За спиной Чаадаева

Чаадаев познакомился с 16-летним Пушкиным и произвел на неопытного юношу неизгладимое впечатление. Александр посвятил Петру несколько стихов, льстящих его самолюбию. Но 23-летний Пушкин уже понимал, кто перед ним и упомянул своего бывшего кумира вот в таком контексте:

«Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад».

Как кстати относился Чаадаев к русской литературе, к Пушкину, дружба с которым осветила его молодые годы? А НИКАК.

Напрасно в умствованиях Чаадаева вы будете искать полемику с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем. О Гоголе он оставил несколько пренебрежительных строк в письмах («посредственный литератор», «сильно перехвален»), Лермонтова для него не существовало. Пушкина он упомянул один раз в своей «Апологии сумасшедшего» в дежурной фразе об «изящных стихах», зато там же косвенно дал исчерпывающую характеристику «Борису Годунову»:

«Пятьдесят лет тому назад немецкие ученые открыли наших летописцев; потом Карамзин поведал звучным слогом дела и подвиги наших государей; в наши дни посредственные писатели, неумелые антиквары и несколько неудавшихся поэтов, не владея ни ученостью немцев, ни пером знаменитого историка, воображают, что рисуют или воскрешают времена и нравы, которые уже никто у нас не помнит и не любит: таков итог наших трудов на ниве национальной истории».

А вот отрывок о Пушкине из корреспонденции Чаадаева:

«У нас здесь Пушкин. Он очень занят своим Петром Великим. Его книга придется как раз кстати, когда будет разрушено все дело Петра Великого: она явится надгробным словом ему. Вы знаете, что он издает также журнал под названием «Современник». Современник чего? XVI-го столетия, да и то нет? Странная у нас страсть приравнивать себя к остальному свету. Что у нас общего с Европой? Паровая машина, и только. У Токвиля есть глубокая мысль, которую он украл у меня, а именно, что «точка отправления народов определяет их судьбы». У нас этого не хотят понять: а между тем в этом вся наша история».

Чаадаева просили написать воспоминания о Пушкине, Он этого не сделал. Едва ли им был прочитан «Евгений Онегин». Великий русский поэт интересовал Чаадаева только в контексте собственной биографии, и он неоднократно возмущался против замалчивания той высокой оценки, которую ему давал Пушкин в молодости. Вот это его действительно волновало:

«Описывая молодость Пушкина и года, проведенные им в Лицее, Бартеньев ни слова не упоминает обо мне, хотя в то же время и выписывает несколько стихов из его ко мне послания… Признаюсь, это умышленное забвение отношений моих к Пушкину глубоко тронуло меня. Давно ли его не стало, и вот как правдолюбивое потомство, в угодность к своим взглядам, хранит предания о нем! Пушкин «гордился моею дружбою»; он говорил, что я «спас от гибели его и его чувства, что я воспламенял в нем любовь к высокому», а г. Бартеньев находит, что до этого никому нет дела, полагая, вероятно, что обращенное потомство, вместо стихов Пушкина, будет читать его «Материалы». Надеюсь однако ж, что будущие биографы поэта заглянут и в его стихотворения. Не пустое тщеславие побуждает меня говорить о себе, но уважение к памяти Пушкина, которого дружба принадлежит к лучшим годам жизни моей…»

Спасибо, что не прошли мимо! Заглядывайте ещё.

При любви или не любви, Галковского надо вспоминать почаще. Потому что он настоящий. И он останется и через сто лет, и через двести. Со всеми своими ошибками и прозрениями, заблуждениями и находками.
Это живая "машина времени".