Недоразумение-II: Молодые львы

   "Простые люди исполняют всю тяжёлую работу, поэтому они полезнее для государства, нежели богатые. Мы найдём среди них рабочих, виноградарей, столяров, плотников, каменщиков, солдат, ткачей и торговцев любыми товарами; они обеспечивают процветание государства. Нельзя пренебрегать заботой об их благе."

    Это не коммунистический президент Италии Джорджо Наполитано, не комсомольский канцлер Германии Ангела Меркель и не получившая свой титул за заслуги перед социалистическим движением баронесса Эштон. Это не Плеханов и не Бакунин, не Маркс и не Прудон, не Фурье и не Сен-Симон. Это даже не Гракх Бабёф.

    Это граф Анри де Буленвилье, живший во времена Людовика XIV и Регентства. Он входил в круг герцога Бургундского (внука короля) и одно время писал для герцога Орлеанского (регента Франции).  После смерти Буленвилье в 1722 году Людовик Орлеанский приказал немедленно привезти из нормандского замка покойного все его рукописи, дабы сохранить их для потомков. Никогда не пренебрегайте искусством социальной демагогии. Это высокое, аристократическое искусство.

    Недавно я улыбнулся, обнаружив, что некоторые юзеры называют меня певцом аристократии. Это явное недоразумение. Ну какой из реалиста, рационалиста и циника певец чего бы то ни было? Для воспевания нужны совсем другие качества.

  От меня никто никогда не слышал романтичных историй о людях с именами вроде Львиное Сердце, Красное Солнышко, Синяя Борода или Кожаные Штаны. Их биографии составляют совсем другие авторы. Помнится, в одном английском жизнеописании Ричарда I я встретил волшебную фразу, посвящённую перемещению его войск через  пустыню: "Специалисты по логистике  считают этот поход технически неосуществимым, но сила воли короля была так велика, что он совершил невозможное". Я не пишу о людях, волевым усилием преодолевавших законы физики.

    Я люблю куда более простые и правдоподобные истории. Например, о жителе Романьи Муцио Аттендоло, которого позвали с собой проходившие мимо наёмники (он сделал карьеру кондотьера, а его сын Франческо Сфорца в конце концов стал герцогом Миланским). Или о флорентийском банкире Нерио Аччайуоли, нанявшем отряд авантюристов и захватившем власть в Афинах (династия Аччайуоли правила в этом городе, пока не была изгнана такими же авантюристами-каталонцами). Или о Медичи, превратившихся из аптекарей в герцогов Флорентийских (семейство дало миру четверых римских пап и двух французских королев). Или о генуэзской консульской семье Гримальди, которая так удачно приобрела землю и титул, что её потомки и сегодня остаются князьями Монако. Или о пирате Уолтере Рэли, которому пожаловала рыцарское достоинство поднявшаяся на борт его корабля королева. Или о торговцах сукном из Бордо Гобино, ставших графами де Гобино (в XIX веке один утончённый потомoк этого рода создал расовую теорию).

    В этих историях зафиксирован процесс формирования европейской аристократии. Он отчётливо прослеживается в ХV-XVII веках и в Италии, и в Богемии, и в Англии. Но если вспомнить Италию, то скажут, что у неё нетипичная история, если заговорить о Богемии, то всё спишут на периферийный характер страны и специфику "гуситской революции", а если завести речь об Англии, то непременно заявят, что у неё уже со времён Вильгельма Завоевателя была совершенно замечательная аристократия (которая, однако, трагически самоубилась во время Войны Роз).

   Поэтому обратимся к стране классического феодализма - к Франции. Существует статистика. По состоянию на 1789 год в королевстве французском дворянскими правами обладали шестнадцать тысяч семей. Девяносто процентов из них стали дворянами в течение двухсот последних дореволюционных лет (если говорить точнее, то около 65% - в XVII веке и около 25% - в XVIII).

   К сожалению, не могу сказать точно, сколько именно из 10% древнейших дворянских родов приобрели свой статус в XVI веке, а сколько - в XV. В любом случае, доля тех, кто мог проследить свой род до ещё более ранних времён, не превышает в общем количестве дворян пределов статистической погрешности. Это значит, что зарождение известной нам аристократии относится примерно к эпохе бургундского герцога Карла Смелого. Собственно, при бургундском дворе и появилось всё то, с чем у нас ассоциируется понятие "европейский аристократ" - от придворного этикета до Ордена Золотого Руна. Но главное - там возник сам типаж аристократа. А Карл Смелый был одним из его воплощений. Судьба герцога показывает, сколь труднодостижима была цель, которую поставил перед собой новый класс.

   Hаёмники и пираты, банкиры и юристы, торговцы шерстью и аптекари в течение нескольких поколений стали сначала  гонфалоньерами справедливости и консулами республик, а потом - герцогами и графами. Молодые львы пришли в мир, чтобы взять всё. Как ни странно, у них это получилось.

   Слева: Карл Смелый. Удивительно похожий на него русский актёр Мерзликин обычно играет в фильмах бандитов. Справа: герб Карла Смелого

  Видимо, мне не уклониться от необходимости сказать несколько слов о том, что же было до пришествия львов. Моё отношение к историографии средних веков общеизвестно. Некоторые спрашивают меня о причинах  столь ироничного скептицизма. Другие, напротив, удивляются, отчего мой скепсис не распространяется и на античность.

  Ответ крайне прост. История древнего мира написана хорошо, история средних веков - плохо.

  Представьте себе историю античной Греции, в которой были бы изложены пророчества Дельфийского оракула, описаны Элевсинские мистерии и подробно проанализировано введение культа Диониса. Но при этом в ней не было бы ничего о политической истории Афин, Спарты, Фив, Коринфа и Сиракуз. Абсурд? Однако история средних веков написана именно таким образом. Борьба за инвеституру, движениe флагеллантов и крестовые походы - это, конечно, замечательно. Но где история городов? Её просто нет. Единственным счастливым исключением является история средневековой Италии с её республиками, коммунами и сеньориями. Однако каждая вторая книга по итальянской истории начинается с предуведомления, что эта история "нетипична".

  От возникновения цивилизации и до появления в XVI-XVII веках государств современного типа политическая история творилась в городах. Окончательно торжество государств было зафиксировано Вестфальским миром 1648 года. Если историография одного из периодов довестфальской эпохи считает основным предметом изучения не города, а другие объекты (церкви, ереси, ордена, кочевые орды, княжества без архивов и империи без столиц), то результатом её усилий может стать появление остроумных анекдотов, развитой агиографии или национальной мифологии, но не создание научной исторической картины в полном смысле слова.

    Если я спрошу, знаете ли вы, кто такой Ян Жижка, то пусть не сто, но по крайней мере девяносто восемь или девяносто девять из ста отвечающих наверняка скажет "да". При том что описания жижковых подвигов сегодня вызывают скорее неловкость за авторов хроник. Например, считается, что в битве на Витковой горе Жижка, располагая от силы сотней пеших чешских ополченцев (включая трёх женщин), разгромил не то семь, не то восемь тысяч конных противников, по большей части - опытных профессионалов (среди них были такие люди, как кондотьер Филиппо Сколари). No comment.

    Но если спросить, как в в том же XV веке избирался пражский бургомистр, сомневаюсь, что хотя бы один или два человека из ста смогут сказать что-нибудь определённое. А ведь это гораздо важнее и гораздо интереснее. До венецианских изысков в Праге не доходило, но и в этом городе всерьёз заботились о защите свободы перед возможной узурпацией власти. Пражане выбирали восемнадцать консулов сроком на один год, причём никто не мог быть избран на два срока подряд. В течение года избранные консулы сменяли друг друга на посту бургомистра, при этом никто не мог исполнять его обязаности больше четырёх недель. Одновременно сборник "Старопражские права" фиксировал право горожан отказать в повиновении королю, если он нарушит их права и свободы. Бургомиcтру в таком случае предписывалось... организовать выборы нового короля.

       Это реальное лицо Европы - континента, один из основных принципов которого был сформулирован в античности и донесён до наших дней в виде формулы "Нет зрелища прекраснее, чем смерть тирана". Неудивительно, что Карл Смелый всю жизнь боролся против нидерландских и швейцарских городов и в конце концов был убит.

    Основными субъектами средневековой истории были города. Обладающие реальной властью монархии сложились очень поздно. Процесс их формирования затянулся до самой Тридцатилетней войны, и при желании его можно проследить по годам, а то и по месяцам. Эти годы были заняты борьбой монархов с независимостью городов (идеальным примером тут могут служить Габсбурги в Богемии). Аристократия являлась молодым классом, вступившим в игру в ситуации, когда древние городские демократические традиции были были живы, а их нарушение чревато самыми опасными последствиями. Поэтому она изначально была вынуждена усвоить принципы социальной демагогии.

   Характерно, что восхвалявшего бедных в противовес богатым графа Анри де Буленвилье, с цитирования которого я начал данный пост, принято называть реакционным аристократом. Левая идея всегда была одним из любимых политических орудий высшей аристократии, натравливавшей низы на возможных конкурентов из средних слоёв. Барон Монтескьё обвинял графа Буленвилье в заговоре против третьего сословия. Впрочем, нас он будет интересовать в другом качестве  - как участник полемики о происхождении франков..

   Выйдя на авансцену, монархия и аристократия стали невероятно преувеличивать собственное значение в прошлом. Они совершили нечто вроде культурной революции, убедив окружающих в древности и традиционности своего современного положения (дело осложнялось тем, что оба института находились в постоянной оппозиции друг к другу).

   В этих условиях история как таковая никого не интереcовала, а исторические исследования были орудиями в политической и идеологической борьбе. Многочисленные группы, преследовавшие далёкие от науки цели, триста лет вели полемику о собственных корнях. Глобальные последствия их дискуссии являются предметом моего интереса.

   Мне пришлось сразу за вступлением продолжить повествование данным отступлением. Это нарушение всех канонов. Ho eсли бы я не обрисовал общую ситуацию, то не смог бы объяснить, почему французы создали столько взаимоисключающих версий собственной истории. В частности, каким образом появилoсь двенадцать различных вариантов происхождения франков.

                                                                         (продолжение следует)