Штрихи к надгробью. Листая старую тетрадь

Кем же я для него все-таки был — применительно к праздничной дате?

3.1. Консультантом по отдельным сюжетам. Иногда для него важным, пример — «оранжевая революция» 2004 года на Украине. Были и другие важные сюжеты с конца 1990-х годов.
3.2. Относительно качественным собеседником по долгим темам, не имевшим тогда практического значения.
3.3. Другом? Возможно, скорее, начиная с 2004-го (революция). Я так считаю, хотя он, может, и не считал. Для него «друг» значило нечто совсем иное или вообще не значило такого, что можно было бы словарно объяснить.

Хорошо ли я знал Березовского? Считаю, что хорошо. Хотя виделись мы нечасто и не помногу. Но ведь не обязательно каждый день смотреть музейную картину, чтобы полагать ее хорошо известной тебе. Знание же, как мы понимаем от Платона, — это воспоминание, черпаемое из волшебного резервуара Вселенной, не зависящее от твоего практического опыта и прочих посюсторонних фактов. Знание, в том числе мое о Борисе, — оно само по себе.
Отдельно от жизни и не всегда совместимо с нею.

А) В 1990-е — по крайней мере, в середине десятилетия — он был хозяином страны, в смысле Российской Федерации.
Б) Березовский — хитроковарный интриган, мастер тонких многоходовых комбинаций (многоходовок).
В) Злейший враг Путина. Предмет ненависти и объект мести последнего. Свернул себе шею в затянувшейся борьбе с куда более сильным противником.

А) БАБ не мог быть хозяином никакой страны, потому что не был хозяином вообще. Органически и психически. У него не было ни чувств, ни свойств, ни, главное, инстинктов хозяина. Не просто так вся его собственность — от пакета акций банальной «Сибнефти» до какого-то там невиданного (во всяком случае, мною, да им самим, кажется, тоже) дворца в Марокко — была оформлена настолько через пень-колоду, что ни один суд мира никогда не признал бы ее подлинно березовской. Из-за чего БАБ, в конечном счете, и разорился в хлам.
Собственность, в Борисовом постижении, — это нечто, чем он мог управлять одной лишь силой своего сознания. В принципе, довольно русский подход. В исторической России, где мы все еще живем, всякая бумажка, удостоверяющая принадлежащее тебе, — не гарантия чего бы то ни было, но только повод обсудить с тобой, кому оно все принадлежит на самом деле, по справедливости. И порою, но вовсе не всегда, возможность этим утилитарно пользоваться, пока тебя не выгнали более сильные, мудрые и правильные.

Б) Борис по-настоящему хорошо умел делать только простые, линейные комбинации. Типа «уговорил Таню и Валю (Дьяченко и Юмашева) назначить И. П. Рыбкина вице-премьером по СНГ — его и назначили». Всё.

Из-за меня — потому что я агент КГБ. Это значит, что при Борисе всегда находилось два-три не очень законспирированных агента КГБ, миссия которых, среди прочих, была объяснять, что агент КГБ — это я. Когда он смотрел на меня внимательно — не верил. Но здесь уже сказывалась его усталость от всей этой моей тягучести, склонности к беспричинному зависанию, от невозможности гарантировать скрытый результат процесса сразу, одномоментно и во плоти. А когда терял из вида, тягучесть и зависания прощались, зато возвращалась вера в то, что я агент КГБ.
Однажды в Лондоне, в 2007 году, он провожал меня до отеля Langham. Шли по-спортивному, беглым шагом. За нами ехали его «майбах» с охраной и дополнительный королевский мотоциклист, приставленный к нему то ли после отравления Литвиненко, то ли из-за угроз каких-то внесистемных чеченцев (вроде были и такие — и чеченцы, и угрозы).
Умеренно холодно, мелкий дождь.
Он рассказывает мне:
— Слушай, помню, как в начале 2000-го приходит ко мне в Москве банкир Пугачев (тот, который ныне, в 2015–16-м, жаждет предстать разоблачителем Путина и политическим беженцем. — СБ). И говорит: Путин хочет назначить генеральным прокурором Козака, а я вот, Пугачев, подобного не хочу. Мы, типа, какие-то мы — не хотим. А ты не мог бы, Боря, поговорить с Сечиным, чтобы лучше Устинова сделали?
— Прости, — комментирую я, — а ты сразу не понял, что это Сечин его и прислал?
Борис посмотрел на меня с лицом, исполненным наивного ужаса.

В) Березовский никогда не был настоящим врагом Путина. А Путин — врагом Березовского. В обоих тезисах я убежден, с поправкой на то, что не имел возможности ничего такого обсудить непосредственно с нынешним президентом РФ.
Из России, по моей версии, БАБа выставил не Путин, а семья Ельцина, которую в нем утомило всё — от феерической непредсказуемости до клинической неспособности держать язык за зубами.
…
Заслуги свои в победе «друзей» (включая Путина) он считал столь громадными, что они никак не могли подлежать ревизии.

По понятиям ВВП был, скорее всего, прав. Березовский таки его кинул. Игра должна вестись по тем канонам, которые определены в начале матча и далее неизменны, — тезис БАБу никогда не близкий, ни тогда, ни прежде и ни потом.
Именно в тот час желание «Семьи» сплавить неудобного соратника было оформлено как моральный конфликт с главой государства.

Но Путин Березовского по деньгам не кинул. Он подтвердил финансовое признание заслуг милого друга, сбившегося с верного пути.

…

И впоследствии он <ВВП> не сделал БАБу ничего такого плохого — во всяком случае, ничего страшного, что мог бы.

Он должен был доказать, что смертельно нужен человеку, которого вроде как привел к власти и который его о том совсем не просил.