[Оглавление цикла]За кулисами Столетней войны: постановка задачи.
Столетняя война. На исторической сцене - Англия против Франции
Столетняя война. Спонсоры из Флоренции?
Столетняя война. Роль Фламандии: не объект, а игрок.
За кулисами Столетней войны. Век XIV: Фландрия против Генуи
За кулисами Столетней войны. Век XV: Милан против Венеции.
Трехсотлетняя война: задача двух тел.
Начало Трехсотлетней войны. Венеция в главе католического мира. Покорение Англии (1204-1235)
(Продолжение) Венеция в главе католического мира (1204-1235)
«Нейтралитет» Венеции. Мир в ступоре. (1235-1250)
Мир в ступоре ( (1235-1250). Монгольское нашествие на Европу.
Трехсотлетняя война. Генуя наносит ответный удар (1250-1270)
Генуя наносит ответный удар (1250-1270). Английское эхо.
Генуя наносит ответный удар (1250-1270). Эхо на востоке и западе Европы.
Трехсотлетняя война: взгляд из Венеции. Союз двух пауков (1270-1291)
Трехсотлетняя война. Следующий раунд (1291- 1299)
Трехсотлетняя война. Мир вверх дном. (1299-1380) Неожиданное завершение цикла.
В поисках кандидата на роль «спонсоров» Орлеанского дома, мы прежде всего вспоминаем о Генуе и Венеции. Конфликт между этими крупнейшими торговыми империями тех веков был настолько масштабным и продолжительным, что он не мог не оставить хотя бы каких-то следов в истории Столетней войны.
Что нам известно об этом?
Прежде всего, историкам известно, что Генуя наладила регулярные и масштабные торговые связи с Фландрией раньше, чем Венеция - уже в XII веке. И это понятно. До взятия Константинополя в 1204 году Венеция целиком ориентировалась на Восток.
По словам Норвича,
Венеция долгое время поворачивалась к Италии спиной и смотрела на Восток. Сложный узел средневековой итальянской политики, гвельфы и гибеллины, император и папа, бароны и общины мало ее занимали. В конце концов, когда Венеция создала континентальную империю, ее характер обрел собственные — уникальные и причудливые черты.
После Четвертого Крестового похода Венеция, необыкновенно усилившись, стремилась включить в свой оборот так же и западную Европу. Но к тому времени эта территория была уже освоена стремительно растущей и усиливающиеся Генуей, которая, в свою очередь, была заинтересована в расширении на Восток. Столкновение между двумя хищниками было неизбежным.
Первый серьезный удар нанесла Генуя. Генуэзцы ударили Венецию в самое больное место: они организовали восстановление Византийской Империи. В 1261 году Латинская Империя исчезла с необъяснимой легкостью, как будто её и не бывало. Это было организовано генуэзцами, и именно в рабочем порядке борьбы против Венеции. Теперь Константинополь не хотел иметь никакого дела с Венецией, которая сыграла ключевую роль в организации катастрофы 1204 года. Все торговые привилегии на Востоке были предоставлены Генуе.
Но Венеции удивительно быстро удалось восстановить свои прежние позиции.
Вот что повествует Норвич о восстановлении Византии и последовавших затем событиях:
[Длинная цитата из Норвича. Нажмите, чтобы прочитать.]Венеция обладала не только тремя восьмыми самого Константинополя, ее колонии и торговые фактории были рассыпаны по побережью Эгейского моря, вокруг Восточного Средиземного и Черного морей. До сих пор их защищал мощный венецианский флот, базировавшийся в бухте Золотого Рога, а теперь стоянка там была им запрещена. От Михаила Палеолога они не ожидали ничего, кроме неприкрытой враждебности. Его империя была истощена и доведена до нищеты, а потому сам он не мог быть для Венеции серьезным соперником. Но он был не один: за несколько месяцев до его победы он вступил в союз с генуэзцами, которые почти сто лет оспаривали первенство Венеции в Леванте. В обмен на военную и финансовую помощь он пообещал им налоговые и таможенные уступки и собственные территории в главных портах империи, включая и сам Константинополь, — короче, все те привилегии, которые в 1082 году даровал Венеции Алексей Комнин и на которых было основано коммерческое благополучие республики.
Взаимоотношения Венеции и Генуи, и в лучшие времена натянутые, в последние годы совсем ухудшились, и с 1255 года республики находились в состоянии открытой войны.
...новый император был осторожным человеком, он знал, что венецианская морская мощь превосходит генуэзскую и что Венеция может одержать еще более внушительные победы, чем при Акре. Он принял благоразумное решение: натравливал республики друг на друга. Для этого разрешил венецианцам сохранить свою колонию в Константинополе и оставил им мелкие торговые привилегии. Их официальный представитель был разжалован из подесты (теперь им стал генуэзец) и занял более низкую должность — байло. К императорскому столу по большим церковным праздникам его уже не приглашали. Часть венецианского квартала города передали генуэзцам, и их колония быстро расширялась. Несколько лет спустя к ней прибавился весь район Галаты. За пределами столицы венецианцы вынуждены были стоять в стороне: их соперники заняли торговые рынки, на которые у венецианцев раньше была монополия: так это стало в Смирне, на Хиосе, Лесбосе и, что обиднее всего, на побережье Черного моря, откуда их с тех пор изгнали.
...Война разрослась на всем Восточном Средиземноморье. Среди Эгейских островов и возле берегов Эвбеи и Пелопоннеса вспыхивали бесчисленные мелкие схватки. В одной из таких схваток генуэзцы по глупости перехватили караван, идущий в Риальто. Большие флотилии регулярно ходили в Европу с восточными шелками и специями. Генуэзцам удалось избежать уничтожения только потому, что венецианский адмирал, командовавший эскортом, отказался рисковать драгоценным грузом и не пустился в погоню. В других случаях им не так везло, например, при встрече у западной Сицилии: тогда свыше 1100 генуэзских моряков попрыгали в воду и утонули, а другие шестьсот на двадцати семи галерах были захвачены в плен и переправлены в лагуну.
Между тем оскорбительное высокомерие и заносчивость генуэзцев в Константинополе сделали их еще более непопулярными, чем венецианцев, так что, когда новости об очередных победах венецианского флота стали доходить до императорского дворца, симпатии Михаила изменились.
...К 1264 году в Венецию прибыли греческие послы, и на следующий год был заключен договор, согласно которому республике предлагали привилегии, если и не сравнимые с утраченными, то во всяком случае улучшившие безрадостное положение дел. Но венецианцы не торопились. На византийском Востоке царила сумятица, а пока будущее Европы оставалось неопределенным, не было смысла принимать на себя обязательства. Только в 1268 году республика наконец решилась принять предложение Михаила. Даже и в этом случае согласилась не более чем на пять лет перемирия.
...Михаил выдвинул условие, что генуэзцы сохранят данные им права. Он сознавал опасность старой политики, при которой одной из республик давалось полное преимущество за счет другой. С этих пор между ними настанет свободная конкуренция. И Михаилу будет выгодно такое соперничество, при этом менее привилегированный соперник не станет создавать враждебных альянсов.
.... Венеция одним махом восстановила свое торговое первенство в Леванте, а ведь семь лет назад она считала, что навсегда утратила влияние. Своим реваншем она частично была обязана удаче, но многое зависело от дипломатичного и хитроумного дожа Дзено и его советников.
За семьдесят лет XIII века Венеция заявила о себе как о мировой державе. Сначала республика обрела огромные территории на Востоке, разбогатела и укрепилась, затем утратила эти земли и, наконец, снова их вернула.
Но борьба Венеции и Генуи на этом, естественно, не прекратилась. Она только начала разгораться. Она продлилась почти два века. Норвич считает окончанием этой борьбы 1380-й год, год Куликовской битвы. И это не совсем случайное совпадение: поход Мамая против усиливавшегося Московского княжества был проплачен генуэзцами. Не справившийся со своей задачей Мамай был казнен генуэзцами в Крыму. Куликовская битва была таким образом одним из периферийных фронтов борьбы между двумя торговыми империями и внесла свою скромную лепту в общеевропейский разгром Генуи. Случайно или нет, но Дмитрий Донской объективно принес пользу именно Венеции, разгромив её противницу Геную на одном из направлений глобальной геополитики той эпохи.
Однако решающие события этой большой войны разворачивались на Средиземном море.
Цитирую Норвича:
[Длинная цитата из Новича. Нажмите, чтобы прочитать.]В апреле венецианцы потерпели серьезное поражение. Новый генуэзский флот под командованием Марко Маруффо захватил Таддео Джустиниани и 12 кораблей, на которых он вез зерно из Сицилии, — в Венеции голодали почти так же, как и в Кьодже. После этого Пизани и Дзено, беспрерывно патрулировавшие лагуну, забеспокоились. С наемниками тоже возникали проблемы (особенно с надоедливыми англичанами), держать их под контролем удавалось, только обещая надбавку и двойную плату. Каким-то чудом обоим адмиралам удалось избежать открытого сражения с Маруффо, в котором они попросту были бы разбиты, и не допустить соединения его сил с осажденными соотечественниками. Наконец Маруффо отступил и высадился в Далмации. 24 июня 4000 умирающих от голода осажденных генуэзцев, отчаявшись получить помощь, сдались, не выставляя условий.
В Венеции был праздник. Это была не просто победа, это было избавление. Буквально все население города на лодках всех видов и размеров с «Бучинторо» во главе вышло из города, чтобы поприветствовать старого дожа, который вместе с флотом принимал участие в шестимесячной осаде. Эта процессия вернулась к Моло,[164] ведя за собой 17 разбитых галер и их жалкую команду — все, что осталось от флота Пьетро Дориа. С наемниками расплатились сполна, как обещали. Один из них, англичанин по имени Уильям Голд, который предположительно не был мятежником, получил за свои заслуги 500 дукатов дополнительно.
Все-таки война еще не совсем закончилась. Маттео Маруффо оставался в Адриатическом море. Пизани надеялся, что выйти оттуда ему не удастся. Наконец после нескольких недель беспорядочных и безуспешных поисков он настиг дюжину генуэзских галер у побережья Апулии. Им удалось сбежать, но в бою Пизани был тяжело ранен. Флот вернулся в Манфредонию, где 13 августа Пизани скончался. Памятник ему, сперва стоявший в Арсенале, теперь находится в юго-восточной апсиде церкви Санти Джованни э Паоло. Среди изобилия скульптур в церкви он незаметен, и большинство путеводителей, к сожалению, о нем не упоминают. Но ни за кем из похороненным в этом здании при жизни так охотно не шли, никого так не любили, как Витторо Пизани. Ни о ком не отзываются соотечественники с такой благодарностью. Не будет преувеличением сказать, что он спас Венецию, без него она бы не уцелела.
Карло Дзено, теперь уже в звании главнокомандующего, продолжил широкую кампанию от побережья Пелопоннеса до генуэзских вод, но значительных успехов не достиг. В это время в Венето Каррара и его союзники тоже подверглись давлению. Венецианцы всегда считали, что от владений на суше больше бед, чем пользы. Теперь они решили хотя бы не отдавать их ненавистному Карраре. Их решили отдать герцогу Австрийскому с одним лишь условием, что он оккупирует их своими силами от имени республики. Герцогу большего и не требовалось. Перед угрозой превосходящих сил Карраре пришлось отступить.
Война наконец утихла, и две истощенные республики с благодарностью приняли посреднические услуги графа Амадея VI Савойского. Переговоры о мире в Турине собрали не только Венецию и Геную, но и всех, кто принимал участие в военных действиях: Венгрию, Падую, Аквилею и даже Акону и Флоренцию. Венеция, как победившая сторона, заявила о праве выдвигать условия, но в конечном итоге условия были приняты совсем не такие, на которые мог бы рассчитывать победитель. От Каррары она получила обратно крепости вокруг лагуны, необходимые для защиты. Зато пришлось официально отречься от Далмации и Тенедоса, непосредственного повода для войны. Их забрал Амадей VI Савойский, чтобы распорядиться по своему усмотрению.
Подводя итоги последнего этапа войны, Норвич заключает:
Если не заглядывать далеко, остается признать, что Венеция в этой войне ничего не выиграла. Генуя тоже. Настоящими победителями стали теневые фигуры: король Венгрии и герцог Австрийский. События в Кьодже, несмотря на весь героический драматизм, привели только к страшной разрухе. После взаимного разорения и кровопролития оба противника в политическом смысле остались каждый при своем. Это и подтвердил Туринский договор, после чего обе республики продолжили торговать в Леванте и Средиземном море вместе.
Итак, если верить Норвичу, организаторами этого этапа войны были теневые фигуры: король Венгрии и герцог Австрийский. Думаю, это умозаключение Норвича является прямым следствием аристократической аберрации в понимании истории Средних веков. Тем более, что он сам же разрушает его в следующем абзаце:
Однако со временем стало ясно, что победа Венеции была значительнее, чем казалось вначале. Прошло немного времени, и Венеция удивила как друзей своих, так и врагов темпами экономического восстановления. А Генуя, наоборот, пришла в упадок. Ее система управления начала рушиться, ее раздирала на части борьба фракций. За пять лет ей предстояло сменить десять дожей, а затем на полтора века попасть под французское владычество. Только в 1528 году под предводительством Андреа Дориа ей удалось вернуть независимость, но мир к тому времени изменился. Больше никогда она не представляла угрозы для Венеции.
То же самое говорит об этой эпохе и Макиавелли в «Истории Флоренции»:
Генуэзцы то пользовались свободой, то подпадали под власть либо французских королей, либо дома Висконти, вели существование бесславное и считались в числе самых ничтожных государств.
Таким образом, только до 1380 года Генуя является самостоятельным игроком, но зато до своего сокрушительного поражения именно она наряду с Венецией является самым сильным игроком.
Давайте посмотрим, не обнаруживается ли в событиях Столетней войны генуэзский след. И если да, то на какой из двух противоборствующих сторон?
У Басовской находим по поводу участия Генуи в Столетней войне следующее:
Первую крупную военную победу одержали англичане на море 24 июня 1340 г. в битве при Слейсе у берегов Фландрии. Стремление Эдуарда III нанести удар по французскому флоту было вполне понятным. Для успеха войны на континенте надо было добиться преимущества на море. В противном случае в тылу английской армии постоянно находилась бы опасная сила, способная прервать подвоз подкреплений, снаряжения, денег и т. п.
В Западной Европе было широко известно, что Филипп VI под флагом подготовки крестового похода сосредоточил у берегов Франции большой флот. Данные хроник относительно его численности противоречивы. Если отбросить крайние преувеличения, то наиболее приемлемой представляется цифра 200 кораблей (французских, кастильских и генуэзских). Английский флот был несколько меньше.
Очень хорошо. Значит, в первые годы Столетней войны Генуя выступала в этом конфликте именно на стороне Франции. Следовательно, Франция де-факто являлась противницей Венеции.
У Басовской находим помимо этого всего лишь ЕЩЁ ОДНО упоминание о генуэзцах в контексте Столетней войны.
Под сильным давлением придворного окружения французский король вмешался в борьбу между итальянскими государствами. Он оказал помощь Милану против Венеции, с тем чтобы Милан помог Орлеанскому дому захватить власть в Генуе на основе династических прав (1446—1447)... В военном отношении генуэзская экспедиция закончилась полным провалом.
Значит, незадолго до окончания Столетней войны побеждающая Франция снова выступает как противник Венеции. Сама Генуя, как видим и у Басовской, в это время является уже не субъектом, а объектом политики, собственно, как и Франция той эпохи: Милан использует Францию как инструмент против Венеции в борьбе за Геную. Предлог опять тот же - "династические права Орлеанского дома". Аристократия того времени легко велась на подобные подначки. Как легко предвидеть, использованную таким образом Францию в конечном итоге оставили ни с чем: "экспедиция закончилась полным провалом".
Итак, Франция в обоих случаях выступает как противник Венеции: в XIV веке косвенно (как союзник Генуи), в XV веке явно. Отметим мимоходом, что играет на стороне Генуи именно Орлеанский дом. Всё предельно логично и располагает к тому, чтобы разобраться в роли Генуи поподробнее.
Но увы! Более Басовская о такой мелочи как Генуя в своем огромном труде "Столетняя война. Леопард против Лилии" не упоминает. Действительно, ведь куда важнее династические права аристократии, а также зарождающееся национальное бла-бла-бла.
Зато мы находим по этому поводу массу интересной информации в Гугле по запросу "генуэзские арбалетчики".
Тяжелая пехота Средневековья. Вопреки распространенному мнению, на перезарядку арбалета уходило всего несколько секунд. Это делалось движением ноги. Убойная сила арбалета была такова, что пробивались вместе доспехи и щит. Боялись и ненавидели их страшно, и когда арбалетчик попадал в плен, милости он не ждал: резали на куски. Стреляли строем, меняясь друг с другом в определенном порядке. В целом, несколько десятков таких пехотинцев вполне заменяли собою один пулемёт.
Как военное образование они появляются приблизительно в XII веке. Арбалетчики объединены в знамёна (bandiere) — группы по 20 человек под командованием коннетабля, и могли объединяться в соединения в несколько сотен или тысяч воинов с главнокомандующим, обычно представителем одной из благородных генуэзских семей, который был ответственным за их координацию в сражении.
Вербовка была в компетенции двух человек, обычно дворян, которые были должны были оценить каждого рекрута. Все принятые арбалетчики клялись в верности Республике. Сроки службы устанавливались разные, но не меньше одного года.
В Генуе их хорошо помнят и сегодня.
Арбалетчики были всегда под командой Республики Генуя, в чём приносили присягу и не могли быть наемниками, лишенными флага. Только правительство города могло разрешить применение этих войск вне границ Республики Генуи, получая за это деньги. Нельзя говорить, таким образом, о них как наемниках в узком смысле, но больше как о военных специалистах, которые сражались не всегда только за родной город, но также и за деньги иностранцев.
...Самое широкое применение наемные арбалетчики приобрели во время «Столетней войны». В течение всего этого периода Генуя разделяла судьбу Франции, включая и горькие начальные поражения:
Битва при Слейсе (24 июня 1340 года) — морское сражение, большая часть кораблей французов была нанята в Генуе вместе с экипажами. На каждом было около 25 арбалетчиков.
Битва при Куртре (11 июля 1302 года).
Битва при Креси (26 августа 1346 года) — генуэзские арбалетчики в силу ряда обстоятельств терпят сокрушительное поражение от английских лучников и несут большие потери.
Битва при Пуатье (19 сентября 1356 года).
Об участии генуэзских арбалетчиков в Столетней войне (и опять на стороне Франции) на протяжении XIV века информация кое-где проскальзывает, но это для нас уже не так интересно. Пусть Генуя по-прежнему на стороне Франции, но ведь самостоятельным игроком она после 1380 года не является, а значит, уже не выступает ни спонсором, ни закулисным заказчиком войны.
Насколько основательны мои рассуждения? Думаю, они как минимум небезосновательны. Едва ли такое крупное предприятие как Столетняя война, прямо задевающее интересы городов Фландрии, могло остаться в стороне от интересов Генуи и Венеции, которые обе имели торговые дела с Фландрией. А если враждующие между собой Генуя и Венеция имели каждая свой интерес в этом регионе, то Генуя не стала бы посылать своё фирменное воинство в помощь государству, которое находилось в союзе с противником.
"Генуэзские арбалетчики" - это вполне определенный знак, что в XIV веке Генуя была на стороне Франции. И уж можно иметь уверенность, что никак не Венеция "спонсировала" Францию. А значит, тот, кто ищет закулисных кукловодов Столетней войны, вправе выдвинуть предположение, что за спиной Англии имеет смысл поискать венецианский след.
И уж точно, нечего и сомневаться, что Англия де-факто действовала в интересах Фландрии. Это видно и по итогам войны, и по её динамике. Кстати, обратим внимание на факт (см. список битв генуэзских арбалетчиков выше), что в первый раз генуэзцы сражались против фламандцев в битве при Куртре (1302), когда дрались между собой именно фламандцы и французы. Англия в этой битве совсем никак не участвовала, да и до собственно «Столетней войны» в её общепринятом смысле (1337-1453) оставалось еще более поколения (35 лет). Википедия отмечает:
Фламандцы вышли победителями и собрали с трупов рыцарей 700 пар золотых шпор, которые в назидание будущим поколениям были вывешены в одной из городских церквей, поэтому битва при Куртре вошла в историю также как Битва золотых шпор. Историческое значение битвы трудно переоценить... впервые в средние века пехота разгромила рыцарскую конницу, и это сражение положило начало возрождению роли пехоты.
Действительно, есть чему удивляться: королевское войско (усиленное генуэзскими арбалетчиками и испанскими метальщиками дротиков) разгромлено фламандским НАРОДНЫМ ОПОЛЧЕНИЕМ – так принято считать в историческом предании. Рассуждая об этом, историки туманно говорят о начале новой эпохи, о первых знаках нового времени, опять-таки о зарождении национального бла-бла-бла. Ну, а как иначе объяснить тот факт, что вонючие смерды вздули благородных шевалье? Не принимается во внимание одно важнейшее обстоятельство: это народное ополчение вели и организовывали очень серьезные люди, до которых этим благородным шевалье тогда было ещё расти и расти.
Говорят, одной из причин поражения была чрезмерная самоуверенность лыцарей, которые даже не рассматривали возможность своего поражения. Думаю, умные генуэзцы, которые понимали реальную подоплеку событий, с беспокойством и дурными предчувствиями посматривали на горделивых болванов. И именно поэтому решили принять участие в битве сами, лично. Но даже это не помогло.
Если кто думает, что я попусту фантазирую, могу в ответ представить свидетельство современника тех событий, флорентийца Джованни Виллани (1274-1348), который написал в своем сочинении «Новая Хроника» (не путать с фоменковской «Новой Хронологией»:) буквально следующее:
[Нажмите, чтобы прочитать крайне интересное, информативное и яркое описание битвы Шпор]… Это было самое славное войско, которое когда-либо собирал правивший тогда французский король и в котором собрался весь цвет рыцарства и баронов королевства Франции, Брабанта, Эно и Рейнской долины. Когда оба войска выстроились друг перед другом для битвы, мессер Жан де Берле, мессер Симоне из Пьемонта (это возле Генуи – М.С.), Бонифацио (итальянец – М.С), капитаны чужеземных солдат и арбалетчиков (Генуя – М.С.), весьма умудренные и опытные воины, предстали перед коннетаблем и обратились к нему с такой речью: "Сир, ради Бога, пускай победа останется за этими отчаянными фламандскими простолюдинами и не будем подвергать опасности цвет мирового рыцарства. Мы хорошо знаем повадки фламандцев — лишившись всякой надежды на спасение, они вышли из Куртре, чтобы сразиться или бежать, лагерь они разбили снаружи, а в городе оставили свой скудный скарб и пищу. Вы построите кавалерию, а мы с нашими солдатами, привычными к вылазкам и набегам, с нашими арбалетчиками и другими пехотинцами, которых у нас вдвое больше, чем их всех, вклинимся между ними и городом, атакуем их с разных сторон и будем беспокоить целый день мелкими схватками и стычками. Фламандцы любят поесть и вечно заняты едой и питьем, так что если мы заставим их поголодать и попоститься, они быстро утомятся и растратят силы, потому что не смогут подкрепиться. Тогда они расстроят свои ряды и покинут поле боя, а вы, увидев это, навалитесь на них со своей конницей и без потерь одержите победу". Так оно и случилось бы, но кого Бог хочет погубить, того он лишает ума, а правосудие Божье карает за грехи.
...Совет военачальников очень понравился коннетаблю, так что он отправился вместе с ними к графу Артуа и пересказал ему их предложение, как мог лучше. Но тот ответил ему с упреком: "Черт побери, это советы ломбардцев, но и вы, коннетабль, как тот волк, еще смотрите в лес". Этим он хотел сказать, что коннетабль не был верен королю, потому что его дочь была замужем за мессером Вильгельмом Фландрским. Тогда коннетабль, взбешенный этим упреком, сказал графу: "Сир, если Вы увидите, куда я направляюсь, идите смело еще дальше" — и очертя голову бросился на верную смерть. Развернув свои знамена, он храбро напал на врага, не зная о преграждавшем дорогу рве, о котором мы упоминали выше... Фламандцы, стоявшие сомкнутым строем на краю рва, только наблюдали, как французы заполняют его, и им оставалось лишь приканчивать всадников и оглушать или вспарывать брюхо коням. Через малое время ров не только был полон, но над ним выросла целая гора трупов. В этом побоище французы не могли достать неприятеля, а в производимой ими давке сталкивались и убивали друг друга, хотя стремились своим натиском сокрушить фламандцев. Когда почти все французские ряды столпились в замешательстве, не имея другого выхода, как падать в ров или оставаться в неподвижной тесноте, потому что пути ни вперед, ни назад не было, сохранившие силы фламандцы тронули с места свои почти свежие фланги. Одним из них командовал мессер Ги Фландрский, другим — мессер Гийом де Жюльер, которые совершили в этот день чудеса храбрости. Пешие фламандцы перешли ров и окружили французов, так что один грубый мужик свободно мог перерезать горло нескольким дворянам.
Вот так вот это выглядело.
Кто бы сомневался, что превосходная стратегия и остроумные тактические находки фламандцев, продемонстрированные в этом бою "ополченцами" - это естественный продукт народного фламандского гения, а какая-то там конспирологическая элита ну тут совершенно ни при чем.
Итак, есть основания полагать, что под псевдонимом "Столетней войны" в действительности скрывается (в XIV веке) борьба городов Фландрии, уже затронутых "Возрождением" (то есть, вошедших в орбиту северо-итальянской культуры и политики) против каких-то нежелательных притязаний Генуи, которая пыталась навязать Фландрии свою волю, используя для этого грубую и тупую силу тогдашней французской аристократии.
Хорошо, но если Генуя была спонсором Столетней войны со стороны Франции, то Венеция, по логике вещей, должна была стоять за спиной Англии.
Но этому поводу находим очень странное, на первый взгляд, свидетельство у великого Петрарки, который посетил Венецию в 1362 году и видел следующее:
Число пришедших трудно было перечесть и даже охватить взором… Сам дож, окруженный знатнейшими людьми города, занимал лоджию над входом в собор, возле четырех лошадей золоченой бронзы, которых неизвестный древний скульптор запечатлел с таким правдоподобием, что, кажется, слышно, как они ржут и переступают копытами. Лоджию покрыли богатым цветным навесом, защищая сидящих в ней от палящего дневного солнца… Внизу, на пьяцце Сан-Марко, яблоку негде было упасть: церковь, башни, крыши, балконы, окна — все было до отказа забито зрителями…
Петрарка рассказывает здесь о торжествах в Венеции по поводу её победы (1362) над взбунтовавшимся Критом. У Петрарки хороший стиль. Но нас волнует, собственно, лишь последняя фраза в его отчете:
С правой стороны в большом деревянном павильоне располагались четыреста изысканно одетых дам, цвет благородства и красоты… Не могу не упомянуть и об английских аристократах королевского рода, исполненных восторга от своей недавней победы.
Современный комментатор меланхолично замечает:
Предположительно имеется в виду подписание мирного договора в Кале в октябре 1360 года, по которому Аквитания и большая часть Северной Франции отходила к Англии. Этим договором закончился первый этап Столетней войны.
Не правда ли, любопытно? Английские королевские аристократы торжествуют свою победу над Францией почему-то в Венеции, каким-то образом соединяя это торжество с торжеством по случаю победы Венеции над Критом. Спрашивается, где тут логика? Между тем, если бунт на Крите был инспирирован генуэзцами (было бы невероятно, если бы они упустили возможность поучаствовать в мероприятии, так больно задевающем интересы своего смертельного врага; напомню, что именно на Крите производилась сладкая мальвазия, которую венецианцы везли на далекий север, конвертируя её в шерстяные изделия Фландрских городов), то картинка складывается предельно логично: союзники праздную совместную победу над общим врагом.
Итак, наша интерпретация событий Столетней войны XIV века может быть вкратце сформулирована так: Столетняя война в XIV – это борьба городов Фландрии (в союзе с Венецией) против притязаний Генуи, в которой тогдашние Франция и Англия играли по большому счету лишь роль исполнителей - тех холопов, у которых «чубы трясутся, пока паны дерутся».
Пусть так, но вернемся к вопросу о событиях века XV, о бургиньонах и арманьяках. Бургиньоны де-факто защищали интересы Фландрии. Но от кого? Уже не от Генуи, но… Кто же стоял за спиной арманьяков?
Продолжение:
За кулисами Столетней войны, век XV: Милан против Венеции.
Трехсотлетняя война: задача двух тел.
April 27 2015, 14:18:32 UTC 4 years ago
palaman о Столетней войне
May 9 2015, 21:40:29 UTC 4 years ago
October 23 2015, 03:14:19 UTC 3 years ago Edited: October 23 2015, 03:16:31 UTC
В связи с этим возникает вот, какой вопрос. Принятие Англией генуэзского флага относят ко временам короля Ричарда, но на флаге Ричарда было 3 леопарда, а не генуэзкий крест. А войско Ричарда, видимо, просто путешествовало на генуэзских кораблях.
Да и сомнительно, чтобы в битве при Слёйсе англичане воевали под флагом своего врага, генуэзцев, которые воевали на своих собственных кораблях, а значит, - вероятно - и под своим собственным флагом.
Даже во времена Тюдоров флаг Англии не был генуэзскии, а Тюдоры - это уже XV-XVI века.
Желый лев на красном знамени больше похож на венецианский флаг, чем на генуэзский.
October 23 2015, 10:50:55 UTC 3 years ago Edited: October 23 2015, 10:54:00 UTC
В первую очередь, я, как и любой профан, заглядываю в Википедию.
И там я нахожу об английском флаге следующее:
По одной из версий Англия и город Лондон заимствовали флаг Генуи в 1190 году, чтобы иметь возможность пользоваться теми же привилегиями, которые имела огромная генуэзская судоходная отрасль.
Эта версия полностью укладывается в мои представления об истории, так как ДО взятия Константинополя крестоносцами Англия находилась в сфере влияния именно Генуи. Венеция стала европейским гегемоном лишь после и вследствие завоевания Византии, на одно поколение сделавшись союзником и патроном Франции, после чего она и подчинила своему контролю Англию, что столь пагубно отразилось на биографии Иоанна Безземельного. Подробно об этом я пишу в заметке Покорение Англии (1204-1216)
October 23 2015, 13:56:11 UTC 3 years ago Edited: October 23 2015, 14:57:50 UTC
Ну, допустим, они решили "прикинуться генуэзцами". А как на это смотрели сами генуэзцы? "Давайте-давайте, ребята, все в порядке"?
За строительством Англией собственного флота стояли уже, видимо, венецианцы и их союзники тамплиеры.
Вот тут http://www.crwflags.com/fotw/flags/gb-eng.html#hist
пишут, что первое употребление креста св. Георгия в качестве английского флага - это XVI век. То бишь, уже после заката Генуи. К символике тогда относились очень серьезно, с долей суеверия. Это было что-то вроде магии.