"Перевод сатир Горация, сделанный классицистом-славянофилом М.А. Дмитриевым (1858), был отредактирован Ф.А. Петровским для однотомного издания Горация в 1935 году и еще основательнее - М.Л. Гаспаровым для издания в настоящей серии [= БАЛ] в 1970 году".... -- удовлетворенно сообщает Михаил Ленонович в примечаниях к Сатирам Горация ("Римская сатира", 1989).

Классицист-славянофил под редакцией атеиста-некрофила....

Во всяком случае править сочинения покойных русских классиков - это непростительный произвол. Тем более это справедливо в случае с МЛГ, неизменно сокрушавшемся о произволе советской цензуры...

Не могу с Вами согласиться. Эпитет "основательный" в применении к редактуре - не похвала, а безоценочное предупреждение читателю: перевод Дмитриева переработан ЗНАЧИТЕЛЬНО, знайте, с чем имеете дело. Ничего предосудительного в подобного рода редактуре (даже плохой) я не вижу: Дмитриева ведь никто не запрещал и не изымал из библиотек, всякий может прочесть и сравнить. Во всяком случае, в антиковедении это норма - классические пособия, комментарии и даже монографии сплошь и рядом переиздаются в сильно обновленном и отредактированном виде, под двумя именами (хотя бы потому, что наука - в том числе и интерпретация античных авторов - за сто лет здорово развивается). В каком-то смыле это даже дань уважения: работа не устарела настолько, чтобы требовать замены, достаточно устранить ошибки и учесть новые данные. В этом смысле я склонен сетовать на решение МЛГ (и В. Н. Ярхо) как раз в противоположном случае - издав Софокла Зелинского в сильно отредактированной версии, они почему-то оставили Еврипида Анненского в неприкосновенности, полностью сняв редактуру того же Зелинского.

Ничего предосудительного в подобного рода редактуре (даже плохой) я не вижу: Дмитриева ведь никто не запрещал и не изымал из библиотек...

-- Однако и Пушкина никто не изымал. Но отюда вовсе не вытекает, что всякий выпускник классического отделения, добравшийся до редакторских ножниц, волен его поправлять и ставить свою фамилию на одном ряду с автором переложения из Катулла... Нет-нет, оправдания не вижу; я думаю, это дурная и порочная практика: Зелинский правит Анненского, Маркиш -- Кузмина, Гаспаров -- Дмитриева...

Не люблю аргументов "от авторитета". Доказывайте, что в тех местах, где Маркиш поправил Кузмина, Кузмин понял текст Апулея верно, а Маркиш - ошибочно. А восклицать a priori "Как, Маркиш - Кузмина?!" - непродуктивно, по-моему...

PS: Если кто-нибудь когда-нибудь напечатает "Пьяной горечью Фалерна..." в сборнике Катулла (а не в приложениях к нему и т. п.), это и впрямь будет дурно и порочно.

Да, дело именно в этом. Если на обложке написано "Гораций", то прямая обязанность редактора - исправить ошибки; если "Дмитриев" - ситуация принципиально иная.
PS: Поэт в переводе - иллюзия, да; но и поэт в оригинале, если речь идет о неродном для читателя языке - тоже иллюзия; а уж если между поэтом и читателем 2000 лет - то иллюзия в квадрате. Я бы вообще сказал, что работа филолога - содержать иллюзии в порядке, не допуская их деградации.

Я немного по-другому на это смотрю. Когда мы читаем перевод горацианской оды и говорим: "Ну, это не Гораций" (я сейчас не об ошибках противу латыни и не о графомании в русских стихах; это за гранью, тут обсуждать нечего)- значит, наша читательская иллюзия не совпала с читательской иллюзией переводчика. Заодно появляется повод сравнить две эти иллюзии; это почти всегда интересно, да и полезно тоже.

Мне, признаться, не мешают, наоборот - дают третью иллюзию для сопоставления: вот "мой" Гораций, вот Дмитриев, а вот то, что через сто лет решил поправить редактор. Кроме того, в дмитриевском переводе хватает и прямых ошибок. Вот бы кто перевел "Сатиры" и "Послания" заново! После Теренция они, по-моему, главные пострадавшие в русской традиции. Прозой, конечно...