Парадокс Валлерстайна

  Mесяца два или три назад я решил ознакомиться с идеями Иммануила Валлерстайна, слава которого столь велика, что достигла даже моей френд-ленты - по преимуществу правой и обычно не жалующей левых интеллектуалов. Я принёс из ближайшей библиотеки несколько его книг - "Утопистику", "Упадок американской силы" и "Европейский универсализм" *. Однако  всё это время oни лежали на моём столе нераскрытыми  (я вообще не очень охотно читаю cовременных мыслителей). Ho тут вдруг случился перебой в подаче электричества. Оставшись без света, компьютера и телевизора, я зажёг несколько свечей и наконец принялся  изучать труды основоположника мир-системного анализа. Так что если бы акционерное общество "Чешские энергетические заводы" не устроило миниатюрный форс-мажор, возможно, в "Богемских манускриптах" было бы одним постом меньше.

  Свет включили примерно через полчаса, но к тому времени Валлерстайн успел так заинтересовать меня, что я продолжил читать его и в последующие три или четыре дня. Я обнаружил, что автор c одной стороны обладает завидным интеллектом, a с другой - придерживается весьма левых взглядов. Mежду умом и левизной существует определённое противоречие, ведущее к парадоксу: Валлерстайн-учёный и Валлерстайн-идеолог утверждают противоположные вещи.

  Валлерстайн рассматривает современное общество как капиталистическую мир-систему, состоящую из центра (развитых капиталистических стран или Первого мира), полупериферии (социалистических стран или Второго мира) и периферии (развивающихся стран или Третьего мира).

  Описывая развитие мир-системы в последние века, Валлерстайн постоянно возвращается к четырём датам - 1789, 1848, 1917 и 1968, видя значение произошедших в эти годы революций не столько в немедленно вызванных ими социальных переменах, сколько в долгосрочном влиянии на мир идей.

  По Валлерстайну, французская революция 1789 года легитимизировала три идеи: 1) постоянные политические перемены нормальны; 2) источником суверенитета является не монарх или аристократия, а народ; 3) люди, живущие в государстве, составляют нацию.

  Эти идеи послужили делу либерализма, а несогласие с ними сформировало идеологию консерватизма.

  Либерализм и консерватизм соперничали до 1848 года, когда первая глобальная революция вывела на политическую сцену левые силы - представителей "угнетённых народов" и социалистов.

  Консерваторы были правыми и противились любым переменам, либералы были центристами и предлагали управляемые изменения, а социалисты были левыми и стремились к радикальным преобразованиям.

  При этом центристский либерализм стал доминирующей глобальной идеологией, а консерватизм и социализм с течением времени всё больше превращались лишь в варианты либеральной программы управляемых реформ. По мнению Валлерстайна, такое положение вещей сохранялось даже не до 1917, а до 1968 года (автор нашёл нужным не раз подчеркнуть это).

   Революцию 1917 года Валлерстайн оценивает следующим образом:

  "Послание русской революции различным образом повлияло на мир сильных государств, который мы будем называть панъевропейским, и на мир неевропейский. В ретроспективе едва ли можно сомневаться, что угроза перехода рабочего класса на более воинственные позиции заставила правящие классы сильных государств реагировать быстро и умно. В результате социальный пакет, способный удовлетворить трудящихся в панъевропейских странах, сильно увеличился. <...> Но какое бы значение не имел этот результат, он бледнеет по сравнению с влиянием русской революции на неевропейский мир. Большевиками это изначально не планировалось, и Султан-Галиев, попытавшийся изменить иx планы, стал жертвой чистки. Тем не менее, начиная со съезда в Баку в 1920 году, большевики размышляли о неожиданной популярности русской революции в неевропейском свете и пытались воспользоваться той политической энергией, которая из неё проистекала - нужно добавить, что неуспешно." ("Утопистика")

  "Разумеется я убеждён, что русскую революцию следует понимать не как пролетарскую революцию, ибо таковой она явно не была, а как самую интересную и успешную попытку избавиться от панъевропейского господства. Нет сомнений в том, что многие русские считали себя европейцами. Большевики тоже занимали европейскию сторону в долгом русском споре между западниками и славянофилами. Но это лишь подчёркивает принципиальную неоднозначность движений, стремящихся к освобождению от панъевропейского господства. Эти движения требовали одновременно отделения и интеграции; и того, и другого - во имя равенства. В любом случае, после того, как не прoизошло революции в Германии, большевики осознали, что их выживание и положение в мире связано со всемирным боем против империализма. В этом заключалось значение конгресса, созванного в 1920 году в Баку." ("Упадок американской силы")

  Если перевести эти слова с языка левой риторики на более или менее стандартный русский, они означают, что русские, "многие из которых считали себя европейцами",  были вышвырнуты большевиками из Первого мира и оказались среди тех, кто "борется с империализмом" - во Втором мире, от которого один шаг до Третьего. Иллюзий относительно положения СССР у Валлерстайна нет:

  "Американское столетие было геополитической реальностью, в которой СССР, так называемая вторая сверхдержава, хотя и играл свою роль и имел свой голос, но располагал силами лишь для того, чтобы гордо расхаживать по своей клетке." ("Упадок американской силы")

  К образу клетки мы ещё вернёмся, а пока отметим, что для Валлерстайна Съезд народов Востока, состоявшийся в 1920 году в Баку - событие, пожалуй, даже более важное, чем сама революция 1917 года. Ленинизм Валлерстайн считает мёртвым и смотрит на деяния большевиков с позиции новых левых, последовательно делающих ставку на антирасизм, антиколониализм, феминизм и Третий мир. В глазах Валлерстайна большевики хороши тем, что они были антиевропейской, антирасистской и антисексистской силой. Плохи - тем, что они были недостаточно антиевропейцами, антирасистами и антисексистами. Он не случайно вспоминает Мирсаида Султан-Галиева (большевика-татарина, считавшего, чтo русским в большевицком движении делать нечего).

  Валлерстайн отмечает: стратегия левых заключалась в том, что нужно сначала прийти к власти, а потом изменить общество в соответствии со своими планами - добиться большего равенства между людьми. В ХХ веке левые силы пришли к власти во всём мире (за несколькими незначитаельными исключениями). В США это были демократы рузвельтовского Нового Курса,  в Западной Европе - социал-демократы, в социалистических странах - коммунисты, в Третьем мире - антиколониальные национально-освободительные движения.

  Левые повсеместно исполнили первую часть своего плана. И нигде не исполнили вторую - они не смогли преобразовать человеческое общество и сделать мир-систему более эгалитарной. Это привело к разочарованию в старых левых и выходу в 1968 году на сцену новых левых.

  "Прямые политические последствия мировых революций 1968 года были минимальны, но их геополитические и идеологические последствия - огромны и необратимы. Центристский либерализм упал с трона, на котором он восседал от европейских революций 1848 года и который позволял кооптировать консерваторов и радикалов. Эти идеологии вернулись и снова создали целую шкалу выбора. Консерваторы опять могли стать консервативными, а радикалы - радикальными. Центристские либералы не исчезли, но были поставлены на определённое место." ("Упадок американской силы").

    Когда речь заходит о нoвых левых, Валлерстайн-учёный исчезает со страниц собственных книг, уступая место Валлерстайну-идеологу. Новые левые тоже не сделали людей более равными. Для учёного естественным выводом была бы констатация утопичности левой идеи как таковой. Но левый идеолог, отметив, что за последние тридцать лет неравенство только возросло, делает прогноз, противоречащий результатам предыдущего анализа: капиталистическая мир-система находится в кризисе, результатом которого станет её трансформация в новое качество... на основе большего равенства.

  Будучи человеком умным, Валлерстайн прекрасно понимает: на практике вполне может произойти нечто противоположное тому, на что он надеется - неравенство сохранится, и элиты будут состоять из тех же людей, что и сейчас. Он спрашивает:

  "Был ли кто-нибудь в Европе XV века способен предсказать, какую альтернативу найдёт распадающийся феодальный слой для своего сохранения? А если бы это кто-нибудь предcказал, какова вероятность, что он предсказал бы и реализацию при рождении нашей капиталистической мир-экономики принципа ди Лампедузы? Возникла капиталистическая система, отличающаяся от феодализма во всём, за одним принципиальным исключением: она тоже обеспечивает неравенство, причём во многих случаях - по крайней мере на протяжении нескольких первых столетий - в пользу того же слоя". ("Утопистика")

 В последующем рассуждении Валлерстайн ещё раза три или четыре использует оборот "принцип ди Лампедузы". Год назад, во время написания поста  Правило Лампедузы. , я ещё не знал, что этот термин уже  был запущен в оборот кем-то другим. Но если для меня правило Лампедузы - основной принцип европейской жизни, то для Валлерстайна принцип ди Лампедузы - трудноразрешимая проблема.

  Тут наступает момет, когда взгляды Валлерстайна оказываются во всём противоположны моим собственным. Например, он пишет:

  "Составной частью сексизма как неприкрытой идеологии было создание и освящение понятия женщина-домохозяйка. Женщины испокон веков работали, большинство семей в истории имело патриархальный характер. Однако в XIX веке появилось нечто новое. Это была серьёзная попытка исключить женщин из области, дефинированной как труд, приносящий доход. Женщина-домохозяйка была включена в тандем с мужчиной - кормильцем.  Cемьи стали жить на одну зарплату. Главным результатом была сиcтематическая девальвация женщин." ("Утопистика").

  Своё отношение к этой проблематике я уже декларировал. Для меня концепция семейной зарплаты - это  неоспоримая фундаментальная ценность, Осколок правой идеи. в непристойно полевевшем  мире.

  Но у Валлерстайна можно найти и ещё более экстравагантные  пассажи:
 
  "Хорошо известно, что исламистские организации обеспечивают социальные службы для нуждающихся и часто заполняют собой дыры в функционировании государства. Другая характерная черта исламистских движений заключается в том, что они в большом количестве находят сторонников среди студентов технических и естественнонаучных высоких школ и применяют их способности в интересах своего дела.

  Обе эти черты - обеспечение социальных потребностей и притягательность исламизма для молодых учёных и инженеров - доказывают, что исламисты - это не романтики, ностальгирующие по ушедшему земледельческому обществу. Это скорее распространители альтернативной формы модернизма, открытой техническому прогрессу, но отвергающей секуляризм и его ценности." ("Упадок американской силы") 

  Разумеется, никто никогда не видел исламиста (равно как и фанатика любой другой религии), чьи способности были бы применены для чего-то более осмысленного, нежели изготовление самодельного взрывного устройства. И комплиментарные рассуждения  мыслителя о движении воинствующих мракобесов выглядят абсурдно... если не учитывать, что отношения Запада с Третьим миром - это перманентное Избиение бородатых младенцев .

  Понятно ведь, что если русские, "многие из которых считали себя европейцами", после установления коммунистического режима стали способны "лишь гордо расхаживать по своей клетке" во Втором мире, то мусульмане после "отвержения секуляризма и его ценностей" окажутся заперты в клетке ещё более тесной - в Третьем мире.

  Понятно и то, что освобождение женщин от труда было одним из величайших достижений нашей цивилизации,  a феминистская демагогия, уничтожившая концепцию семейных зарплат, загнала женщин на производство, предoставив им гордо расхаживать по клеткам заводских цехов (на фоне снижения доходов мужчин).

  Любая левая идея приводит своих адептов в клетку.

  Как только речь заходит об идеологии, умница Валлерстайн вдруг начинает говорить глупости. Но если посмотреть на парадокс Валлерстайна через призму принципа Лампедузы, всё становится на свои места. "Всё должно измениться, чтобы всё осталось по-прежнему". Мировые элиты весьма охотно используют широкий спектр левых идей. Их реализация ни в коей мере не может подорвать положение самих элит, зато заражает остальное население вирусом бесперспективных фантазий, лишая его дееспособности и отсекая от ресурсов.

  Одна из великих американскох идей заключается в том, что добиться успеха может человек любого происхождения, вероисповедания, расы или пола (Барак Хусейн Обама, Френсис Фукуяма, Фарид Закария, Кондолиза Райс). Но априори подразумевается, что для этого он должен усвоить образ жизни и мыслей создателей нашей цивилизации - белых мужчин (насколько я знаю, Кондолиза Райс настолько прониклась джентльменским духом, что даже не разглашает имя своей любовницы, чтобы не скомпрометировать её).

  Это же касается государств и народов. Pеалии, наблюдаемые на протяжении последнего полутысячелетия (т.е. с момента возникновения единой мир-системы), таковы, что успех приносят только практики, применяемые мировым центром, а любая попытка создания альтернативы ведёт лишь к фиксации бедственного положения периферии и полупериферии.

  "Европейский универсализм" - это восьмидесятистраничное рассуждение о том, что ценности, которые мы считаем универсальными, таковыми не являются. Ведь это лишь европейские ценности,  ценности белых буржуазных мужчин-христиан. Валлерстайн предлагает заменить их "универсальным унивесализмом".

  Он уделяет очень много места полемике между Бартоломео де Лас Касасом и Хуаном Инесом де Сепульведою, имевшей место в Испании в ХVI веке. По стечению обстоятельств буквально вчера ув.antoin написал пост Лас-Касас и толерантность , в котором идеи первого диспутанта изложены как нельзя лучше. Что касается Сепульведы, то он написал книгу "О справедливых причинах войны против индейцев". Справедливых причин нашлось четыре:

  1) варварство индейцев; 2) искоренение идолопоклонства и человеческих жертвоприношений; 3) освобождение невинных людей от угрозы быть принесёнными в жертву; 4)распространение христианской веры.

  Валлерстайн отмечает, что по сути с тех пор в дискуссиях об универсальных ценностях и их защите никто так и не сказал ничего нового (если не считать того, что теперь принято говорить не о христианстве, а о демократии). Естественно, как левый, он становится на сторону Лас Касаса. Мне, как правому, безусловно ближе Сепульведа.

  Что же касается замечания о всеобщей неспособности сказать в данном споре что-то новое, то это частный случай общего положения вещей, при котором  никто не продвинулся в политологии ни на шаг дальше, чем Макиавелли,  никто не рассказал о духе законов лучше, чем Монтескьё,  никто не описал человеческие характеры остроумнее, чем Лабрюйeр, и никто не продемонстрировал более высокий IQ, чем Паскаль.

  Вот поэтому я и предпочитаю авторoв XVI-XVIII веков. Они говорят мне о современном мире куда больше, чем современные мыслители.

  Читая Валлерстайна, я узнал очень много о его взглядах, и почти  ничего - о мироздании. Не знаю, когда теперь мне захочется прочесть кого-нибудь из левых интеллектуалов. Наверное, когда группа ЧЭЗ в очередной раз оставит меня без электричества. А она делает это крайне редко.

---------------------------------------------------------

*Книги были на чешском языке, как и почти всё, что я читаю. В оригинале они называются Utopistics, Or, Historical Choises of the Twenty-First Century (1998 г.), The Decline of American Power: The U.S. in a Chaos World (2003 г.) и European Universalism. The Rhetoric of Power (2006 г.)