Генуя наносит ответный удар (1250-1270). Английское эхо.

родственникам жены, авантюристам, вышедшим из церковного сословия, или просто выскочкам.

Рассуждая о «баронской революции», которая привела в конечном итоге к созданию прообраза нынешнего английского Парламента, Бейтман говорит:

К этому привели три основные причины. Первой из них было пристрастие короля к иностранцам… «Королева привезла так много французов, что права англичан обратились в ничто; король позволял им все, словно сами они короли. Они забирали добро бедняков, но сами ничего не платили». Людям такого склада, как Генрих III, вежливые манеры и изысканность иностранцев нравились гораздо больше, чем грубоватость и прямолинейность его соотечественников. Элеанора Прованская приехала в Англию в сопровождении своего дяди по матери Вильгельма … он организовал один из секретных внутренних советов, рекомендациям которого король старался следовать.

И так далее. Жалобы Бейтмана невольно напоминают мне начало XVIII века в России, аналогичные жалобы русских на засилие «немцев». По-видимому, в это время в Англии происходил аналогичный процесс. Провансальцы в некотором смысле «колонизировали» Англию или, если угодно, «цивилизовали», естественно, не упуская при этом и своей личной выгоды:

В 1237 году Вильгельм возвратился домой из Дувра с седельными сумками, наполненными золотом, серебром и другими королевскими подарками. Раздав их в Провансе, он вернулся в Англию. После его смерти в Витербо в 1239 году Генрих III был так глубоко опечален этим известием, что порвал на себе одежду и бросил ее в огонь, отказавшись от кого бы то ни было принимать утешение. В 1241 году в страну прибыл брат Вильгельма, Петр Савойский, которому были пожалованы обширные Ричмондские владения в Йоркшире… В 1247 году Петр привез с собой из Прованса двух знатных девиц, которые были выданы замуж за молодых графов Кента и Линкольна. Годом раньше другой брат Вильгельма, Бонифаций, был избран архиепископом Кентерберийским.

Сомерсет Бейтман рассуждает об этом процессе с патриотических и даже националистических позиции, перенося на ту эпоху наши сегодняшние представления. Однако рассуждения его звучат не слишком убедительно, потому что «патриотическое» движение баронов, как ни странно, возглавил тоже иностранец, француз, граф Симон де Монфор.



Ища этому феномену объяснения, Бейтман справедливо замечает (перечеркивая этим националистическую версию революции 1258-1265 годов):

Англия и Франция в Средние века гораздо в большей степени походили друг на друга, нежели в наши дни, поскольку обе страны принадлежали к феодальному обществу, жившему по единым законам; поэтому французский рыцарь вполне мог чувствовать себя в Англии как дома, а английскому рыцарю было достаточно уютно во Франции.

Тем более, что говорили они на одном и том же языке. (На английском в Англии, повторюсь, в ту пору разговаривало лишь простонародье.)
Тем не менее, нашествие «немцев» вызвало сопротивление местной знати:

Главной целью баронской группировки было разрушить данную систему и заменить королевскую манеру править опираясь на иностранные чины на предыдущую, во главе которой стояли баронские фамилии.

Однако «иностранец-патриот» Симон де Монфор смотрел на дело шире, чем местные бароны:

в одиночку бароны не могли создать прослойку, которая выстояла бы против королевской автократии. Им пришлось обратиться за помощью к другим классам страны... Когда Симон де Монфор, будучи лидером баронской партии, захотел заручиться поддержкой других сословий, на его счастье под рукой оказался готовый инструмент. Идея выборных представителей не являлась новшеством для англичан. Эта традиция имела глубокие корни. Вот почему Симону не составило труда при помощи этого метода перетянуть на свою сторону не только баронов, но и другие классы, и с их помощью усилить свои позиции.

На самом деле произошло нечто интересное и заслуживающее пристального внимания: бароны отстранили короля и захватили власть, однако за первой революционной волной закономерно последовала вторая, которая подняла и приобщила к управлению страной «низшие классы» - то есть, в первую очередь, конечно, города. За «феодальной» революцией последовала «буржуазная». Это мучительно напоминает знакомую нам схему 1917-го года, а также опыт Великой Французской революции. Естественно, с поправкой на эпоху. Ведь у Симона де Монфора «буржуазная революция» как бы не получилась: Симон был убит в битве при Ивземе (1265), после которой революция пошла на убыль.

Однако обращает на себя внимание тот факт, что все основные идеи Симона де Монфора были все-таки внедрены в жизнь наследником Генриха III – Эдуардом I.



Было так: вначале граф Симон де Монфор разбил королевскую армию (1264) и взял в плен короля и его сына, принца Эдуарда. Затем принц Эдуард при странных обстоятельствах бежал из плена, собрал новую армию и разбил войско графа, умертвив при этом его самого (1265).

Сомерсет Бейтман воспевает героическую смерть Симона де Монфора в таких словах:

Где бы ни находился современный человек, наслаждаясь плодами ограниченной монархии, конституционного правительства, участием в законотворчестве через представителей, пусть он никогда не забывает, что обязан этим Симону де Монфору. Как человек, он был почти совершенен, насколько это вообще позволяет бренная природа людей. Симон де Монфор был преданным мужем, добрым отцом, верным другом и образцом средневекового человека из благородного сословия. Как государственный деятель он опережал свое время, но наметил тропинку, по которой пройдут его потомки.

Однако лично я, учитывая вышеизложенные обстоятельства, дерзну предположить, что гораздо большее значение в истории этой смуты имел человек, который и пришел в конечном итоге к власти: наследник престола Эдуард I. Оказавшись у руля, Эдуард последовательно провел в жизнь все идеи, за которые умер Симон де Монфор, причем пошел в их разработке даже дальше, чем можно было ожидать. Вероятно, Эдуард был очень хорошим сыном своей матери, Элеоноры Прованской, и близко принял к сердцу какие-то мысли и идеи, которые привезли с далекого юга её соотечественники.

Конечно, я далек от мысли, будто Эдуард I и был инициатором восстания против своего собственного отца. Подобная афера была слишком рискованным мероприятием и в подобную конспирологию я не верю. Конечно же, настоящими организаторами смуты были воспрянувшие после 1250 года генуэзцы, которые использовали свои старые связи в среде английской аристократии, попытавшись вернуть колесо истории вспять и низвергнуть провенецианскую монархию. Ну, а всяческий патриотизм и борьба за демократию, если они вообще не приписаны нашим героям по ходу развития исторического предания в последующие века, были всего лишь идеологическими механизмами, при помощи которых умные люди давили на глупых, сдвигая их в желательном для себя направлении.

Масса людей, как и физическая масса, обладает свойством инерции. Люди даже под давлением не сразу отказываются от старых привычки и с трудом приобретают новые. Организация революции – это процедура, требующая гораздо больше времени, чем простая подготовка войска. Этим я объясняю тот факт, что противоречия между королем и баронами достигли стадии открытого бунта лишь в 1258 году, а не сразу же в 1250-м, когда глобальная политическая обстановка в Европе сложилась так, что государственный переворот в Англии сделался возможным.
Впрочем, ясное противостояние короля и баронов обозначилось почти сразу. В 1252 году король под давлением Папы решил взять на себя расходы по вытеснению из Италии Гогенштауфенов (ради обещанного его сыну Сицилийского королевства). Король потребовал от баронов субсидий на экспедицию в Сицилию, с этого всё и началось. Симон де Монфор, сам будучи провансальским "немцем", вдруг решительно перешел на сторону английских "националистов" и возглавил оппозицию королю. "Движение, которое ты не можешь подавить, следует возглавить".

Продолжение:
Генуя наносит ответный удар (1250-1270). Эхо на востоке и западе Европы.