Первая часть этой главы доступна здесь.
Первая глава доступна по этой и указанным в той записи ссылкам.
...в «Люмьере» собирались интеллектуальные сливки Насельска. Они нещадно курили, пили суррогатное вино, ели подгорелые подметки, именуемые стейками, и горячо спорили о свободе, судьбах страны и мира и кровавом режиме. Короче, «Люмьер» был местом курултая изысканного общества городских сумасшедших и примкнувших к ним диктофонов на ножках, называвших себя обыкновенно журналистами. На жителей Насельска они смотрели свысока, как на консервативное полчище соленых огурцов, спрессованных в консервных банках ментальных предрассудков.
Насельчане отвечали им взаимной враждой и прозывали посетителей «Люмьера» «болотным обществом», предпочитая это кафе обходить стороной. И правильно делали – не было дня, чтобы оттуда весь в синяках и шишках, а то и в разодранной одежде не вылетал какой-нибудь пылкий участник политических дискуссий. В других кафе тоже били, но до таких изощренных истязаний дело не доходило.
Предводительствовал «болотным обществом» знатный борец за свободу Леонид Шапиренков. Как-то судьба забросила его туристом в Индонезию. Кто его знает, отчего он решил бороться за свободу Папуа, но таки решил. Просрочив визу на четыре месяца, Леонид вступил в ячейку «Движения за свободное Папуа» и стал подбивать местных жителей на борьбу. Они его и сдали полиции, опоив предварительно местной самогонкой. Когда полицейские запихивали пьяного в стельку активиста в свой готовый развалиться тарантас, Шапиренков внезапно очнулся и стал выкрикивать по-индонезийски: «Свободу Папуа!»
И только дородная барменша Люся своим гласом, подобным корабельному ревуну, а иногда и тяжелой рукою, могла остановить не в меру разошедшихся провозвестников свободы и тем предотвратить их массовую аннигиляцию. Люся была душой «болотного общества», милуя и наказуя его членов по своему произволу. Ее все любили, а она из-за этой всеобщей любви упускала возможность стать лучше. Своих подопечных она любовно называла «упадки разума».
Получив от Люси затрещины, интеллектуалы обыкновенно успокаивались и приступали к обсуждению куда более миролюбивых тем: «Как без помощи алкоголя разогнать собравшееся толпою свое множественное Я?», «Как английской гимнастикой и холодными обливаниями вытравить из себя химеры постмодерна?» Один посетитель после люсиных нравоучений даже написал сценарий арт-хаусного фильма: «Девушка с татуировкой вазы». Томной пикантности прибавляло то, что ваза была ночная.
То есть отдых, культура и интеллектуальная жизнь в Насельске были.
Героическая же история достойная написания отдельной саги или даже эпического цикла была явлена благодаря событиям, что чуть не привели к колебанию самих устоев государственности в Насельском крае. Оглядываясь назад, историки не вполне понимают, как все обошлось без распространения в народе пагубы вольнодумства, непочтения к властям и анархии.
Причиною событий, впрочем, как и всегда, когда речь заходит о делах такого рода, была юная прилепа. Была она лицом румяна, губами ала, где надо выпуклость, где надо впадинка. Звали оную прилепу Юлией, а фамилия у нее была Борщевская. Служила она официанткою в столовой Дома Советов, что делили меж собою Обладминстрация, Областное собрание, мэрия Насельска и городская Дума.
Служить подавальщицей домсоветовской едальни Юле было скучно. Зарплата была не шибкая, и кабы не близость к дому, а жила Юля всего через улицу от Дома Советов, то и смысла особого в службе не было. Была еще возможность унести домой каждый день кучу провизии. Ее знатная официантка сплавляла в находившийся на первом этаже ее дома ресторан «Хорошие люди». Хорошие люди из «Хороших людей» брали по сходной цене все: красную и черную икру, ветчину, бекон, сырокопченые колбасы, бастурму, отчасти початые бутылки виски и коньяка. Даже бутерброды порой брали – из них шеф «Хороших людей», очень хороший человек, сооружал дивные салаты, ну, а что не шло в салаты, шло в пиццу.
Властные и знатные мужи любили заседать в «Хороших людях». Там в уютной обстановке они решали вопросы освоения всевозможных средств так, чтобы еще и ничего при этом не сделать. Они даже и не подозревали, что этот дивный десерт сделан из эклера, что они вчера не доели в домсоветовской столовке, а коньяк, что они с таким увлечением хлещут, был заботливо слит в нарочитую бутылочку из рюмочек, что они оставили на столах.
Были, конечно, и приятные моменты в виде романов с чиновниками и депутатами, но как-то зацепить кого-то в сети навсегда не получалось. И начала Юля боятся, что ее главный капитал – красота, так и увянет в стенах домсоветовской столовки.
Эта тоска по уходящей молодости привела к тому, что гражданка Борщевская стала плевать в пищу, подаваемую посетителям точки административного общепита. А уж когда дело касалось киселя или того же компота, то не было стакана с этими напитками, куда бы королева столовской красоты не вложила свои не всегда чистые персты. Еще года два такой беспорочной службы и она могла приступить к написанию мемуаров, озаглавленных: «Им я наплевала в борщ».
Но тут в жизни Юли все внезапно изменилось. Тетя Клава, что обычно носила обед, а иногда и ужин самому губернатору, уехала на три дня на свадьбу к родственникам в деревню, и честь нести пищу сатрапу края досталась Юле.
Наместником тогда был не Ричард Ложкин, а его предшественник на этом посту. Человек старой закалки, интеллигент в нулевом поколении, славный своими кустистыми бровями и непререкаемым авторитетом. Свой авторитет Сысой Кузьмич Дергачев блюл строго. На любое возражение со стороны подчиненных или попытку поправить его следовала грозная отповедь:
– Я вам не нижнее белье, чтобы меня поправлять!
И многие понимали, что поправлять Сысой Кузьмича не нужно. Ну, а кто не понимал, к тому Дергачев подходил и произносил примерно такую сентенцию:
– Одно дело – иметь принципы, другое дело – перерезать себе горло из-за этих принципов. Вы готовы перерезать себе горло из-за своих принципов?
При этих словах толстый указательный палец Сысой Кузьмича упирался в грудь бунтовщику. А плотоядная улыбка на лице губернского повелителя со всей очевидностию говорила, что коли человек не перережет себе горло сам, то Сысой Кузьмич с удовольствием поможет ему в этом деле.
Вот к этому властителю и понесла Юля обед. Понесла и так оробела, что только в чай и плюнула по дороге. Считайте, что и не плюнула вовсе, ибо во рту у нее от волнения так пересохло, что и плевок был чисто символический.
Дверь приемной Юле открыла секретарша с таким размером бюста, что всякому было ясно, что она давно освоила слепой метод работы на печатающей машинке, а потом и на компьютере. Величественно смерив взглядом официантку с головы до пят, секретарша хмыкнула и произнеся: «Не иначе у Ашота ревизия намечается», пропустила ее в кабинет наместника.
Наместник в это время вел телефоническую беседу с одним уездным предводителем, на пару с которым они осваивали средства на ремонт моста через небольшую, но вредную речку. Средства были освоены, то есть благополучно разложены по карманам, но речка отчего-то вышла в самом начале осени из берегов и смыла почти новый по бумагам мост.
Все бы ничего, кабы не мутил воду местный городничий, с которым на почве личной неприязни, что возникла в результате драки на одном из банкетов, уездный начальник решил не делиться. Этот самый зловредный городничий и подбил двух местных правдорубцев накатать жалобу в одну из московских газет. А газета и рада стараться: распубликовала фотоотчет о смытом мосте.
Короче, Юля появилась на пороге губернаторова кабинета, когда Сысой Кузьмич пытался переплюнуть самого Петра Великого в знании русского мата. Вероятно, у него это бы и получилось, но узрев в дверях дивную Прилепу с подносом в руках, Сысой Кузьмич буркнул в трубку, что перезвонит, вскочил из кресел, подбежал к Юле и залепетал:
- Да кто ж тебя, Солнышко, такими-то тяжестями нагрузил?
Тетя Клава была отставлена от чести подавать обеды областному предводителю, а вскоре Юля пошла на повышение: нарочитым распоряжением была назначена в аппарат областного владыки.
Вот на это новоприобретение, на эту усладу губернского правителя и положил свое око охочий до сладенького Ричард Ложкин, бывший тогда насельским градоначальником. Ежедневно наблюдал он при своих передвижениях по Дому Советов упругие юлины телеса, слегка прикрытые офисной мимо-юбкой и блузкой, что не столько скрывала достоинства, сколько делала их манящими. В итоге Ложкин распалился настолько, что, видно, учудил бы что-то в бурлескном духе прямо в одном из домсоветовских лифтов, но тут всесильная судьба свела их в одном из «охотничьих домиков», где властные мужи имеют обыкновения предаваться банным процедурам.
Известно, что человека можно смело уподобить кузнечику. Подобно ему, люди есть животные с неполным циклом превращения. При том, что, в отличие от кузнечика, мы вполне можем размножаться без вступления в обычную взрослую фазу. Тому есть верные и неоспоримые доказательства.
Пробации эти должно усматривать в существовании такового человеческого разряда, как политики и администраторы, что в отличие от обычных людей, прошли все стадии метаморфоза. Если Ленин, как известно, был гриб и произошел путем самозарождения в банке, то мужи административные и политические проходят стадию окукливания и последующего перерождения в бане. На выходе мы имеем уже не обычного человека, рожденного женщиной, но некоторым образом лицо надмирное и даже величественное.
Окукливание и трансмутацию сопровождают обычно дубовый веник, войлочная шапка, парилка с караоке и цветомузыкой, девы. Без дев трансформация обычно происходит неудачно. Если без войлочной шапки еще как-то можно обойтись, а дубовый веник заменить еловым, то без дев выходит что-то вовсе непонятное, род некоего разврата на выходе получаем.
Даже купание в ледяной проруби, дежурные раки и чай с медом не способны заменить отсутствие дев при процессе производства человека административно-политического. Если же все ингредиенты в наличии, то результат бывает великолепным, и из предбанника миру является чудо, которое можно сразу ставить сатрапом, а то и в министры произвесть.
Порой из парилки под гром пушек и в клубах порохового дыма, блистая золотым шитьем фуражек, обществу являются статные генерал-лейтенанты. Стеснительные полководцы выходят в трусах с лампасами. Этим людям, вероятно, есть, что скрывать. Но большинство стратегов предстают фраппированному обществу облаченными только в фуражки, даже вениками не прикрываются. И общество понимает, что попало - если войны и не будет, то прямолинейная непреклонность обнаружится всюду и во всей красе, при том, что главным стилем правления будет внезапность.
Обыватель одновременно любит и боится администраторов из племени воевод, при этом безотчетный страх перед ними только увеличивает его беззаветную к ним любовь. Но тайна метаморфоза военачальников до конца наукой не исследована, а потому более глубоко в эту тему погружаться не будем.
Баня есть своеобразный центр мироздания, дающий миру общественных предводителей, что спасают мир от бестолковщины и хаоса, внося элемент осмысленности в наше в целом бессмысленное существование.
Как там и каким чередом у Ложкина и Юли сладилось, никто не ведает, однако, в результате у Сысой Кузмича стали очень быстро расти ветвистые рога. А известно, что добрые, хорошие люди работают не только в ресторанах, они вообще всюду. Мироздание просто напичкано добрыми людьми. И эти добрые люди никогда не преминут рассказать человеку, попавшему в гротескное положение, где он находится. Исключительно по доброте душевной.
Разгневанный владыка отправил свою референтку в отставку, не забыв лишить ее и подаренной недавно норковой шубы. Последнее было особенно изощренной местью, ибо на дворе стоял декабрь.
Каково же было его удивление, смешанное с возмущением, когда через четыре дня он узрел Юлию шествующую беззаботно по коридорам Дома Советов.
– Кто допустил? – вопросил он, автономно поднимая правую бровь и грозно шевеля левой.
– Ложкин назначил ее руководителем своего аппарата, – угодливо ответил один из губернаторовых клевретов, показывая пальчиком в сторону приемной насельского мэра. Клеврет имел странное строение тела: голова была конусообразная, плечи узкими, а, пардон, гузно широким. При этом ножки и ручки были неестественно тонкими и короткими. Со стороны клеврет смахивал на большое ходячее яйцо.
– Какого аппарата? – удивился Дергачев.
– Своего, – сказал яйцеобразный клеврет и, хихикнув, показал пальчиком на то место брюк, что портные именуют гульфиком.
– Совсем стыд отринул и порядок службы нарушает! – пророкотал Сысой Кузьмич, демонстрируя сугубое негодование поведением Ложкина, что не только увел у него сладку ягодку, но еще и присвоил себе сверх всяких обычаев право назначить ее на такую должность. Не по рангу Ложкину еще иметь руководителя аппарата. Ложкину положена была референтка, но руководитель аппарата…
Всякий видный член общества обязан иметь секретаршу. Согласитесь, это очень странно, коли маститый муж, а секретарши нету. Это вызывает недоумение, а подчас и вопросы. Уж не является ли он членом тайной секты какой, или, с нами матушка Аллилуйя, не плетет ли тайком комплоты супротив начальства и общественных установлений?
Настоящая секретарша, секретарша первого сорту, должна обладать рослостью, обаче каланче не подобной, кроме того у ней должны присутствовать выпуклое нижнее, ровное среднее и упругое высшее образования.
Есть, конечно, любители, у которых имеются свои представления о достоинствах секретарш. У таких в приемных можно обнаружить дылдометров, что иногда ростом бывают под самый потолок. Есть и такие знатные администраторы, которым подавай секретарш ростом в сто пятьдесят восемь сантиметров, но с пятым размером. Натурам, склонным к созерцанию и размышлению, наблюдение за передвижением таких секретарш по властным коридорам может доставить много поучительного, ибо их часто заносит на поворотах, а это занимательно видеть, когда кого-то куда-то заносит.
Секретарши делятся на просто секретарш, референтов, и руководителей аппарата. Секретарша есть у всякого человека, достигшего известных административных ступеней. Часто они получаются от предшественника, как некий переходящий сноп или флаг, что пылится в углу приемной с незапамятных времен, и даже часто не вполне понятно, за что оный флаг и кем получен. С такими секретаршами обычно начинают войну, что ведется с переменным успехом. Коли победа одержана, то возведение на следующую ступень не замедлит вскорости сказаться.
Там к секретаршам добавляются референтки. Это тоже секретарши. Но если секретарша предназначена для текущих офисных утех, то референтки уже нечто особенное, когда нужно внести разнообразие в приевшуюся и ставшей монотонной действительность. Кроме того референток берут в поездки. Иногда в их стройные ряды добавляются пресс-секретарши. Это когда человек с выдумкой, и ему помимо прочего еще хочется и поговорить о чем-то возвышенном и умном. Обсудить с кем-то очередной наделавший фурору роман или фильм какой, положим.
Высший разряд секретарш – руководительницы аппарата. Таким часто вручается квартира, расположенная парой этажей выше или ниже начальника. Это делается исключительно в видах непрестанности административного процесса, дабы властный муж мог в любое удобное ему время поработать с документами в непринужденной домашней обстановке. В халате и тапочках. Да что там в халате. Некоторые предпочитают работать прямо в семейных трусах, а иногда и вовсе безо всего - у каждого ж свои привычки. Понимать надо!
Самосильное устроение у себя руководителя аппарата Ложкиным грозило нарушением дхармы, той великой силы, что поддерживает мировой порядок. Это своеволие должно было быть пресечено и примерно наказано.
Дергачев погрузился в размышления, род неких медитаций. Стал рассеян. Лицо периодически делалось умным, что пугало приближенных. Пошли слухи, что Сысой Кузьмич ударился в математику и по вечерам пишет ученый трактат, а днем постоянно производит в уме сложные математические счисления, помножая 479 на 382 или деля 696 на 58.
Тревога росла. Особого накала она достигла тогда, когда однажды Дергачеву позвонил начальник местного Сбербанка. Вместо привычного приветствия: «Какого хрена звонишь?», из трубки дергачевским голосом было произнесено: «Внемлю».
Дом Советов замер, не ведая каких напастей ждать от таковой губернаторовой метаморфозы. Было понятно, что губерния и Насельск находятся на пороге доселе небывалых перспектив.
January 9 2013, 11:54:53 UTC 6 years ago
Зело восхохоташе, чрез то сверзоше с седалища под трапезу.. (с)
January 9 2013, 12:02:30 UTC 6 years ago
January 9 2013, 12:01:44 UTC 6 years ago
Помилосердствуйте, я больше читать не могу. Живот болит и скулы сводит, и слезы градом, будто мешок лука очистил.
January 9 2013, 12:03:09 UTC 6 years ago
January 9 2013, 12:03:36 UTC 6 years ago
January 9 2013, 12:18:40 UTC 6 years ago
Со всеми прошедшими праздниками Вас ещё раз!
January 9 2013, 12:11:09 UTC 6 years ago
А уж собрался попозже слезливую далобу писать к высшим сферам — чего же нет текстов поучительных?
:-))).
Удачи, счастья, радости, нежности и особенно любви Вам и действительно близким Вам и к Вам близким людям в наступившем Новом году!
С искренним уважением, дед своих внуков :-).
January 9 2013, 12:19:13 UTC 6 years ago
January 9 2013, 13:18:18 UTC 6 years ago
January 9 2013, 13:52:20 UTC 6 years ago
January 9 2013, 13:29:49 UTC 6 years ago
спасибо, давно так не смеялся
January 9 2013, 13:52:43 UTC 6 years ago
January 9 2013, 15:30:58 UTC 6 years ago
January 9 2013, 15:48:03 UTC 6 years ago
January 10 2013, 03:19:27 UTC 6 years ago
Про баню, как инкубатор мужей властных особенно поучительно :)
January 10 2013, 03:42:23 UTC 6 years ago