировым гегемоном, занимающим место Венеции. А перед этим Кастилия и Арагон в XIII-XV века часто противостояли друг другу таким образом, что Арагон приходится ассоциировать с Венецией, а Кастилию - с её противниками. Это мы увидим в дальнейшем.
Впрочем, в начале XIII века оба они находились ещё в орбите Генуи. Приход к власти во Франции Бланки Кастильской означал, что Венеция утрачивает рычаги влияния во Франции.
Как легко предвидеть, во Франции немедленно начинается смута. Басовская:
Особенно тревожное положение сложилось на юге страны. Прикрываясь нежеланием иметь регентом иностранку (Бланка Кастильская – дочь короля Кастилии Альфонса VIII), крупные феодалы фактически начали гражданскую войну. Среди них были союзник Генриха III граф Тулузский и Гуго Лузиньян, с которым английский король добился примирения на приемлемых условиях еще в конце 1226 г.
С точки зрения Басовской, тут действуют какие-то международные связи Англии, пусть настолько эфемерные («примирился на приемлемых условиях»), что это звучит смешно. А с моей точки зрения всё проще: венецианская агентура поднята на ноги по тревоге. В том числе и в Англии:
Изменившаяся обстановка вызвала в Англии надежды на возвращение если не всех, то хотя бы части утраченных владений. Были начаты переговоры с графом Фландрским, который и года еще не пробыл «верным вассалом» Франции. Англичане сулили графу Феррану деньги и владения, приглашали его лично прибыть в Лондон. Одновременно возобновились переговоры о союзе английской короны с германским императором Фридрихом II.
Фридрих II Гогенштауфен, напомню, будет главным действующим лицом на нашей сцене в 1235-1250-х годах. Роль будут писать для него именно в Венеции. Потому сближение Фридриха с Англией на тот момент вполне логично и закономерно. У Басовской другое объяснение:
Обострившаяся за эти годы борьба императора с северо-итальянскими городами, видимо, побудила его не отказываться ни от какой международной поддержки. В этом отношении у них с английским королем сложилась сходная ситуация. И если в середине 20-х гг. это только начало проявляться в дипломатических контактах и переговорах, то к 30-м – началу 40-х гг. сближение английской монархии с империей станет политической реальностью.
Я думаю, причина сближения Англии с Империей (читай, с Венецией), оказавшая такое огромное влияние на судьбу не только Англии, но и всего мира (к XIX веку) была обусловлена тем, что Венеция и то время наложила на Англию свою лапу. Механизм такой перемены более-менее понятен. Вначале внутри Англии появилось достаточно мощное про-венецианское лобби, позиции короля значительно ослабели. Этому способствовало и то, что Папу Римского слишком часто использовали в качестве дубинки, бьющей по королю.
Папа - напомню - стратегический противник Венеции и Империи и союзник Франции и Генуи. Ведь «союз» Венеции с Римом в те годы был столь же обманчивым, как и заключенный её в 1237 году союз с городами Северной Италией (включая Геную) против Фридриха Гогенштауфена (о котором у нас пойдет речь далее; забегая вперед, замечу, Норвич назвал этот союз «самым удивительным в истории Венеции»). "Дружба" Венеции с Римом была столь же обманчивой, как и её виртуальная «война» против Фридриха Гогенштауфена. Фридрих был силой, и Венеции гораздо удобнее было использовать его против Папы, чем Папу против него. Поэтому (как увидим) Фридрих стал врагом Папы... Как бы то ни было, давление Пап на Англию мало-помалу подталкивало Англию к тому, чтобы сблизиться с Империей и окончательно перейти под Венецианское руководство.
Венеция не могла сделать ставку на союз с Римом против Империи, потому что Империя была ей нужна как ударный инструмент против городов-конкурентов в Северной Италии. Значит, Францию надо было либо присоединить к Империи, либо смириться с тем, что в конечном итоге она останется в руках противника. Но Людовик IX Святой оказался слишком мощной фигурой, чтобы его можно было куда-то «присоединить».
Франция из-под Венеции ускользала, и вот, мы видим, как в отношениях Франции и Англии всё возвращается на круги своя. Вражда Англии и Франции возобновляется, хотя смысл её теперь ровно противопложный: раньше Франция была инструментом Венеции, а Англия - Генуи. Теперь Англия - инструмент Венеции, а Франция - Генуи. Заметим, что Англия, вроде бы только что потерпевшая целый ряд положений и пережившая смуту, ведет неожиданно ведет наступательную политику, а смута терзает уже Францию. Иметь поддержку гегемона - великое дело. Слабые вдруг становятся непобедимыми с смело сражаются с сильными.[Реплика в сторону](Это ощущают сейчас на Украине.)Басовская:
В 30-х гг. Генриху III (Английскому) удалось добиться союза с герцогом Бретонским (вассал Франции), который принял участие в вооруженном конфликте 1230—1231 гг... во время англо-французского вооруженного конфликта 1230 г. граф Фландрский принял участие в оппозиции против Бланки Кастильской.
Напомню, что Бланка против Венеции, так что вполне логично, что Фландрия с Англией выступают против своего формального "сюзерена", зато на стороне Венеции. Но кончилась эта война неудачно для Фландрии. С этого времени, как отмечает Басовская в другом месте своей книги, во Фландрии наблюдается абсолютное преобладание французского политического влияния. Это замечание относится к 40-м и 50-м годам XIII века, то есть, уже к следующему периоду Европейской истории и к следующей главе нашего повествования.
А пока бросим взгляд на Север Европы. С 1226 года Тевтонские рыцари начинают завоевание Прибалтики, захватывают Пруссию и к середине 1230-х годов входят в боевое соприкосновение с Русью. В следующей главе нашего повествования нам придется подробно говорить о Фридрихе II Гогенштауфене, сицилийском императоре Германской империи по прозвищу Stupor Mundi (Изумление мира). Тевтоны - это его люди.
К описываемому моменту у Фридриха давно уже начались неприятности и конфликты с папством и его отношения к Крестоносцами в целом не назовешь простыми. Однако Тевтонский орден - неизменный верный союзник Фридриха, а магистр Ордена - доброхотный посредник и примиритель межу Императором и Папой. Потому действия тевтонов наверняка были инспирированы Генрихом.
Осмысливая эти события, я дерзну высказать несколько предположений относительно их геополитической подоплеки.
Мы знаем, что Северные страны, в том числе и Новгород (который был присоединен к Московскому княжеству едва ли не последним среди «исконно русских» городов (1480). Это связано с тем, в предшествующий период находились в политической орбите Генуи. Но Русь в целом несомненно являлась политической производной Византийской империи. И было бы естественно ожидать, что после падения Византии Русь естественным образом оказывалась в сфере интересов Венеции, как часть Византийского наследства.
Однако Византия была Православной Империей, и православным русским князьям такая неожиданная смена хозяина могла казаться неприемлемой. В связи с этим возникает вопрос, случайным ли было такое совпадение, что Монгольское нашествие на Европу состоялось вскоре после падения Царьграда.
Этот ход мысли не должен казаться невероятным, если учитывать, что Венеция имела очень серьезные связи на Востоке. Связи торговые – а значит, и политические. Средневековая Русь была частью Европы; фактически, она была филиалом Византийской Империи. И до падения Царьграда воевать с Русью означало вступить в конфликт с самым могущественным (тогда) государством Европы. Потому даже если венецианские купцы просто капнули монголам информацию о том, что вот Киев теперь остался без «крыши», это сообщение могло серьезно повлиять на стратегию Чингисхана. А с тех пор как монголы овладели Причерноморьем (битва на Калке, 1222 год), тесный политический контакт между ними и венецианцами был уже просто неизбежным.
Не забудем при этом, что Крым в тот момент оставался ещё в руках греков. Хотя град Константина пал, многие куски развалившейся Православной империи продолжали жить самостоятельной жизнью, упорно сопротивляясь латинскому нашествию. Если бы не это, реставрация Византии в 1261 году была просто невозможно. С другой стороны, мы знаем, что восстановить Византию грекам помогли генуэзцы – и именно с целью нанести ущерб Венеции. Захватив Царьград, венецианцы стали злейшими врагами православных вообще и греков в особенности. Значит, есть все основания предполагать, что Крым (как и другие сохранившие независимость от Венеции осколки Византии) именно в это время подпадают под контроль Генуи. Борьба за Крым между Венецией и Генуей будет длиться ещё полтора века и к 1260-м годам Генуя окончательно вытеснит Венецию из Крыма.
Значит, вполне логично предположить, что в тот исторический период Крым оказался в оппозиции к Венеции, а значит, потенциально, в сфере контроля её противницы - Генуи. И монгольское нашествие могло таким образом принести Венеции какие-то дивиденты, как экономические, так и политические. "Так не достанься же ты никому!"
Чуть растекаясь мыслию по древу, мы вспомним, что в предыдущем веке между Крымом и Русью, находящимися под контролем Византии, находилась враждебная тем и другим страна Половецкая. Было бы странно, если бы противники Византии не воспользовались возможностью подчинить своему влиянию половецких князей. Красивых побрякушек у Венеции имелось более чем достаточно. Куманы (они же «половцы») пришли с Востока в 1063 году и первым делом отняли у Византии восточную половину Крыма, а практически одновременно (1066) тюрки-сельджуки начали завоевание Малой Азии (она же Турция), положив начало созданию нынешней Турции. Я бы не удивился, если бы оказалось, что между этими событиями есть связь, что половцы и тюрки выполняли заказ одного и того же Центра. Если это так, то уже нетрудно вычислить, где именно этот Центр находился.
Возвращаясь к событиям XIII века, мы выскажем гипотезу, что Монгольское нашествие на Русь было по существу логичным продолжением Венецианской политики на Востоке. Вероятно, венецианцы снюхались с монголами после того, как те разбили русских и половцев на Калке (1222). Ясно, что монголы и их завоевания имели большое значение для торговых дел Венеции на Востоке и не могли не находиться в сфере самого пристального внимания венецианских политиков. Так почему не воспользоваться ими для установления своего контроля над Русью. Ведь Русь, как уже сказано, была частью Византийского наследства, а значит, естественной сферой интересов Венеции.
Но Новгород – у него была особая судьба. Издавна будучи частью торгового союза городов, оформленного в 1241 году как Ганза, Новгород тяготел к Генуе, а Генуя – враг Венеции. Следовательно, ещё XII веке, когда Венеция была субгегемоном, противостоящим Византии, Генуя оказывалась косвенным союзником Византии, что не могло не отразиться на судьбе Новгорода. (Внимание, головоломка: задача трёх тел!) После падения Византии Генуя просто обязана была приложить все усилия, чтобы взять Новгород под свой контроль.
Венеция манипулировала Империей и потому для Генуи был естественным союз с Папством. Учитывая это, трудно не заподозрить, что внезапная активизация на Севере была прямым следствием событий на Юге Европы. Византия пала и её наследство надо было делить. Трудность этого дележа заключалась в том, что делили православных, для которых и те, и другие новые хозяева-католики были одинаково чужды. Потому наследство нужно было брать силой. Монголы на юге и Крестоносцы на Севере как раз и выполнили роль такой силы. Но всё это будет позже - уже в конце 30-х годов. Мы забежали вперед.
А пока - в 1235 году новый французский король (уже двадцатилетний!) Людовик IX Святой разбил англичан при Тайебурге и Сенте. Ему предстоит усилиться весьма и стать одной из важнейших фигур французской истории.
Продолжение:
«Нейтралитет» Венеции. Мир в ступоре. (1235-1250)
palaman о Столетней войне
May 9 2015, 21:40:32 UTC 4 years ago
June 1 2018, 13:28:05 UTC 1 year ago
В самом деле, многие "случайности" и "странности" политики Европы 11-15 веков становятся очень понятными и логичными.
Был удивлен, что Вы "вычисляете" генуэзскую принадлежность Крыма в 13 веке, в то время как для меня (выросшего в Крыму и много читавшего по его истории, в т.ч. на месте, в краеведческих музеях) - это первичный факт.
(Генуэзские крепости в Крыму, как раз 13-14 веков, сохранились до сих пор)
Дополнительное подтверждение вашей концепции.
June 1 2018, 13:31:43 UTC 1 year ago