Недоразумение VII: Это сладкое слово свобода

   Я полагаю очевидным и неоспоримым, что на свете есть три понятия, наполняющие человеческую жизнь смыслом: свобода, культура и рациональное мышление. Ради этих вещей стоит жить, и если бы я не боялся показаться пафосным, то сказал бы, что ради них не жалко умереть.

   Погружаться в атмосферу спора о происхождении франков, который вели французы в XVI-XVIII веках, легко и приятно. В этой дискуссии принимали участие образованнейшие и культурнейшие люди своего времени. Отстаивая свои интересы, они действовали исключительно рационально, и никто из них не сказал ни одного случайного или лишнего слова. Если концепции или аргументы некоторых из этих людей представляются нам экстравагнтными, то это значит, что мы не вполне понимаем их мотивы. Ведь нам лишь кажется, что они вели речь о троянцах, галлах, кельтах, римлянах и германцах. В действительности эти люди говорили о том единственном, о чём стоит говорить всерьёз - о собственных правах и свободах.

   Аббат Рене Обер де Верто был известным и влиятельным историком. В 1695 году он издал "Историю шведских переворотов",  имевшую такой успех, что во Францию приeхал посланец, предложивший Верто место королевского историографа  в Стокгольме. Швед с удивлением обнаружил, что прославленный Верто - не блистательный придворный, а скромный сельский священник (по происхождению тот был небогатым нормандским дворянином).

    В 1705 году Верто представил публике "Исследование, цель которого  - выяснение подлинного происхождения франков на основании сравнения их нравов с нравами германцев". Обнаружив множество параллелей между воспетыми Тацитом германцами и описанными Сидонем Аполлинарием франками, он сделал вывод, что франки были не кельтами, а германцами. И германцы, и франки в его изложении оказались высокими и воинственными голубоглазыми блондинами, способными побеждать даже находившихся на вершине могущества римлян. Это даёт нам солидные основание считать Верто провозвестником германизма и предтечей расового мышления.

   Тем не менее, в данной роли его затмил куда более известный деятель - граф Анри де Буленвилье. Буленвилье был человеком разнообразных и подчас неожиданных интересов. Например, он написал четыре работы о Спинозе, которого ценил чрезвычайно высоко. Bсерьёз увлекался астрологией и осуществил в этой науке какие-то важные нововведения. Под конец жизни работал над биографией пророка Мухаммеда. Один друг Буленвилье написал после его смерти, что тот умер мусульманином; это обстоятельство породило легенду о переходе графa в ислам.

    Слева: аббат Рене Обер де Верто. Справа: аббат Жан-Батист Дюбо. Портретов самого Буленвилье я в Сети не обнаружил. Качество портретов его ученика Фрере никуда не годится.

   Основные труды Буленвилье были опубликованы посмертно. Графа не стало в 1722 году. В 1727-м в Гааге вышла его "История древнего образа правления во Франции", а в 1732-м в Амстердаме - "Эссе о французской знати, содержащее статью о её рождении и упадке".

  Буленвилье создал теорию, согласно которой аристократия во Франции произошла оз германских завователей-франков, а простой народ - от покорённых галло-римлян. К реальности этот тезис имел не большее отношение, чем рассказ об исходе франков из Трои. Согласно общепринятой хронологии, франки вторглись в Галлию в V веке от Рождества Христова, а последние следы различий между ними и романизированными галлами стёрлись не позже XII столетия. Около 90% французской знати получили дворянские права не ранее XVII века. Это обстоятельство делало разговор о гипотетическом происхождении знати от воинов Хлодвига беспредметным. Но разве подобные детали когда-нибудь кого-нибудь смущали?

Дискуссия о франках носила сугубо идеологический характер. Господствовавшие теории (сначала троянская, а потом - кельтская) выражали официальную позицию королевского двора. Монархию не интересовали претензии аристократии на исключительность. Монархию интересовало то, что мы сегодня назвали бы национальным единством. Аристократию же короли рассматривали лишь как форму меритократии. Считалось само собо разумеющимся, что люди, добившиеся определённого положения, приобретут и титул (иногда он им даровался, но чаще - продавался). Отсюда массовый приток в ряды дворян людей самого разного происхождения.

Однако молодые львы к тому времени уже успели почувствовать себя детьми богов.  На установление абсолютизма дворяне смотрели, как на попрание своих неотчуждаемых наследственных прав. Знать находилась в перманентной оппозиции к монархии. Германская теория провозглашала, что Франция принадлежит аристократии по праву завоевания, имевшего место свыше тысячи лет назад. По версии Буленвилье, королевский абсолютизм корнями уходил в галло-римский деспотизм, а идеалы дворянских свобод соответствовали германским традициям. Ведь Тацит описывал германцев как народ благородных воинов, избиравших своих королей на свободных собраниях. Побеждённые галло-римляне создали католическую церковь и с помощью церковной казуистики и римского права опутали знать сетями несвободы. При Людовике XIV аристократия потеряла больше прав, чем за предыдущие 1200 лет.

    В дальнейшем мы столкнёмся с идеологиями, которые с лёгкостью опериpoвали ещё более длинными отрезками времени. Это никого не должно удивлять. По старой бургундской традиции, и аристократы, и монархи целой Европы всё увеличивали как древность, так экзотичность своего происхождения. Семья Эсте вполне официально считала своим родоначальником Гектора. Существовал вариант легенды о Роланде, в котором Роланд в Ронсевальском ущелье сражался с маврами гекторовым мечом (учитывая, что Роланда должно было отделять от Гектора что-то около двух тысяч лет, тут можно сказать только одно - "да, раньше умели делать вещи"). Король Хлодвиг столь же официально считался внуком какого-то морского чудовища. В этой связи любопытно, что сам Буленвилье был чуть ли не единственным французом, провозласившим себя потомком германских франков.

   В 30-40-х годах XVIII века возникла определённая мода на германизм, но в целом теория Буленвилье была встречена недоброжелательно. Последователей у него было не слишком много, зато оппонентов - предостаточно. Даже друг и ученик Буленвилье Николя Фрере полемизировал с ним, утверждая, что германцы были скорее примитивными дикарями, чем благородными воинами. Отношение внутри троицы основополжников германизма Верто-Буленвилье-Фрере тоже нельзя назвать простыми. Известно, что Верто написал на Фрере донос, и тот полгода провёл в Бастилии, после чего предпочёл заниматься другими темами.

    Крупнейшим противником германской теории стал аббат Жан-Батист Дюбо. Опытный дипломат, во время Войны за испанское наследство выполнявший тайные миссии в четырёх или пяти воюющих странах, автор "Критических размышлений о поэзии и живописи", член французской Академии с 1720 и её секретарь с 1723 года. Чтобы дорисовать интеллектуальный портрет аббата, скажу, в работе "Английские интересы, плохо понятые во время войны", он предсказал восстание североамериаканских колоний против британской короны. Это было в 1703 году; до провозглашения независимости США оставалось свыше семидесяти лет.

В 1734 году аббат Дюбо издал трёхтомную "Критическую историю установления французской монархии в Галлии", в которой оспорил все тезисы Буленвилье, начиная с самого факта завоевания Галлии франками. Дюбо писал, что франки не могли никого завоевать, ибо их и было-то не больше двадцати пяти тысяч. В III веке дикие франки покинули германские леса и поселились на берегу Рейна, где у них было 200 лет, чтобы освоить римский образ жизни и полностью цивилизоваться. К V веку в результате смешивания между франками и галло-римлянами не осталось никакой разницы ни в антропологии, ни в культуре. Когда Римская империя пала, Хлодвик перешёл Рейн отнюдь не как завоеватель. Он спасал страну от воцарившегося после ухода римской армии хаоса. Хлодвиг принял христианство и титул римского консула, восстановил римскую систему управления и позволил галло-римлянам жить в соответствии с римском правом.

Впоследствии византийский император Юстиниан признал власть франков в Галлии легитимнoй. Таким образом, между Римской империей и королевством Французским существует преемственность. Во времена тёмного среднековья королевская власть ослабла, и знать незаконно захватила не принадлежавшие ей права и привилегии. Но современная монархия опирается на народ и восстанавливает социальную гармонию времён Римской империи и первых франкских королей.

  Аббата Дюбо поддержали очень многие, вплоть до маркиза д'Арженсона, которого рассматривал в качестве своего предшественника Жан-Жак Руссо. Д'Арженсон считал, что все люди равны, и ставил под сомнения земельные права аристократии. Он радовался,  что теперь повсюду звучит слово "нация",  котороe  никто не произносил при Людовике XIV, и утверждал, что монархии надлежит опираться на парламентаризм, а дворянство следует упразднить. Естественно, в интересах всеобщей свободы. Все участники дискусии о франках говорили об одном: о том, что такое в их понимании свобода, и как её лучше защитить.

   Разумеется, об этом же говорил и Шарль-Луи де Секонда, барон Ля Брэд и де Монтескьё. Монтескьё был одним из крупнейших интеллектуалов всех времён, а по моему частному мнению - одним из двух  величайших мыслителей Нового времени (наряду с Макиавелли). Его идеологические воззрения  довольно трудно уложить в принятые сейчас рамки. Барон был деистом и стоиком, монархистом и сторонником аристократии (в отличие от многих других, он не противопоставлял эти институты), но в первую очередь - демократом.  Монтескьё наполнил германскую теорию новым смыслом. Он обьявил зарейнские леса родиной парламентаризма.

  Если Буленвилье руководствовался сословными интересами и подчёркивал эксклюзивные права аристократии, проистекающие из её происхождения от завоевателей-германцев, то Монтескьё подробно расписывал демократические процедуры франков и утверждал, что к ним восходит европейская парламентская традиция. Монтескьё противопоставил Север и Юг, европейскую свободу и азиатский деспотизм, ограничение власти вождей у франков и впадение в тиранию, которое пережили римляне.

  Особое внимание уделялось указу Хлотаря II от 614 года, которым король сам ограничил свои права в пользу представительской власти. Если вы никогда не слышали об указе Хлотаря, но много раз встречали упоминания об английской Великой Хартии вольностей, то это обусловлено переходом гегемонии от Франции к Англии; уверяю вас, если бы Франции удалось сохранить господствующее положение в мире, родиной парламента  считалась бы именно она.

  В спор с Монтескьё вступил Вольтер. Великий философ называл франков плохо одетыми варварами в количестве двадцати тысяч человек и спрашивал : следует ли искать в германских болотах корни анлийского флота, раз уж Монтескьё из Бордо  находит в них корни английского праламента? А следует ли благодарить древних германцев, которые были так ленивы, что жили собирательством, лишь бы не обрабытавать землю, за английскую промышленность?  Изучать полемику великих - одно удовольствие, в ней всегда открывается бездна остроумия.

  Своеобраный итог спора о происхождении франков подвёл иезуит аббат Поль-Франсуа Велли в "Истории Франции от возникновения монархии до Людовика XIV" в 1770 году. Он написал, что величайшие народы в истории - афиняне и римляне - знали о своих корнях очень мало. Так же мало знают о них и французы. Франки пришли в Галлию не как завоеватели, но как освободители; образование французской нации было счастливым слиянием двух благородных древних народов. Велли посвятил свою книгу Людовику XV, но её часто называют первой историей Франции, написанной не как история династии, государства или сословия, а как история нации.

     Слева: барон де Монтескьё. Справа: aббат Эммануэль-Жозеф Сийeс. Портретов aббатa Велли днём с огнём не сыскать.

Эпоха сословий приближалась к концу; наступало время наций. То, что хорошо звучало в первой половине XVIII столетия, к концу этого века стало звучать плохо. Германская теория не вписывалась в  мифологию революции, начертавшей  на своих знамёнах лозунг "Да здравствует нация!". Аббат Эммануэль-Жозеф Сийeс (вместе с маркизом Лафайeтом и графом Мирабо бывший одним из лидеров раннего этапа революции), написал знаменитый памфлет "Что такое третье сословие?", в котором задался вопросом:

   "Почему бы третьему сословию не выгнать обратно во франкские леса все эти семьи, которые сохраняют абсурдные привилегии на основании того, что происходят из расы победителей и получили  свои права по наследству? Я верю, что очистившаяся Нация была бы вполне способна смириться с мыслью, что состоит исключительно из потомков галлов и римлян."

  Рождение нации происходило на фоне торжества классицизма. Франция последних Валуа была троянской; Франция Людовика ХIV - кельтской; Франция Людовика XVI, Лaфайeта и Бонапарта стала римской.  Вспомнившие о республиканских добродетелях времён Сципиона и Катона Старшего французы принялись называть себя гражданами; француженки отбросили корсеты и облачились в античные наряды. Наконец, достигший славы Цезаря маленький итальянец провозгласил себя сначала первым консулом, а потом императором французов и украсил карту Европы  марионеточными государствами, получившими названия вроде Цизальпинская республика или королевство Этрурия, a Париж - Триумфальной аркой по римскому образцу.

    Порождённое воображением Буленвилье расовое отличие аристократии от народа зажило своей жизнью. Для обретшей галло-римские корни нации германские франки стали чужаками. Резня аристократов и победы революционных армий над Пруссией и Австрией виделись как отмщение романской цивилизации тевтонским варварам. Сочинённая в политических целях химера вдруг cтала материализовываться. И вот уже современники начали описывать политический конфликт во Франции в терминах столкновения цивилизаций и межрасовой войны. В апреле 1793 года Екатерина Великая написала Мельхиору Гримму:

   "Вы наблюдаете за тем, что происходит во Франции? Галлы изгоняют франков. Но вот увидите: франки вернутся, и тогда эти кровожадные бестии будут или истреблены, или загнаны в свои берлоги"

                                                                         (продолжение следует)