Проект Гильгамеш, или Смерть как техническая проблема (текст для СиПа от 25 марта 2017 года)

    От представлений XVIII века о человеке-машине до идей XXI столетия о человеке-полумашине-полубоге оставался один шаг. Вместо того, чтобы сделать этот шаг, человечество оступилось и свалилось в идейную яму, из которой начало выбираться только в последние десятилетия. Футуристика и фантастика XIX–XX веков сыграли со своими поклонниками злую шутку. Они нарисовали радужные картины всеобщего благоденствия и чудовищные сцены постапокалипсиса, описали покорение иных планет и нашествие на Землю космических монстров, изобразили «Звёздные войны» и «Мир Полудня». Но они ничего не сказали о том, что эволюция человека продолжается. А главное — о том, в каком направлении развивается наш вид. Буквально за последние две недели я прочёл в ленте новостей следующее:

   1. Испанские учёные представили биопринтер, послойно воспроизводящий человеческую кожу. Гистологические и иммуногистохимические исследования подтвердили, что созданная на принтере кожа полностью идентична натуральной. Прочитав новость, я машинально отметил, что первыми в списке участвующих в проекте учёных идут исследователи из мадридского университета Карла III (авторы сообщения умудрились назвать короля Карлосом III). Это был великий государь-реформатор, вместе с Людовиком XVI во Франции, Иосифом II в Австрии и Екатериной II в России ставший олицетворением просвещённого абсолютизма. Думаю, любому из этих государей понравилась бы идея машинного производства запасных человеческих органов.

  2. В Барселоне открылся публичный дом «Lumi Dolls», в котором работают четыре сотрудницы разных рас — Кэти, Лилли, Лейза и Аки. Среди них нет ни одной живой девушки, все они — реалистичные силиконовые куклы. В Китае, Японии и Малайзии женатые мужчины, работа которых связана с командировками, часто пользуются услугами секс-кукол, чтобы не изменять жёнам в дороге. Калифорнийская компания Reall Dolls обещает уже этим летом выпустить на рынок первую партию секс-роботов, управляемых при помощи мобильного приложения (у них будет 12 разных характеров). Британский физик Иан Пирсон и вовсе утверждает, что секс с живыми людьми скоро станет делом прошлого. Мне всё это напомнило фильм «Казанова Федерико Феллини», в котором герой в последнюю минуту из всех своих любовниц вспоминает одну лишь механическую куклу по имени Розальба.

   3. Итальянский нейрохирург Серджио Канаверо, ещё в 2015 году утверждавший, что трансплантация человеческой головы станет возможна в течение двух лет, ныне заявил, что намерен осуществить эту операцию в декабре 2017 года. Впрочем, «трансплантация головы» — это несколько неудачный журналистский оборот, правильнее было бы говорить о трансплантации тела. В данный момент не вполне ясно, станет ли пациентом Канаверо русский или китайский доброволец. Долгое время говорилось, что это будет страдающий спинальной атрофией Валерий Спиридонов, но операция пройдёт в Китае, и данное обстоятельство может обусловить выбор реципиента. Кстати, хотя перспектива трансплантации человеческих органов обсуждалась врачами с глубокой древности, научное обоснование возможности подобных операций появилось всё в том же XVIII веке. Её сделало «Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе».

   Реальных успехов трансплантологи добились только в ХХ столетии. Огромную роль в этом сыграли наши соотечественники, но поскольку начиная с 1917 года Россия принадлежала не тем, кому она должна принадлежать, на каждый русский успех находился советский маразм. В 1937 году крестьянский сын Владимир Петрович Демихов, будучи студентом-третьекурсником, создал первое в мире искусственное сердце (собака прожила с ним два часа). В 1946 году Демихов провёл первую в мире трансплантацию комплекса сердце-лёгкие, в 1948-м — первую в мире пересадку печени. В 1960 году он написал первую в мире монографию по трансплантологии («Пересадка жизненно важных органов в эксперименте»). В 1963 году Демихов разработал метод сохранения в контейнерах изолированных функционирующих органов. Органы оставались живыми до семи суток (насколько я знаю, этого никто не умеет и сегодня).

  Южноафриканец Кристиан Барнард, первым в мире осуществивший операцию по пересадке человеческого сердца, называл себя учеником Демихова, звонил ему накануне своей знаменитой операции и искал встречи с ним, приехав в Москву. Барнард вёл образ жизни, соответствующий его заслугам — основывал благотворительные фонды, женился на топ-моделях и был любовником кинозвёзд масштаба Джины Лоллобриджиды. Учитель Барнарда Демихов доживал свой век в обстановке, нищета которой поражала даже его видавшего виды участкового врача. Причина? В 1965 году на форуме по трансплантологии Демихов предложил создать банк донорских органов, в частности, помещать человеческие сердца внутрь живых свиней. Его идея была объявлена ахинеей, несовместимой с коммунистической моралью. Начались гонения. Только пeред самой смертью, в 1998 году, Демихову дали орден «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени. Это было единственное, что ему дали. Сам он к тому времени перенёс инсульт и потерял память.

   С коммунистической моралью много что было несовместимо, в первую очередь — логика и здравый смысл. Это обстоятельство роковым образом сказалось на мышлении миллионов наших соотечественников. Я имею в виду не так называемый простой народ, претензии к которому бессмысленны и беспредметны по определению, a тех, кто избрал мышление своей профессией — интеллигенцию. Советская интеллигенция всегда была устремлена в будущее. Но только в утопическое. На смену поколениям, сначала всерьёз собиравшимся совершить мировую революцию («малой кровью, на чужой земле»), а потом столь же серьёзно говорившим о «построении коммунизма», пришли другие, намеревавшиеся посадить яблони на Марсе. Наконец, будущее наступило, и читатели Стругацких оказались подготовлены к нему едва ли не хуже всех.

   И через четверть века после падения советской власти при общении со многими сверстниками в Рунете у меня часто создаётся впечатление, что любую несовместимую с коммунистической моралью футуристическую идею они воспринимают как ахинею. Реальность может стучать к ним в окно, они отвергают её на том основании, что братья Стругацкие (да хоть бы и Станислав Лем) такого не предсказывали. Однако те не предсказали вообще ничего. То, что советские и западные фантасты классической эпохи тысячами отправляли своих героев в далёкие галактики, но так и не обеспечили их интернетом, полбеды. Гораздо хуже, что они en masse объявили современного человека конечной стадией эволюции и послали его покорять Вселенную таким, какой он есть. В СССР даже существовала некая теория, гласившая, что у вида Homo sapiens роль эволюции играют социальный прогресс и классовая борьбa.

   Тем важнее забыть советский утопизм, как дурной сон, и разобраться, что происходит с человечеством на самом деле. Мне кажется, книга израильского профессора Юваля Ноя Харари «Sapiens. Краткая история человечества» подходит для моей цели как нельзя лучше. Эту появившуюся в 2011 году и ставшую издательской сенсацией в нескольких десятках стран работу вполне можно считать квинтэссенцией современных представлений об эволюции человечества в прошлом и, что особенно важно, в настоящем и в ближайшем будущем. Книга Харари на редкость увлекательно написана. Если я могу что-то советовать, то каждому рекомендую прочесть её полностью. (Вот единственный известный мне сайт, на котором на момент написания этих строк можно бесплатно ознакомиться с полным текстом «Краткой истории человечества») .

  Трудно оценить качество перевода, не сравнивая его с оригиналом (Харари пишет на недоступном мне иврите). Но я по крайней мере сопоставил некоторые главы русской и чешской версий. Содержательных разночтений между ними не обнаружилось, а стилистически русский перевод понравился мне больше чешского. Мои формулировки вряд ли были бы изящнее, чем формулировки автора, поэтому я решил, что пересказывать тезисы Харари излишне, лучше предоставить слово ему самому. «Краткая история человечества» довольно объёмна, в печатном виде она занимает около 500 страниц. В ней затрагиваются самые разные аспекты антропологической, социальной, культурной, экономической и политической истории человечества. Однако я пропустил интереснейшие соображения Харари o креативной, аграрной и промышленной революции, равно как о деньгах, религии, гендерных ролях и судьбах исчезнувших видах рода Homo, сосредоточившись на эволюции. Текст ниже представляет собой выдержки из его книги, сопровождённые лишь несколькими моими ремарками:

    «Древние каменные орудия использовались главным образом для того, чтобы разбивать кости и добираться до мозга. Некоторые ученые считают, что такова и была экологическая ниша человека. Подобно тому как дятел специализируется на извлечении насекомых из древесных стволов, так и древние люди специализировались на извлечении костного мозга. Почему именно на этом? Что ж, представьте себе: на ваших глазах стая львов затравила и сожрала жирафа. Вы терпеливо ждете в сторонке. После львов настает черед гиен и шакалов — вам и с ними драться не по силам. Они обгладывают кости, и только тогда человеческое племя решается подойти к скелету. Люди настороженно оглядываются по сторонам и принимаются за то, что им осталось.

   Это ключ к пониманию истории и психологии человека. До недавних пор род Homo занимал не верхнее, а скорее среднее положение в пищевой пирамиде. На протяжении миллионов лет люди охотились на мелких животных и собирали что под руку попадется, стараясь избегать встреч с крупными хищниками. Лишь 400 тысяч лет назад люди начали регулярно охотиться на крупных зверей, и только в последние 100 тысяч лет, с появлением Homo sapiens, мы стали верхним звеном этой пирамиды.

      Последствия столь стремительного прыжка из промежуточного и зависимого положения на вершину оказались колоссальными. Человек не привык находиться на командной высоте, он к ней не приспособлен. Другие животные, оказавшиеся в итоге на вершине пирамиды, — львы, акулы — шли к этому миллионы лет, а человек попал наверх почти мгновенно. Многие исторические катастрофы, в том числе разрушительные войны и насилие над экосистемой, проистекают из нашего слишком поспешного прорыва во власть. Человечество — не стая волков, завладевшая вдруг танками и атомными бомбами, скорее мы — стадо овец, которое в силу непонятной прихоти эволюции научилось делать и пускать в ход танки и ракеты. А вооруженные овцы гораздо опаснее вооруженных волков».

    Гуманизм (точнее, несколько видов гуманизма) Харари рассматривает как разновидность религии, в центре которой — поклонение человечеству. Он выделяет три вида гуманизма:

       — либеральный (человеческая природа индивидуальна, высшая заповедь — защита свободы)

      — социалистический (человеческая природа коллективна, высшая заповедь — защита равенства)

      — эволюционный (человеческая природа изменчива и стремится к разделению вида на сверхлюдей и недолюдей, высшая заповедь — защита генов)

     Если на принципах либерального гуманизма построены современные демократические общества, а на идеях социалистического гуманизма базировались коммунистические режимы, то воплощением идей эволюционного гуманизма был нацизм. Рассуждения о нацизме — одна из самых больших неожиданностей в полной сюрпризов книге Харари. Профессор Еврейского университета в Иерусалиме может себе позволить прибегнуть к формулировкам, которые автор другого происхождения, пожалуй, не рискнул бы употребить:

    «Нацисты не ненавидели человечество. Они боролись против либерального гуманизма, прав человека и коммунизма именно потому, что восхищались человеком. Они верили в огромный потенциал человека — как вида. Но, следуя логике Дарвина, полагали, что нужно дать естественному отбору отсеять непригодные экземпляры и оставить для размножения лучшие. По их мнению, либерализм и коммунизм мешали эволюции, поскольку помогали выжить слабейшим, причем не только выжить — они предоставляли ему равные возможности для размножения. В море гнилого либерализма самых пригодных человеческих особей захлестнет море хилых дегенератов. Человечество с каждым поколением будет вырождаться, пока не вымрет.

<…>

     На заре III тысячелетия будущее эволюционного гуманизма туманно. В течение шестидесяти лет после окончания войны против Гитлера казалось недопустимым соединять понятия гуманизма и эволюции и предлагать биологические методы превращения Homo sapiens в сверхчеловека. Ныне подобные проекты снова вошли в моду. Никто не заговаривает об уничтожении низших рас или больных людей, но многие хотели бы использовать накопленные знания о природе человека для создания сверхчеловеков.

    Одновременно ширится пропасть между заповедями либерального гуманизма и новейшими открытиями биологии. Не замечать эту пропасть уже невозможно. Либеральная система — и политическая, и юридическая — основана на убеждении, что каждый индивидуум обладает священной внутренней сущностью, неделимой и неизменной, которая и придает смысл миру и является источником любого морального и политического авторитета. Это отголоски традиционной христианской веры в свободную и вечную душу, пребывающую в каждом. Однако за последние двести лет эта вера изрядно поколебалась. Ученые, изучающие работу человеческого организма, душу в нем не отыскали. Поведение человека определяется скорее гормонами, генами, синапсами, чем свободной волей, — теми же факторами, которые определяют поведение шимпанзе, волков и муравьев. Наша судебная и политическая система пытается замести неприятные истины под ковер. Но как долго продержится осыпающаяся стена, которой мы отгородили департамент биологии от департамента законов и политических наук?»

    И, наконец, те несколько пассажей Харари, ради которых я peшил написать этот текст:

     «Из всех казавшихся неразрешимыми проблем человечества одна продолжает оставаться мучительной, волнующей и насущной: проблема самой смерти. Вплоть до недавнего времени большинство религий и мировоззрений принимали смерть как данность, как неизбежную участь человека. Более того, религии именно из смерти выводили смысл жизни. Попробуйте вообразить себе ислам, христианство или религию древних египтян в мире, где нет смерти. Эти учения помогали людям примириться со смертью и надеяться на загробную жизнь, а не пытаться побороть смерть и жить вечно. Лучшие умы занимались тем, что пытались придать смерти смысл, а не тем, чтобы ее избежать.

    До недавних пор никто из ученых не отваживался говорить что-нибудь подобное. «Победить смерть? Чушь! Мы всего лишь пытаемся найти средства от рака, туберкулеза и болезни Альцгеймера», — говорили врачи. О борьбе со смертью не заговаривали, подобная цель казалась недостижимой. К чему порождать неоправданные ожидания? Однако сейчас мы подошли к тому моменту в истории, когда можем говорить откровенно: главный проект научной революции — бессмертие для человечества. Генетики недавно сумели в шесть раз продлить среднюю продолжительность жизни червя Caenorhabditis elegans.

     Сколько времени понадобится на осуществление проекта «Гильгамеш» — поиски бессмертия? 100 лет? 500? 1000? Если вспомнить, как мало было нам известно о человеческом организме в 1900 году и сколько знаний мы приобрели в течение всего лишь одного века, появятся основания для оптимизма. Некоторые известные ученые предполагают, что к 2050 году часть людей станут не смертными (бессмертными их не называют, поскольку они все равно могут погибнуть от травмы или болезни, однако они будут «не-смертны» в том смысле, что их жизнь, если не произойдет несчастный случай, может продолжаться бесконечно).

<…>

      Независимо от того, насколько результативным окажется проект «Гильгамеш», с исторической точки зрения уже интересно отметить, что большинство современных религий и идеологий поспешили вычеркнуть из своих формул смерть и загробную жизнь. Вплоть до XVIII века большинство религиозных наставников и философов определяли смысл жизни с оглядкой прежде всего на смерть и посмертное существование. В XVIII столетии зародились и далее развивались такие учения, как либерализм, социализм, феминизм: для них смерть превратилась в техническую проблему, а интерес к посмертному бытию исчез вовсе. Что будет с коммунистом после смерти? А с капиталистом? А с феминисткой? В трудах Маркса, Адама Смита или Симоны де Бовуар мы не найдем ответа на подобные вопросы. Единственная современная идеология, сосредоточенная на идее смерти, это национализм. В самые свои поэтические и патетические моменты национализм сулит погибающим за отчизну вечную жизнь в памяти народа. Но это какое-то расплывчатое обещание, даже сами националисты по большей части не знают, как его расценивать.

<…>

     Даже у бессмертия может обнаружиться оборотная сторона. Представьте себе, что наука создаст лекарства от всех болезней, эффективную профилактику старения и регенеративное лечение, которое позволит бесконечно долго сохранять юность. Как бы все это не обернулось эпидемией тревожности и гнева.

    Те, кому новое чудо-средство окажется не по карману, — огромное большинство человечества — с ума сойдут от ярости. Во все века бедные и угнетаемые утешались мыслью, что уж в смерти они, по крайней мере, равны. Богатые и могущественные тоже смертны. Как же смириться с мыслью, что ты, бедняк, умрешь, а богач вечно пребудет молодым и красивым?

    Впрочем, не слишком-то обрадуется и то крошечное меньшинство, которому окажется доступно новое средство. У этих счастливчиков появятся новые причины для тревог: чудо-терапия продлевает юность и жизнь, но воскрешать трупы не под силу и ей. Ужасная мысль: я, мои любимые могли бы жить вечно, если бы не попали в аварию, если бы нас не взорвал террорист! Потенциально бессмертные будут бояться любого риска, а боль от потери супруга, ребенка или друга станет невыносимой.

<…>

    На заре XXI века Homo sapiens начинает выходить за биологические пределы. Он отменяет законы естественного отбора, заменяя их законами разумного замысла. <…> Сейчас, когда я пишу все это, намечаются три пути вытеснения естественного отбора продуманным дизайном:

    а) биоинженерия;

    б) создание киборгов (киборги — живые существа, сочетающие органические и неорганические части);

    в) создание неорганической жизни.

<…>

      На данный момент реализована весьма незначительная часть этих новых возможностей. И все же цивилизация уже начала освобождаться от оков биологии. С ошеломляющей скоростью мы приобретаем возможность изменять не только мир вокруг нас, но и мир внутри своего разума и тела. Все большее число сфер деятельности выбивается из привычной колеи. Юристам приходится заново формулировать понятия личного и частного, государства сталкиваются с новыми проблемами в области равноправия и здравоохранения, спортивные организации и учебные учреждения меняют систему оценок, пенсионный фонд и рынок труда приспосабливаются к будущему, где шестидесятилетние не уступят активностью тридцатилетним. Всем придется иметь дело со множеством непростых вопросов, которые ставят перед нами генная инженерия, киборги и небиологическая жизнь.

<…>

     Но и эти проблемы бледнеют перед этическими, социальными и политическими последствиями проекта «Гильгамеш»: потенциальной возможностью создать сверхчеловека. Всемирная декларация прав человека, государственные программы здравоохранения и программы страхования здоровья, национальные конституции — все эти документы признают, что человеческое общество должно обеспечить всем своим членам равный доступ к лечению и поддерживать здоровье людей. Все было просто, пока задачи медицины сводились к предотвращению болезней и лечению больных. Что произойдет, когда медицина займется расширением человеческих возможностей? Все ли получат доступ к новым возможностям или появится элита сверхчеловеков?

     Современный мир гордится признанием, впервые в истории, принципиального равенства всех людей. Но, возможно, этот же мир готовится породить неслыханное прежде неравенство. Во все века высшие сословия считались умнее, сильнее, в целом лучше низших. Но они лишь тешили себя иллюзией. Ребенок из бедной крестьянской семьи вполне мог оказаться умнее наследного принца. Теперь же, с помощью новой медицины, претензии высших слоев общества могут превратиться в объективную реальность.

   Это не научная фантастика. В научной фантастике обычно описывается мир, где сапиенсы — такие, как мы, — играют с развитыми технологиями вроде сверхскоростных космических кораблей и лазерных пушек. В эти сюжеты этические и политические проблемы переносятся из нашего мира, в декорациях условного будущего разыгрываются наши эмоциональные и социальные драмы. Но реальный потенциал технологий будущего — возможность изменить самого Homo sapiens, в том числе его эмоции и желания, а не только оружие и средства передвижения. Космический суперкорабль — пустяк по сравнению с вечно юным киборгом, который не размножается и не занимается сексом, зато способен непосредственно обмениваться мыслями с другими существами. Киборгом, чьи способности помнить и сосредоточиваться тысячекратно превосходят наши, кто не злится и не печалится, но имеет другие эмоции и желания, каких мы себе и вообразить не можем.

    Физики именуют состояние Вселенной в начальный момент Большого взрыва «сингулярностью»: это точка, в которой не существовало никаких известных нам законов природы. Не существовало и времени, поэтому говорить о том, что было «до» Большого взрыва, бессмысленно. Возможно, мы приближаемся к новой сингулярности, когда все, что исполнено смысла в нашем мире, — я, ты, мужчина, женщина, любовь, ненависть — его утратит. По ту сторону сингулярности для нас уже ничто не будет иметь смысла».

       Cвой супербестселлер «Sapiens. Краткая история человечества» профессор Юваль Ной Харари завершил словами:

    «Научившись стольким замечательным вещам, мы так и не разобрались в своих целях, и мы все еще не удовлетворены. Мы строили каноэ, потом галеоны, потом пароходы, а теперь уже и космические корабли — но куда мы стремимся? Мы обрели невиданное прежде могущество, но понятия не имеем, как им распорядиться. Хуже того, люди становятся все безответственнее. Боги-самозванцы, мы считаемся только с законами физики и ни перед кем не отвечаем за свои поступки. Мы превратили в кошмар жизнь других животных, мы разрушаем экосистему планеты, думая лишь о своем комфорте и удовольствии — и ни в чем не находим счастья. Что может быть опаснее, чем разочарованные, безответственные боги, так и не осознавшие, чего они хотят?»

     P.S. Разумеется, тема эволюции и грядущего бессмертия (или, в терминологии Харари, «несмертности») человека не исчерпывается поднятыми в данном тексте вопросами. Недавно я написал на эту же тему ещё одну статью. Хотя Харари упоминается там лишь мельком, и речь идёт о других авторах, в том числе живших в XVIII веке, статья эта неразрывно связана с той, которую вы только что прочли. Ни одну из этих заметок нельзя назвать началом или продолжением другой, скорее это две стороны одного текста, вместе составляющие нечто вроде ленты Мёбиуса. Пройдя по ссылке, вы можете продолжить чтение на том самом месте, до которого только что дошли.