Пацифизм и антимилитаризм ( l'Epoque ancien – начало l'Epoque moderne postérieure II ) – 2
Аntimilitarism социалистических партий в начале Novocento носит иной характер.
Не отрицая в будущем общественной принудительной власти, они не отвергают и армии, выставляя в своей программе (ещё со времени “Интернационала” Маркса) упразднение лишь постоянного войска и замену его народной милицией.
Постепенно перейдя к умеренной тактике, вступив во всех странах на путь парламентской работы, социализм конца Ottocento -начала Novocento (в лице руководящей т.н. “социал-демократической партии”) чужд и в теории, и на практике отказа от военной службы.
Хотя в 60-х AD на съездах "Интернационала" проводилась мысль, что “достаточно рабочим прекратить производство, чтобы парализовать любое воинственное предприятие правительств”, но когда в 1891—92 AD на международных конгрессах рабочей социал-демократической партии голландский анархист Д. Ньювенгуис дважды вносил аналогичное предложение о том, чтобы в случае возникновения войны ответить на нее всеобщей стачкой в сторонних государствах и специально “военной стачкой” в заинтересованных, — то оба раза, под влиянием таких партийных “авторитетов”, как Бебель и Либкнехт, предложение это отвергалось.
Конгресс 1910 AD в Копенгагене также уклонился от принятия предложения Вальяна и Кейр-Гарди о стачке на время войны во всех отраслях производства, относящихся к военному делу, и высказался за парламентскую борьбу с милитаризмом.
Но в то же время социалисты относятся с насмешкой и к стараниям “буржуазных фантазеров” — пацифистов уничтожить войну в пределах существующего строя, так как они, социалисты, были убеждены, что война “с железной необходимостью время от времени посещает современное общество”, что она “роковое следствие капиталистического строя” и может исчезнуть лишь с его уничтожением.
Они допускают (например Каутский), что в современных условиях не всякая, даже наступательная, война будет против интересов народа, что “социал-демократия может очутиться в положении, когда она должна будет требовать наступательной войны”, - a потому они заботятся лишь о том, чтобы поставить возможность войны в наибольшую зависимость от самого народа. (Налог крови : Пролегомен)
Нa социалистических конгрессах 1889 AD, в Париже, и 1896 AD , в Лондоне, была выработана программа из 3 пунктов:
- уничтожение постоянного войска, причём оно подвергается критике даже с чисто “военной точки” зрения, как неспособное будто бы противостоять коалиции врагов с превосходными силами и как недостаточно выучивающее гимнастике, маршировке, стрельбе.
Между тем милиция, ставя под ружье все годное к тому население, обучая каждого гражданина с детства владеть оружием, значительно усиливает национальное сопротивление.
Кроме того, если “каждый гражданин будет солдатом, то каждый солдат — гражданином”.
У каждого будет дома вся амуниция и оружие — благодаря этому мобилизация возможна в 1 сутки, но, с другой стороны, станет невозможным употребление армии внутри страны — и в этом, думается, для “социализма” центр тяжести этого пункта программы.
- решение вопроса об объявлении войны должно быть предоставлено плебисциту (в Германии Эрфуртская программа 1891 AD ограничивается передачей его народному представительству)
- требуется учреждение международного третейского суда, чтобы показать, что “партия поддерживает всякую серьезную попытку устранить военную опасность, хотя и не сбивается на буржуазную утопию о мире”
Из первого пункта программы вытекает требование голосовать против всякого бюджета, которым поддерживается существование постоянных армий, что и осуществлялось социалистами во всех континентальных парламентах, соединяясь с агитационным обличением “непорядков” в армии.
Но иногда в среде социалистов проявлялось и более примирительное, вменяемое течение.
Например, на конгрессе германской социал-демократической партии 1897 AD депутат рейхстага Шиппель предложил вотировать за лучшее вооружение армии, ссылаясь на то, что сам Бебель хотел голосовать за тёмные мундиры, лучше защищающие от вражеских пуль.
Конгресс счел эти случаи не аналогичными, так как в одном речь идет о лучшей защите, в другом — о лучшем уничтожении жизней, и постановил по-прежнему: не вотировать ни пфеннига.
Но и после того баварская группа Фольмара голосовала за бюджет.
В интересах “мира” социалистические партии борются против таможенных пошлин, колониальной политики, как носящих в себе возможность войн.
От имени французских социалистов Жорес отказался “от всякой мысли о военном реванше против Германии”.
В свое же время комитет “Интернационала” и немецкие социалисты настойчиво протестовали против войны с Францией, a после Седана рекомендовали предложить ей почётный мир, всячески предостерегая от "грабежа французской территории".
В таких выступлениях социалисты не всегда совпадали с господствующими течениями общественного мнения, но когда их упрекали в антипатриотизме, их лидеры, как Бебель и Либкнехт, неоднократно заявляли:
"Если кто-нибудь нападет на Германию, если существование её подвергнется опасности, я даю слово, что все мы, молодые и старые, взвалим ружья на плечо и пойдём на врага".
То же заявлялось и во Франции.
Это не мешало социалистам развивать усиленную энергию "в ежедневной борьбе с милитаризмом".
Она исходила, главным образом, из основной идеи социализма о вреде для пролетариата армии как главного оплота капиталистического строя, и потому сводилась к соответственному "воспитанию" молодежи, дабы заставить её "и на службе остаться верной своим классовым интересам".
Что эта пропаганда, не могущая не отражаться на дисциплине войск, имела не широко антимилитаристический характер, a специфически политико-социальный и подрывной, видно из того, что она наиболее была развита в Бельгии, хотя там при небольшом войске и нейтральности страны вопросы внешней обороны играли малую роль.
Пропаганда эта выражалась в специальной литературе, митингах и манифестациях в периоды призыва, в организации связи между “рабочими союзами” и солдатами посредством совместных празднеств, особых "комитетов жалоб" etc.
В последнее десятилетие Ottocento среди социализма возродилось течение, не удовлетворяющееся установившимися программой и тактикой социалистических партий и возвращающееся к анархическим тенденциям.
Именно во Франции возникло движение “революционного синдикализма”, разочаровавшееся в парламентской деятельности и сведшее свою задачу к игнорированию государства и к непосредственной, энергичной классовой борьбе; оно осложнилось идеей крайнего "антипатриотизма", приводящего к полному antimilitarism’у.
Эта идея была выдвинута и ревностно стала пропагандироваться социалистом Эрве (Hervé).
Его исходные пункты были не новы.
Он развивал общие тезисы социализма о классовом характере государства, какова бы ни была его "политическая этикетка", о солидарности пролетариата всех стран и обрушивается на логическую непоследовательность вождей социализма, которые в международном конгрессе взывают к объединению пролетариата “для непримиримой борьбы классов”, a разойдясь с него, готовы объединиться с враждебным пролетариату классом и "Бебель, с одной стороны, Жорес — с другой, с ружьем в руке пойдут умирать, один за германское, другой — за французское отечество".
Эрве, признавая, что народные массы идут на войну не из-за одного страха, a “с сознанием нравственного долга, чуть ли не радостно”, пытался доказать, что для народной массы совершенно безразлично, подчиняться ли правительству французской республики или германского императора, и что поэтому никакая война, даже оборонительная, не нужна для пролетариата. “Единственная война, достойная умных, это — социальная революция”.
Книга Эрве “Leur Patrie” в 1905 AD вызвала большую сенсацию, он нашёл приверженцев среди синдикалистов Франции и Италии, принявших программу “прямого действия”, то есть всеобщей стачки, восстания, дезертирства из армии etc., но со стороны большинства социал-демократии и авторитетнейших её вождей встречен был, сильный отпор.
“Вторжение вражеских войск, — по словам Каутского, — означает такое невыразимое несчастие для всей страны, что оно возбуждает все население к отпору, и никакой класс не может остаться в стороне от этого могучего течения”.
A “военная стачка”, идея которой выражена Эрве, если применена только с одной стороны, открывает границу именно для такого вторжения, то есть для наихудшей формы войны.
Шансов же на то, чтобы она была с обеих сторон да и вообще приняла бы сколько-нибудь массовый характер, - нет.
И потому единичные попытки провести её в жизнь, если и будут героичны, то все же это "героическая глупость".
Партия, выставив своим тактическим оружием военную стачку, "была бы скомпрометирована серьезнейшим образом".
И социал-демократическая партия на конгрессе в Штутгарте отвергла антипатриотизм Эрве.
Синдикализму, не удалось “обновить социализм революционным духом”, но несомненно, что это движение, как и тесно связанный с ним эрвеизм, сказались сильным обострением антимилитаристического настроения среди социалистов, выразившегося в усилении пропаганды, устройстве “касс солдатской копейки”, денежными подарками поддерживающих связь солдата с его рабочим синдикатом, “кассы для непокорных”, то есть для поддержания усиливающегося во французской армии дезертирства, etc.
“..Либерализм, как, правда, и все на свете, живет противоречием.
Но это противоречие только формально обще и одинаково для всего. По содержанию же своему оно везде разное.
И вот, спецификум либерального "противоречия" заключается в том, что либерализм весь живет на счет известного политически-экономического и культурно-социального режима и в то же время систематически разрушает его.
.. Так было в Средние века, накануне возрожденческой революции; так было и при старом режиме в Европе, когда короли кормили просветителей и революционеров; так было в России, когда Толстой и всякие высокие и низкие “освободители”, сами владея большим состоянием и привилегиями, помогали революционерам и подрубали дерево, на котором сами сидели…” (Лосев, Платон, Советская идеократия и либерализм)
В России, “социализм”, имея всегда более антигосударственный, подрывной характер, смотрел на армию, главным образом, как на объект политической пропаганды, стараясь подрывом дисциплины вырвать это оружие из рук правительства и обратить его против него же.
Этим объясняется, почему социалистическая пропаганда в нашей армии шла рука об руку с толстовской, хотя, казалось бы, ни по своим основаниям, ни по выводам, между ними нет ничего общего. (Реальный социализм)
Аntimilitarism пацифистов, “друзей мира”, “буржуазных миролюбцев”, как общественное движение, возник после тяжелых испытаний Наполеоновских войн, почти одновременно в Соединённых Штатах Северной Америки и в Англии (1815—16 AD), в виде “обществ друзей мира”.
Первоначальными их основателями были квакеры, но потом движение перекинулось по всем странам Европы и вне её и стало совершенно внеконфессиональным и внепартийным движением против войны в рамках существующего строя, в формах строго легальных.
Его основания — мысли и чувства, выработанные многовековой работой гуманитарной философии, поэзии и публицистики о вреде войны с этической и экономической точек зрения; необычайное развитие в Ottocento культурной и экономической солидарности народов, технического прогресса вообще и средств разрушения в частности, обилие войн, сменившихся не менее тягостной эпохой вооружённого мира, — все это подводило реальные основания под стремления пацифистов к миру.
Конечная цель их была— полное уничтожение войны и разоружение, a для начала — возможное ограничение войн и вооружений.
Путь к тому — главным образом:
- установление постоянного и обязательного третейского суда для разрешения международных столкновений
- развитие федеративного начала в жизни народов умножением международных уний, конвенций (почты, авторское право etc.)
- расширение начал нейтралитета в отношении отдельных стран (например, скандинавских) и местностей (перешейки, проливы)
- и вообще испытание и развитие всевозможных форм международного права, сближающих народы и удаляющих опасность войны
“Война должна задохнуться в атмосфере права”
Способ действия пацифистов — пропаганда идеи мира, объединение сочувствующих в общества, воздействие на подрастающие поколения и на правительства.
Общества друзей мира развивались повсеместно до конца 60-х AD Ottocento, движение, приостановленное войной 1870 AD, вновь оживилось с 1889 AD, когда на Всемирной выставке в Париже собрался первый международный конгресс “друзей мира”, которые после того собираются ежегодно.
С 1892 AD движение проникло в среду членов различных парламентов, которые также стали собираться на “межпарламентские конференции”, имеющие представителей всех парламентских стран.
Возникновение в России после 1905 AD первых обществ мира и вступление русских групп членов Государственной Думы и Государственного Совета в межпарламентский союз международного арбитража было скреплено визитами французских парламентариев в Россию в 1910 AD.
В 1908 AD всего обществ друзей мира с филиальными отделениями было более 600.
Рост их, a в особенности членов межпарламентских конференций говорит за возможный рост влияния их идей на парламенты, a через них и на правительства.
Фредерик Пасси, Берта Суттнер, В. Стэд — виднейшие деятели пацифизма начала l'Epoque moderne postérieure II .
Результатом совокупного действия всех изложенных влияний, a также, конечно, и собственного сознания народно-государственных интересов явился со стороны самих правительств ряд тех практических мер к ограничению и гуманизации войны, которые в совокупности могут быть названы правительственным antimilitarism’ом.
В l'Epoque haute – l'Epoque changement, главным образом, Церковь, содействуя выработке, как вообще начал международного права, так и таких своеобразных институтов, как "Божий мир" (Pax Dei) — в отношении ряда неприкосновенных для войны лиц, мест, вещей, или "Божье перемирие" в определенные дни (для частных и международных войн).
С развитием международного общения и ростом культуры в l'Époque moderne antérieure развивалось международное право, в частности — право войны, упрочивались системы союзов, появлялись постоянно нейтральные государства, обеспеченные международной гарантией, применялись все чаще третейские суды между государствами.
Французская дипломатия почти четыреста лет назад - в 1623 AD, - выдвинула схему, от которой, возможно, не отказались бы сегодня в Вашингтоне.
Париж пожелал создать чёткую мировую иерархию.
Была предложена мировая Ассамблея во главе с римским папой.
На второе место предполагался турецкий султан.
Непререкаемый авторитет папы не мог решить проблемы примирения с Турцией европейских христианских держав.
Только турецкий султан был в состоянии обеспечить общий мир, а кроме того, выдвигался на второе место в силу своего величия, могущества и богатства.
Третьим в иерархии мог стать австрийский император-христианин.
Четвёртое и пятое места должны были разделить короли Франции и Испании.
Шестое место могло быть предоставлено правителям Персии, Китая, Московии.
За ними должны были последовать короли Англии, Польши, Дании, Швеции, Японии, Марокко, монархии из династии Великих Моголов, правители Индии и Африки.
Схожесть начала Seicento и начала нашего века объяснима тем, что предвестфальский мир не знал универсальной политической единицы - “суверенного национального государства”, имел основой мирового порядка иерархию правителей.
Принимая на себя ответственность за безопасность планеты, последняя сверхдержава готова отказаться от принятых ранее в мировой практике принципов суверенитета государств, восходящего к временам Гуго Гроциуса (Hugo Grotius), и осуществлять превентивные военные акции против государств-изгоев (failed state).
Империя - это форма правления, когда главенствующая страна определяет внешнюю и частично внутреннюю политику всех других стран.
Кто будет спорить, что современная постиндустриальная Америка не похожа на аграрный Рим l'Epoque ancien ?
Но Вашингтон стал уподобляться Риму в обеих указанных функциях.
А их осуществление неизбежно ставит задачу создания иерархического порядка, системы организованного соподчинения.
В Ottocento начали проводиться в жизнь, хотя и нерешительно, принципы их постоянной организации и обязательности обращения к ним; делались попытки, хотя неудачные, к ограничению вооружений etc.
Но если идеи antimilitarism’а, захватывая отдельных лиц или целые общественные группы, оказывали в течение истории известное влияние и на постепенное прогрессирование форм международной жизни, — то все же общий ход её остается неизменным, — война, как и встарь, продолжает "писать историю", и мировая политика l'Epoque moderne postérieure II далека от осуществления идеалов antimilitarism’а.
Несмотря на пропаганду "братства народов", "вечного мира" и "всеобщего разоружения", — развитие вооруженных сил в начале l'Epoque moderne postérieure II идёт по-прежнему усиленным темпом, введение всеобщей воинской повинности признается насущной потребностью государственной обороны даже в Англии, Северо-Американских Соединёных Штатах и Китае, до тех пор воздерживавшихся от неё, a обостряющаяся промышленная конкуренция создавала новые поводы для возникновения войн — "борьбу за рынки".
Стремление к расширению государствами своих территорий, вызываемое экономическими, политическими и социальными причинами, также не угасало (аннексия Австрией Боснии и Герцеговины, Японией — Кореи).
Конструирование государств на почве объединения рас и национальностей и выделения их в самостоятельные организации продолжалось (панмонголизм, пангерманизм, панславизм): цивилизация постепенно выдвигала на сцену истории все новые народы и расы.
Самая война в начале l'Epoque moderne postérieure II не теряет чёрт жестокости:
- систематический измор англичанами в 1900—01 AD бурских жен и детей в концентрационных лагерях
- поведение испанского генерала Вейлера на Кубе
- избиение американским генералом Смитом на о-ве Самар и Филиппины всех туземцев старше 10-летнего возраста
- резня японцами китайцев в Порт Артуре в 1894 AD
Не будучи, таким образом, в силах прекратить войны и парализовать чрезмерные жестокости в их проявлении, идеи antimilitarism’а и пацифизма способны в то же время угашать героическое миросозерцание народов, делавшее их стойкими, крепкими государственными организмами и обеспечивавшее их самобытность, их политическую и гражданскую свободу и целость их культуры под натиском "варваров".
Они угрожают заразить народы равнодушием к своему отечеству и, развенчивая войну, обесценивают целый ряд духовных ценностей, воспитывавших в человечестве непоколебимую преданность идее, готовность гибнуть за нее, приносить себя в жертву за общее дело - "за други своя".
Сознание опасности от этого равнодушия начинает постепенно возвращаться к современному обществу начала l'Epoque moderne postérieure II , и типичный его представитель, популярный политический деятель, бывший президент Северо-Американских Соединёных Штатов, Теодор Рузвельт открыто признал в одной из своих речей, что “нация, боящаяся войны, разлагается и осуждена на погибель и рабство”.
"...Соединенные Штаты не могут больше полагаться на ответные действия, подобные тому, какие мы предпринимали в прошлом ..Теперь США готовы к упреждающим действиям ради самозащиты, даже если существует некоторая неясность относительно времени и места вражеской атаки.." (По словам Егора Буша)
"... Цивилизацию от варварства охраняет не парламентская говорильня, но мощь, а в однополярном мире - американская мощь, применяемая, если это нужно, односторонне. А если необходимо - предваряющими ударами” (По словам Чарльза Краутхаммера)
"...Давать знать своим друзьям, что они будут защищены; показывать противникам, что они будут наказаны; а те, кто отказывается предоставить нам помощь, будут сожалеть об этом..... Если другие нации не склонят головы, то они будут либо проигнорированы, либо сокрушены...." (По словам Пола Вулфовица )
"...Америке не грозят империи-соперники, которые находятся еще в эмбриональном состоянии .Угроза может прийти только от отсутствия волевого фактора изнутри..." (По словам Нейла Фергюсона)
