При реках Вавилона

     Русские любят спорить о словах. Особенно — об этнонимах и топонимах. На днях Егор Холмогоров (holmogor) выложил в сеть лекцию «О подлинности русской истории». Она рекламировалась как опровержение измышлений различных злоумышленников, включая блогера Богемика, о фальсифицированности русской истории. Впрочем, та часть лекции, в которой речь шла обо мне, по большей части касалась не отечественной историографии, а достоверности жизнеописаний святых французских королей и идентификации западнославянских вождей (по ходу дела Егор Станиславович высказался в пользу старинной экстравагантной теории, согласно которой призвавший Рюрика на Русь Гостомысл был ободритским князем, бежавшим в Новгород от франков).

   Комментировать всю лекцию я не буду, остановлюсь на одной детали. Примерно на тридцать третьей минуте Холмогоров процитировал мою старую заметку Недоразумение V: Наиопаснейший текст в истории: «Наконец, в 1470 году в Венеции вышло первое печатное издание „Германии“. Последствия её опубликования трудно переоценить. Помимо того, что от Тацита исходит бóльшая часть наших сведений о древних германцах, благодаря его книге и сама их страна обрела своё нынешнее имя (до 1470 года словo Germania было никому неизвестно)». Дальше лектор приписал мне тезис о фальсифицированности Тацита (хотя я ничего подобного не утверждал) и стал доказывать, что и до публикации тацитовской рукописи термин «Германия» широко использовался различными авторами, в частности — Цицероном и Титмаром Мерзебургским.

  Что ж, если Холмогоров считает, что общепризнанная фактология нуждается в уточнении, уточним её. Разумеется, в античности латинское слово Germania было общеупотребимым. Тут можно было бы вспомнить не только переписку Цицерона, но и «Записки о Галльской войне» Юлия Цезаря (кстати, впервые изданные одновременно с «Германией» Тацита — в 1469 году в Риме и в 1471 в Венеции). Однако в Средние века сей термин оказался забыт. Точнее, он сохранялся в качестве названия церковной провинции на Рейне и эпизодически проскальзывал в светских источниках (например, в «Деяниях саксов» Видукинда Корвейского), но оставался совершенно незамеченным широкой публикой.

  Что касается Титмара Меpзербургского, то, насколько я знаю, этот автор пользовался общеупотребимыми терминами своей эпохи — Teutonici и Teutonicum Regnum. В русском переводе «Хроники» Титмара действительно дважды встречается слово «Германия» (во второй главе, в параграфах 7 и 15), но на русский язык этим словом переводят всё что угодно — выражения Teutonicorum Regnum, Imperium Francorum, Franca orientalis, deutches reich и т. д. Как бы там ни было, обнародование в 1470 году «Германии» Тацита стало сенсацией, и слово Germania вошло в употребление только после этой даты. В 1512-м Максимилиан I добавил к названию Sacrum Imperium Romanum уточнение Nationis Germanicae (впрочем, параллельно существовала и форма Nationis Teutonicae), а в 1520 году в английском языке впервые зафиксировано употребление прилагательного German. До этого англичане пользовались выражением Almain (впоследствии Шекспир использовал эти слова как синонимы).

   У самих немцев, насколько я могу судить, подобные сведения ни споров, ни эмоций не вызывают. Для них Germania — латинское название их родины, пришедшее на смену другому латинскому слову — Teutonia, и существующее параллельно с французским названием Allemagne, испанским Alemania, польским Niemcy или финским Saksa. Это касается и этнонимов. Между гибелью древних тевтонов и распространением их имени на средневековых немцев насчитывается более тысячи лет, а некоторые историки полагают, что тевтоны и вовсе были кельтами. B употреблении слова «германцы» тоже зияет тысячелетний разрыв между античностью и Ренессансом. Всё это никого не волнует. Тевтоны так тевтоны, германцы так германцы. Аллеманы или саксы — тоже неплохо. Главное, что все понимают, о ком идёт речь.

Карта, на которой показаны названия Германии в европейских языках. Обратите внимание на Крым и Новороссию. Похоже, составители карты считают, что в этих краях лингвистические границы соответствуют линиям фронтов

    Иное дело русские. Примерно с рубежа 80–90-х годов в России не прекращается темпераментный спор о правомочности использования слов «русские» и «россияне». «Так, счастливей была б твоей я согражданкой. Почто не рождена Зафира россиянкой?» Возможно, вы подумали, что сии слова принадлежат какой-нибудь уроженке Средней Азии, обиженной сотрудниками Федеральной миграционной службы РФ. Ничего подобного. Это цитата из пьесы русского драматурга-классициста Якова Княжнина «Росслав» (1784 год). Зафира в «Росславе» — шведская принцесса. Она влюблена в пленного русского полководца и сожалеет, что ей не выпало родиться в нашем отечестве. Понятия не имею, читал ли «Росслава» президент Путин, поддержавший недавно идею закона о российской нации.

  «Какой россиянин, видя таковые попечения своего монарха, видя такое стремление его к добру, таковую любовь его к отечеству, не тронется до глубины сердца и не воспламенится жаром усердия ко всему тому, что только ни предназначает его гений…» Разумеется, это тоже цитата. На сей раз — из «Опыта о просвещении относительно к России» Ивана Пнина (внебрачного сына известного деятеля екатерининской эпохи фельдмаршала Николая Репнина). Пнин написал «Опыт» в 1804 году. Во времена Петра, Елизаветы, Екатерины и Александра русские каким-то образом обходились без закона о нации, а в слово «россиянин» вкладывали совершенно иной смысл, нежели нынешние российские власти.

   Василий Тредиаковский обнародовал «Речь о чистоте российского языка». Михаил Ломоносов заявил, что «язык российский, не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе». Александр Сумароков потребовал: «Должно детей в России воспитывать на языке российском». Тредиаковский находился под сильным влиянием церковнославянской традиции, Ломоносов предпочитал высокий классический стиль, Сумароков вносил в зарождавшуюся русскую литературу французские веяния, а отношения между этими авторами были таковы, что их принято называть литературной войной. Однако слово «российский» все трoe употребляли в одном и том же смысле — как стопроцентный синоним слова «русский».

Россияне XVIII века. Слева: Алексaндр Петрович Сумароков. Справа: Михаил Васильевич Ломоносов

      Употребление синонимов бывает подвержено моде. В XVIII столетии чаще использовали слово «российский», в XIX стали отдавать предпочтение слову «русский». Поццо ди Борго называли русским дипломатом, Барклая де Толли — русским полководцем, а Левитана — русским художником с такой же естественностью, с какой прежде говорили о российском языке. Но в целом синонимичность двух понятий ни у кого не вызывала сомнений. В некоторых случаях слова русский и российский взаимозаменяемы и сейчас. До революции армию обычно называли русской, а церковь российской, сейчас — наоборот, но на сущность обоих институтов это никак не влияет.

Русские XIX века. Слева: Карло Андреа Поццо ди Борго. Справа: Исаак Ильич Левитан

    Однако это скорее исключение. В целом понятия «российский» и «русский» оказались разделены. В советское время утвердилось значение слов, близкое к современному, и россиянами стали называть жителей России, не принадлежащих к русскому этносу. Самый яркий пример подобного словоупотребления — известное стихотворение башкирского поэта Мустая Карима «Не русский я, но россиянин»:

Своею жизнью я гордиться вправе —
Нам с русскими одна судьба дана.
Четыре века в подвигах и славе
Сплелись корнями наши племена.

(перевод с башкирского Михаила Дудина)

    Стихотворение довольно длинное, но всё выдержано в духе этого четверостишия, а в конце лирический герой Мустая Карима выражает русскому брату благодарность за то, что тот дал вкус его хлебу и обратил воду его степей в живую воду. Тут примечательно всё, от декларируемого отношения к русским до личности автора. Мустай Карим (Мустафа Каримов), считавшийся официальным солнцем башкирской поэзии и писавший по-русски и по-башкирски о русско-башкирском братстве, был этническим татарином.

   Почему татарин стал башкирским поэтом? Потому что родился в окрестностях Уфы. Если бы он был башкиром, но родился под Казанью, то стал бы татарским поэтом. Люди обычно прекрасно понимают, где и среди кого живут, чего от них ожидает окружение и как себя нужно вести, чтобы оправдать ожидания. Башкирия входила в состав РСФСР, и для успешной карьеры местному татарину нужно было быть башкирским братом русских. Сравнив тексты и личность Мустая Карима, к примеру, с текстами и личностью Фазиля Искандера, мы увидим и почти ту же ситуацию, и точно ту же позицию. Например, в прелестном рассказе Искандера «Бармен Адгур» герой-абхаз говорит:

   «Когда я служил в десантных войсках, у меня друг был один. Виктор звали. Русак. Мы с ним жили как братья. Такой здоровый парень был, что ему прозвище дали — Водолаз. Вот это был парень! Что такое бздунеус — вообще не понимал! В самой ужасной ситуации он говорил свое любимое слово: „Нормалевич!“ — и любое хулиганье в воздухе таяло». Или: «Между прочим, моя жена „пыль“ не может сказать. Она говорит „пиль“, потому что из Эндурского района, а там никто правильно по-русски не может говорить. А между прочим, у нас в районе даже женщины правильно по-русски говорят».

    Искандер, по отцу бывший персом и писавший только по-русски, изрядную долю творчества посвятил Абхазии и всю жизнь считался абхазским писателем. Почему? Потому что рос недалеко от Сухуми. Вырос бы возле Батуми — считался бы аджарским литератором (при всё том же персидском происхождении и русском языке). И писал бы об аджарцах — братьях русских. При этом успешную литературную карьеру Искандер сделал в Москве; если бы он хотел добиться успеха в Тбилиси, ему, скорее вcего, пришлось бы писать по-грузински и декларировать свои братские чувства к грузинам.

Не русские, но россияне ХХ века. Слева: Мустафа Сафич Каримов. Справа: Фазиль Абдулович Искандер

     Существовавшая в РСФСР система этнических иерархий и связей была наивна и архаична; более того, в некоторых случаях она до смешного напоминала Ливан (например, в автономных республиках всегда все знали, к какому этносу должен принадлежать первый секретарь обкома КПСС, а к какому — председатель Совета Министров, председатель столичного горисполкома, глава республиканского Управления КГБ и т. д.). Но в целом она худо-бедно работала (насколько при коммунистах вообще может что-то работать). В частности — благодаря тому, что абсолютное большинство детей обучалось в русских школах (школы на местных языках в автономных республиках существовали в символическом количестве и были экзотикой).

   Русские априори считались народом, взявшим все остальные народы Федерации под свою защиту и принесшим им свет просвещения и высокой культуры. Подчеркну, что речь идёт не об СССР, а именно о РСФСР. В прочих четырнадцати союзных республиках с их собственными компартиями (т. е. собственной номенклатурой) и собственными языками школьного образования всё было по-другому. А закончилось пиршество советского интернационализма полным крахом Союза и антирусской истерикой в половине бывших союзных республик (в некоторых случаях истерикой дело не ограничилось и дошло до резни).

  О том, что происходит в нашем богоспасаемом отечестве в последние 25 лет, напоминать излишне. Я не буду говорить ни о переводе школ в субъектах Федерации на местные языки, ни о перераспределении финансовых потоков в пользу фактически неконтролируемых федеральным правительством регионов, ни о загадочной гибели лидеров начавшейся в 2014 году русской Ирреденты, ни о риторических упражнениях представителей власти и деятелей культуры по поводу большинства населения страны. Достаточно знать, что через четверть века после распада СССР какой-то бывший партфункционер, в прошлом отвечавший за национальную политику в Галиции, задумал принять закон о российской нации без упоминания русских, а президент его поддержал.

   В принципе, закон о нации может быть вполне осмысленным. Если бы его поручили разработать мне, я предложил бы вариант, устраивающий благонамеренных соотечественников правых взглядов в диапазоне от националистов до монархистов. Разумеется, говоря о националистах, я имею в виду людей, адекватно выражающих интересы русского народа, а не подлецов и провокаторов со свастикой на лбу. А под монархистами я подразумеваю людей, имеющих адекватное представление о реалиях исторической России, а не сумасшедших и ряженых с георгиевскими крестами на пупах.

   B моём законопроекте было бы всего два пункта. В первом из них признавалось бы, что нация разделeна и стремится к воссоединению. Принятие этого пункта автоматически повлекло бы за собой аннексию Украины (как минимум Юго-Восточной её части) и Белоруссии. Во втором пункте декларировалось бы, что граждане равны перед законом, а субъекты Федерации — друг перед другом. Eго принятие означало бы преобразование этнократических республик в организованные по территориальному признаку губернии (разумеется, при сохранении за всеми народами России прав на культурную автономию).

   Других способов формирования нации кроме упразднения трайбалистских формирований и восстановление нарушенного единства просто не существует. При этом подходе не имеет никакого значения, как называется нация — российской или русской. В нашeй традиции присутствуют оба варианта. В конце концов, это лишь выбор между вкусами XVIII и XIX веков. Имеет значение, где проходят границы государства и какое у него внутреннее устройство. И если пятнадцати или двадцати процентам граждан хочется быть не русскими, но россиянами — пусть будут. В условиях равенства граждан перед законом, а регионов друг перед другом, это будет их невинным хобби.

    А что собирается прописать в законе о нации действующая власть, мы скоро увидим. Хотя, кажется, это просто никому не интересно, поскольку от нынешней власти уже никто ничего не ждёт. Чёткое разделение понятий «россияне» и «русские» вкупе с полным игнорированием самого существования русских заслуживает записи в книгу Гиннеса как самая абсурдная национальная политика в истории. И если бы русские пребывали в том же ментальном состоянии, в каком они были в 1991 году, я бы сказал, что РФ скоро закончит свои дни так же, как их закончил Советский Союз. К счастью, сейчас не девяносто первый год, русские стали несколько другими, и в России иной интеллектуальный климат.

Русские XXI века. Слева: Наталья Владимировна Поклонская. Справа: Игорь Всеволодович Гиркин

    Меня то и дело спрашивают, почему я, при всём своём консерватизме и космополитизме, стал писать для радикального издания русских националистов «Спутник и Погром». А среди читателей СиПа периодически кто-нибудь возмущается: «Что этот здесь делает?» Особенно данный вопрос беспокоит украинских пропагандистов (да, среди комментаторов «Спутника и Погрома» есть и такие; это толерантное издание). Меня же удивляет, почему между правыми разных взглядов так мало контактов и взаимопонимания. Я полагаю, что благонамеренным людям есть смысл искать точки соприкосновения.

    Мне кажется, консерваторам неплохо иногда заглядывать в «Спутник и Погром». Тут попадаются статьи, которые могли бы украсить любое монархическое издание. А националистам — почитывать консервативных русских учёных. Таких как С.В. Волков (salery) или А. И. Любжин (philtrius). Хотя бы для того, чтобы иметь адекватное представление об исторической России, о которой левые уже 99 лет подряд лгут 7 дней в неделю по 24 часа в сутки без перерыва на обед. Кстати, недавно в свет вышла вторая книга второго тома «Истории русской школы» Любжина. Это уникальное исследование, которое я рекомендую каждому, кто хочет детально ознакомиться с системой образования в Российской Империи.

    ХХ век оставил нам несколько неплохих примеров объединения правых. Пожалуй, самый удачный из них — испанский. Когда над Испанией нависла красная угроза, националисты, консерваторы, традиционалисты, монархисты нескольких ветвей — все нашли общий язык. И победили, и совершили экономическое чудо, и восстановили монархию, и оставили своим детям процветающую демократическую страну. Огромную роль в этом процессе сыграла католическая церковь. Увы, 1917 год показал, что русская церковь не в состоянии быть ведущей силой русской политики (может быть, в этом и есть корень русской трагедии).

     За исключением трёх или четырёх процентов воцеркoвлeнных людей, русские вряд ли когда-нибудь станут воспринимать православие иначе, нежели в качестве культурного наследия исторической России (на устроенное нынешними властями «религиозное возрождение» русские женщины смотрят как на моду, а мужчины — как на фарс). Русским предстоит найти иные формы объединения. Но знать христианскую традицию, безусловно, нужно. Хотя бы для того, чтобы ориентироваться в базовых образах европейской культуры и не попадать в те смешные ситуации, в которые то и дело попадали советские люди.

    Помнится, в 70–80-х годах прошлого века миллионы молодых людей в СССР танцевали под Boney M, и большинство из них даже не догадывалось, что песня «Rivers of Babylon» — это псалом 136-й (в западной традиции — 137-й) из книги Псалтирь. Иудеи исполняют его на свадьбах, а христиане — во время Великого поста: «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы. Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши — веселья: „пропойте нам из песней Сионских“. Как нам петь песнь Господню на земле чужой?» По официальной версии, этому тексту свыше двух с половиной тысяч лет. Иногда реставрация отечества занимает довольно продолжительное время.

    1979 год, фестиваль в Сопоте, Польша. Понятия не имею, почему Boney M вышли на сцену в кокошниках. Может быть, они перепутали страну и думали, что Сопот находится в России. А может быть, хотели аутентично выглядеть при исполнении песни «Rasputin». Кстати, кокошники на Руси завела Екатерина Великая, заимствовав их из итальянского женского костюма эпохи Ренессанса

      Этот текст был написан для "Спутника и Погрома" и опубликован во вторник, 22 ноября 2016 года. Специально для читателей "Богемских манускриптов" добавлю кое-что о делах ЖЖ-шных. Депутат Госдумы Наталья Поклонская cоздала аккаунт (poklonskaya_nv) и сразу же прославилась, написав ко Дню национального единства (или как там называется этот удивительный праздник) следующее:

    «В истории нет государственного деятеля, который был бы столь оклеветан как последний русский Император Николай Александрович.<...>Парадоксально, но изверги двадцатого столетия (Ленин, Троцкий, Гитлер, Мао Цзэдун), пролившие море человеческой крови, не вызывали такого отторжения, как убиенный со своей Семьей, добрый и милостивый Государь, кардинально улучшивший благосостояние своего народа и причисленный к концу двадцатого столетия к лику Святых. Можно наблюдать феноменальное явление – реакция корчи вампира на солнечные лучи при рассвете, демонический страх перед светом - святостью Государя.» http://poklonskaya-nv.livejournal.com/9609.html

   Реакция красных оказалась наилучшей иллюстрацией к словам автора. Люди действительно стали корчиться, пузыриться и лопаться от злости. Некоторые ответные реплики ленинистов-маоистов собрали и по тысяче комментариев (авторы девятисот из которых буквально катались по полу в истерике). Не знаю, в святости ли Николая тут дело. То же самое происходит с советофилами каждый раз, когда русские называют вещи своими именами. Соприкосновение с реальностью столь же губительно для советских, сколь благотворно оно для русских.

  Многие верят, что в лице Поклонской в РФ появился первый системный русский политик. Самое смешное, что в Думе советофил на красном сидит и коммунистом погоняет. Однако вхождение в это почтенное собрание всего одной хрупкой (на вид хрупкой) русской женщины промонархических взглядов действует на большевичков, как осиновый кол на вампиров или серебряная пуля на оборотней. Впрочем, это обычная реакция утопистов на реализм.

    Мой взаимный френд a_kaminsky написал  депутату Поклонской открытое письмо с просьбой «инициировать рассмотрение вопроса о создании на государственном уровне экспертной комиссии по расследованию обстоятельств отстранения от власти Николая II Романова и проведению комплексной экспертизы всех документов, связанных с этими событиями.» http://a-kaminsky.livejournal.com/31333.html

    Каминский - юзер хороший, но не слишком широко известный. Поэтому под его письмом всего сто с чем-то подписей. Моего никнейма среди них нет.

     Во-первых, для меня не существует самого вопроса об отречении Николая. Я полагаю, что в феврале 1917 года в стране произошёл кровавый государственный переворот, и что "отречение" - столь же явная фальшивка, как и "дневники" государя, а сама теория о его добровольном отказе от власти накануне победы в мировой войне представляется мне нелепой. Как если бы Александр I вдруг отрёкся от трона за три дня до отступления армии Наполеона из Москвы.

    Во-вторых, я вообще не склонен верить в установление исторической истины государственными комиссиями. А уж в современных российских условиях - тем более. Гражданская война в России всё ещё не закончилась, она лишь перешла в форму холодной. В этой ситуации любое решение любой комиссии неизбежно будет политизированным и далёким от объективности. И оно вряд ли повлияет на чьё-либо мнение.

    По крайней мере, я так думаю. Но ведь я могу ошибаться. Как относительно необходимости, так и касательно возможности выяснения истины об обстоятельствах гибели Российской Империи. Поэтому, если вы придерживаетесь иного мнения о перспективах проведения подобного расследования, пожалуйста, поставьте свою подпись под письмом Каминского Поклонской. Если не ошибаюсь, сейчас оно известно, как "Письмо 118". Возможно, его превращение в "Письмо 1000" (хотя бы тысячи) способно послужить общественному благу.

     И если вы решите его подписать, не сочтите за труд, сообщите мне об этом. Мне важно знать мнение читателей "Манускриптов" по этому вопросу. А я пока вернусь к циклу "Risky business". До его завершения мне осталось написать три поста. Надеюсь успеть сделать это до нового года.