Литература и жизнь

За Самарина спасибо. Совершенно с ним согласен.

За Быкова и менее блестящих мыслителей не скажу, но, вообще-то, публицистов всегда интересует настоящее, а не прошлое, такое уж это занятие, и тут общепринятая версия национальной истории много важнее, чем история как таковая. История по Гоголю и Щедрину - это действующий фактор общественного сознания, а чего там на самом деле было, мало кому интересно, и уж практически совсем никто не знает. То, что Быков и менее блестящие мыслители, вполне возможно, не понимают разницы между историей и ее отражением в литературе, это таки да, плохо, но действует-то на нас сегодня именно литература. Какая бы она ни была. Поэтому, публицистам обсуждать нужно именно литературную версию российской истории, все правильно.

Я имею в виду вот что: "в России в девятнадцатом веке было так-то, поэтому у нас сейчас этак" - не работает. Работает "мы думаем, что в России в девятнадцатом веке было так-то, поэтому у нас сейчас этак". В этом смысле, вымышленная история важнее реальной.

Очень грубая аналогия: если человеку сказать, что его отец - на самом деле, не его отец, и он поверит, это повлияет на его жизнь практически независимо от того, правда это или нет.

Вот, Вы пишете: "единственное содержанiе, съ которымъ имѣетъ дѣло писатель, — содержанiе его черепной коробки. Но, разумѣется, связь между этимъ содержимымъ и жизнью (о ней въ другой разъ) существуетъ. Это косвенная связь" - но ведь это относится к любому человеку, не только писателю. Формы и содержание нашей общественной активности определяются содержимым наших черепных коробок. Литература определяет это содержание в гораздо большей степени, чем собственно история.

Мединский прав, что литература, искусство и общественные представления об истории важны. Неправ он во всем остальном.

Спасибо!

"И дѣйствовала она тѣмъ сильнѣе, что онъ " - что?

спасибо!

Так ведь не было у Гринева со Швабриным русских книг и быть не могло. И кино, телевизора и компьютера тоже не было. Единственное умственное развлечение - импортные книги в оригинале, так что если склонен к таковым развлечениям, то ничего другого и не остается.

Меня папа в Петрушином возрасте заставлял читать "Марсианские хроники" на английском, а я, конечно, сопротивлялся, поскольку давно прочел их на русском ;-) А если бы английские книги были единственно возможными - явно не стал бы сопротивляться, потому что интересно же ;-)

Ну, что-то иногда читали/писали - по объему с импортом явно несопоставимо. А литературные песенки на русском слушали/пели, это да.

Гм. Ну вот екатерининская эпоха (Upd. оказалось, еще елизаветинская):

– А сколько всего театральных пьес во Франции? – спросил Кандид аббата.
– Тысяч пять-шесть, – ответил тот.
– Это много, – сказал Кандид. – А сколько из них хороших?
– Пятнадцать-шестнадцать, – ответил тот.
– Это много, – сказал Мартен.

Понятно, что Вольтер дурака валяет - но для России в этой же шутке явно пришлось бы убавить нолик, а скорее два.

<У Фонвизина есть якобы мемуарная повѣсть «Чистосердечное признанiе…», гдѣ онъ описываетъ, въ частности, свою гимназiю. Тамъ приводится анекдотъ — учитель, трогая пуговицы на камзолѣ и кафтанѣ, подсказываетъ публично экзаменуемымъ ученикамъ номера латинскихъ склоненiй и спряженiй. Очень эффектно — и повлiяло на взгляды публики объ уровнѣ отечественной педагогики. Но здѣсь все просто — самъ Фонвизинъ описываетъ лекцiи ректора гимназiи какъ «острые». Эти лекцiи, слышалъ, сохранились въ РГАДА; самъ я ихъ не читалъ, но читалъ другiя сочиненiя на латыни; ничего выдающагося, но особой простотой латынь Шадена не отличается. Кстати, даже кое-что и читалъ; одинъ курсъ сохранился въ НБ МГУ. Педагогическiй процессъ не соотвѣтствуетъ результату — если такъ учиться, нельзя оцѣнить лекцiи, если ихъ оцѣниваешь, — значитъ, учился иначе.>
Ученики разные бывают, это, можно сказать, всемирный закон. Фонвизин учился отлично, а подсказывали двоечникам

Прошу простить, но мы, похоже, превратно понимаем друг друга. ЕМНИП, Фонвизин пишет, что получил медаль по географии за ответ "не знаю" на вопрос, в какое море впадает Волга; но при этом он выучил языки и ещё на гимназической скамье начал переводить с заморских языков на русский, гонорар получая заморскими книгами. Я из этого рассказа заключаю, что Фонвизин учился хорошо :-)

Я заново прочитал "Чистосердечное признание..." Фонвизина, благо текст короткий и есть в сети http://rvb.ru/18vek/fonvizin/01text/vol2/01prose/250.htm
Вы правы - он описывает свою учебу так, что создаётся впечатление, будто ничему там хорошему не учили - впечатление заведомо ложное, ибо тут же автор сообщает: он так выучился современным европейским языкам, что ещё на ученической скамье начал переводческую деятельность.
Признавая свою вину и чистосердечно в ней раскаиваясь, тем не менее, чисто из вредности, замечу, что никаких оценок лекций ректора в тексте Фонвизина не содержится. Так что Вы тоже неправы

".. знаменитую фразу о географiи и извозчикахъ Фонвизинъ позаимствовалъ у Вольтера".

Если не ошибаюсь, в первом полутоме "Русской школы" сообщается о каком-то, итальянском что-ли, литераторе того времени, тоже сомневавшемся в пользе географии. "Банкрот среди своих столиц" - может Фонвизину попалась на глаза эта фраза?

Так ведь и Быкова будут когда-нибудь использовать как источник по истории нашего времени. Эстафета поколений...

Слишком радикальный тезис; Ключевский, к примеру, с ним не согласился бы. Это все равно как говорить, что законодательство - никуда не годный исторический источник, потому что не отражает адекватно жизнь. Так ни один источник ее адекватно не отражает - и что же прикажете делать? Вы и сами только что продемонстрировали отличный пример исторической критики, указав на противоречия литературного источника и сделав выводы, которые именно проливают свет на то, какова была, по всей вероятности, "жизнь на самом деле". Но выводами этими мы обязаны в том числе источнику - иначе бы их не было.

Ну а то, что русская жизнь отражалась в литературе односторонне - это факт. Чичерин в своих мемуарах писал, что "было бы крайне ошибочно судить о русской провинции прежнего времени по «Мертвым душам» и «Ревизору» или даже по «Запискам охотника». Лучшие ее элементы остались незатронутыми русской литературой, которая в преследовании высших идеалов беспощадно карала то, что было им противно, не заботясь о полноте изображения. Благородная цель служит оправданием одностороннего направления сатиры прежнего времени. Но теперь, когда это все отошло в область давно прошедшего и представляет как бы отжившую формацию, какую цель можно иметь, изображая старый русский провинциальный быт в виде «Пошехонской старины»? Разве доказать, что автор в своей жизни ничего не видал, кроме грязи?"